«На очень холодной площади в декабре месяце тысяча восемьсот двадцать пятого года перестали существовать люди двадцатых годов с их прыгающей походкой. Время вдруг переломилось…» Отличный и трудолюбивый историограф Юрий Тынянов начал книгу о Грибоедове с этого щелчка времени, за который не просто раздавили декабристов, а одна эпоха сменила другую. Фотографам, в отличие от литераторов, трудно сделать снимок-обобщение, подобный этой фразе. Хороший репортер всегда привязан к конкретике. И к людям, которые вынуждены в этой конкретике жить.
Как одно время меняет другое, как одна эпоха рождается в другой, в какой момент происходит «щелчок» — это сладостная тема для историков, политологов, журналистов. Один мой знакомый — очень умный человек — уверен: время Сталина безвозвратно умерло через день после «отца и учителя». Умерло в ту ночь, когда Лаврентий Берия на своей машине развез «врачей-убийц» из тюрьмы по домам.
Правда ли это — не уверен. Даже не знаю точно, развозил ли Берия «врачей-отравителей». Но легенда красивая. Достойная, чтобы ее напечатать. Одно могу сказать точно: фильмы какого-нибудь
Фотографам труднее. Им надо на одном снимке зафиксировать концы разных эпох, почувствовать «шов». Причем работу свою они совершают за мгновение, а не за год-полтора, как кинематографисты. Честно говоря, вот чтобы на снимке было видно, как «время вдруг переломилось» (причем речь идет не о постановке исторического события), автор рубрики видел лишь раз. «ФА» уже публиковал этот снимок Пола Ватхеса. Он сделан в 1959 году и тогда же получил Пулитцеровскую премию. Двое абсолютно разных мужчин, с разной осанкой, в разных костюмах, плечом к плечу уходят вверх по вымощенной каменной плиткой дорожке. Один — Джон Кеннеди, другой — Дуайт Эйзенхауэр. Каждый — легенда, каждый — символ, разные — даже со спины — больше, чем конец
Ватхесу повезло. Но этот случай уникальный. Не менее интересно рассматривать простые, вроде бы бытовые карточки и находить в них удивительные черты соответствия именно тому времени, когда они были сделаны. В сегодняшней рубрике опубликованы три снимка величайшего советского репортера Дмитрия Бальтерманца. Все мы с детства знаем его военные работы. Но после войны он плодотворно снимал многие десятилетия, и можно смело утверждать: по таланту, мастерству, точности глаза, композиционному чутью он был на уровне самых великих мировых фотожурналистов, не исключая Картье-Брессона, Юджина Смита или Роберта Капу. Тем более интересно, как время отражалось на снимках человека по сути гениального дарования.
Первый снимок Бальтерманца относится к 1952 году. Он сделан в квартире писателя Сергея Владимировича Михалкова. Сергей Владимирович невероятно занят. Он сидит у открытого рояля, рядом — на приставном столике — пишущая машинка. Одной рукой Сергей Владимирович переворачивает ноты, другой тычет
Вот такая жанровая сценка. Бальтерманц, очевидно, выполнял задание на тему «Жизнь и труд лучших людей страны». Что же в этой очень простой работе столь характерно для эпохи позднего Сталина? Ответ очевиден: полная фальшь. Абсолютная постановка, которая должна прийти на смену любым признакам жизни.
Эльдар Рязанов вспоминал, что после окончания института несколько лет снимал документальные фильмы. И как он навострился на время съемок заносить мебель разным передовикам производства, чтобы их жизнь казалась побогаче. После съемок мебель безжалостно выносилась. В данном случае мебель вносить не пришлось: рояль «Блютнер», хрустальные бра, комод на заднем плане из экзотического дерева — в этом доме с достатком все в порядке. Все
Все остальное — лихорадочная занятость, невероятная востребованность — «семь тысяч одних курьеров», даже умильная сыновья помощь, — все сыграно специально на камеру. «Лучшие люди» должны так жить. Значит, будут. Как все происходит в жизни — не только не нужно, но и опасно для тотально несвободного режима. Одна потемкинская деревня, прикрывающая непрекращающиеся репрессии, нищету и голод, — вот суть эпохи. Фотография странным образом фиксирует это второе дно. Не скрывает постановки и фальши. Да и зачем скрывать? Все — и «лучшие люди», и фотографы, и редакторы — настолько к ней привыкли, что считают ее само собой разумеющейся.
Второй снимок Бальтерманца, представленный сегодня, сделан в 1960 году. Дмитрий Николаевич оставил удивительно трогательную серию о летнем дне в центре Москвы. Серия сделана в «техно-колоровском» блеклом цвете и уже без всякой инсценировки. Вот мальчишки толкутся у автоматов с газировкой (автоматы новой модели — их можно было видеть до конца
Третий снимок — уже 1984 год. Он называется «В ожидании гостей (первый официальный прием Константина Черненко)». Мне очень нравится эта фотография. Я уже хотел опубликовать ее несколько лет назад, но тогда просто не нашел. Фотография многослойная: старый, больной, сгорбленный человек стоит во главе огромного пустого стола, заставленного вином и едой. Все эти деликатесы ему наверняка вредны. Он один — где остальные гости, почему он пришел первым — непонятно. Только что он стал одним из самых могущественных людей в мире — но это уже не нужно ни ему, ни другим. Время больше не может терпеть этот старческий маразм. Скоро оно понесется вскачь. Этот лидер — не жилец. И его уход никого не тронет.
Все эти самые разнообразные чувства и мысли обуревают каждого, кто смотрел на работу Дмитрия Бальтерманца. И сам он отлично понимал, что снимает, — вся композиция снята чуть по диагонали, чтобы обрезать людей, которые наверняка двигались поздравлять Константина Устиновича (акт этих поздравлений и должен был, видимо, задокументировать репортер).
Бальтерманц не снял, в отличие от Ватхеса, буквальную смену эпох. Но неизбежность такой смены, неизбежный скорый конец эпохи советского коммунизма он продемонстрировал блестяще.
Тема «распалась связь времен» не может быть исчерпана ни одной, ни десятью рубриками. Но говорить об этом и не сказать о портретах людей, выражающих суть того или иного исторического отрезка, ставших иконами и символами эпохи, просто невозможно. За отсутствием места давайте продолжим тему через неделю. Если все будет хорошо, «ФА» вернется и к героям разных времен, и к «лишним людям».
Александр Будберг
