Страсти по поводу «главных русских слов 2017 года» не утихают. Так ли необходимы сегодня русскому языку слова, заимствованные у языков иностранных? Вообще-то «главное слово» в России выбирают с 2007 года. Определяется оно путем анализа частоты запросов в интернет-поисковиках, употребления в официальных источниках и СМИ. Инициатором затеи стал Михаил Эпштейн — профессор теории культуры и русской литературы университета Эмори (Атланта, США) и Даремского университета (Великобритания), с 1991 года проживающий по преимуществу за пределами России.
Сама по себе затея, пусть и позаимствованная у «наших западных партнеров», и занятна, и поучительна. Однако у них подобные исследования проводятся несколькими институциями, в первую очередь — национальными словарями, такими как Webster и Collins, независимо друг от друга. Результаты у них, разумеется, получаются разными, что и позволяет составить из них более-менее объективную картину происходящего с языком той или иной страны. В нашем же случае слова года определяет один-единственный Экспертный совет при Центре развития русского языка. И именно его выбор, при полном отсутствии альтернативных точек зрения, выдается за истину.
Список из 10 слов, определивших, по мнению господ экспертов, языковую картину, опубликован на сайте «Год литературы» под заголовком «Главные русские слова 2017 года». Вчитаемся. В первой тройке — «реновация», «биткоин» и «хайп». Далее следуют «токсичный», «баттл», «допинг», «криптовалюта», «фейк», «безвиз» и «домогательство/харассмент». Правда, полноценным словом корявый «безвиз» считать как-то не очень хочется. В большинстве же остальных случаев бросается в глаза иноязычное происхождение слова. Собственно, русским является только последнее из названных в этой десятке, да и оно снабжено почему-то английским аналогом, вероятно для того, чтобы уменьшить соблазн использовать слово из родного языка.
Гневные комментарии пользователей сайта по объему во много раз превосходят само коротенькое сообщение об итогах изысканий команды господина Эпштейна. Главные вопросы, которыми задаются взволнованные читатели, — с какой стати все эти слова нужно считать русскими и что делать, чтобы остановить девятый вал заимствований, захлестывающий наш великий, могучий и пока еще свободный язык? Их немногочисленные оппоненты приводят в пример «лимон» и «роман», «котлету» и «тарелку», «костюм», «фартук», «шпаргалку» и десятки других слов-переселенцев, давным-давно ставших для нас своими. Мол, заимствования всегда были, есть и будут: в русском не хватает обозначения для массы новых предметов, понятий и явлений.
Так ли это? В нынешнем «спис-ке Эпштейна» относительно новыми являются только «криптовалюта» и «биткоин». «Допинг» как явление не нов, как термин — неточен: он образован от английского to dope — «давать наркотики», но далеко не все вещества, признанные допингом, являются наркотическими. С «реновацией» та же беда. Означает это слово «улучшение или обновление с сохранением структуры». Но если снести старый дом и на его месте построить новый, то от первого вообще никакой структуры не останется, а второй изменит структуру квартала, а то и целого микрорайона.
«Фейк» — это «подделка». Хотите добавить жесткости, скажите — «фальшивка». А если необходима ирония или сарказм, назовите новость «липовой». Пресловутому «хайпу» в русском языке соответствует емкое и точное слово «шумиха». Стремительно ворвавшийся в нашу жизнь «баттл» — это всего-навсего словесная дуэль, то есть «поединок». Логичный вроде бы довод на поверку оказывается чистой воды лукавством. Скажите на милость, чем «рэп-баттл» лучше «рэп-поединка»? Круче звучит? В самом деле? Вы серьезно?!
Смысл слова-пришельца человеку зачастую просто непонятен: уровень знания даже самого востребованного из иностранных языков — английского — у большинства населения страны не выше примитивно-бытового. Мы перестаем понимать истинный смысл того, что нам говорят, фактически — даем себя одурачить. Как просто заменить четкое определение «отравляющий» на гораздо менее грозное для нашего уха «токсичный», «спад» заменить туманной «рецессией», а «застой» — «стагнацией».
Язык пополняется заимствованиями не сам по себе, а при нашей с вами помощи. Почему же мы не переводим те или иные понятия и явления на родной язык? Лень? Или всерьез рассчитываем, что если будем говорить с условным Западом на одном языке, нас будут больше уважать? Как защитить родной язык от иноземного вторжения? Можно ли сделать это на государственном уровне, как это делает, к примеру, Французская академия, или все уже зашло слишком далеко и беде не помочь?
За ответами на эти вопросы мы обратились к Евгению ВОДОЛАЗКИНУ. Большинству читателей он известен как автор романа «Лавр», принесшего своему создателю сразу две престижные премии — «Ясная Поляна» и «Большая книга». Однако в первую очередь Евгений Водолазкин — авторитетный литературовед, доктор филологических наук, сотрудник Института русской литературы РАН — легендарного Пушкинского Дома.
— Заимствования, — считает Евгений Германович, — это как лекарство: его действие зависит от дозы, ну, и от того, естественно, правильно ли оно прописано. Когда в родном языке не хватает того или иного слова, заимствования могут быть полезны. Хотя есть и другой путь: использовать неологизмы, созданные на основе своего языка. Проблемы со здоровьем появляются тогда, когда лекарство дают в неумеренных дозах или когда оно бесполезно при той болезни, какой страдает пациент. Имею в виду заимствования слов, уже имеющих русские аналоги. Это можно сравнить с неконтролируемой миграцией, когда для своих слов работы не остается. Отчего это происходит? До некоторой степени — от заниженной самооценки. Иногда еще и от желания намекнуть на знание иностранных языков, которого чаще всего нет. И то и другое не свидетельствует о высокой культуре. Помните, у Маяковского: «Он был монтером Ваней, но... в духе парижан, себе присвоил званье: «электротехник Жан»...
Во Франции есть Закон Тубона, предусматривающий штраф за использование в официальной речи иностранных слов при наличии французских аналогов. Там существует даже Комитет по неологизмам, который создает новые слова для новых явлений. Не знаю, насколько такие строгости были бы уместны в России: в нас силен дух противоречия. При этом развито чувство юмора. Не исключаю, что более действенным был бы еженедельный обзор допущенных в прессе ошибок и ненужных заимствований. Поверьте, они достаточно смешны. Такого рода программы на телевидении или колонки в прессе стали бы одними из самых рейтинговых.
В общем, спасать родной язык придется нам самим, всем вместе и каждому в отдельности.
Виктория Пешкова
