Нам трудно примириться со смертью; мы говорим, что человек продолжает себя в детях, в делах, что он живет в памяти людей, он что-то оставляет после себя. После! А его не будет. И не всем дано совершить такие дела, чтобы они жили вечно.
Но нет же, человек и в самом деле не весь умирает, потому что со смертью его умирают лишь конечные его желания, они сугубо личные. Но бесконечные его стремления остаются — они ведь общие.
Здесь нет самообмана: общие стремления — часть души человека, и поскольку эти стремления не умирают, следовательно, не вовсе умирает и человеческая душа.
Хорошо. Допустим, кто-то при жизни делал что-то важное, то, что отвечает бессмертному духу человечества. Как хорошо писать и рассказывать о театре, о пианисте, о великих людях прошлого или настоящего, о страстных ученых и замечательных стройках — обо всем, где дух, где свет, где значительность! А вот семья. Дети, дрязги, неуемный крик по ночам, кто-то канючит, кто-то раздраженно кричит, пролитая каша, горшок посреди комнаты, сопливый нос... Вот в этой безысходной череде неумолимых забот, от которых нет ни отдыха, ни спасения, в этой беспросветной круговерти — что? Чистые души, высокий дух, нечто прекраснейшее на земле?
Так мы устроены: все великое видим очищенным от быта. А величайшее из чудес, восхождение человека до человеческой высоты, предстает перед нами одной лишь закулисной стороной. И в этом смысле семья противоположна театру. В театре быт за кулисами, а на сцене — высокий дух; в семье — на сцене быт, а за кулисами домашних явлений — дух. И человек растет не в тех дрязгах и раздражениях, что на виду и на слуху, а в чем-то невидимом и как бы не существующем для многих из нас. В духовной жизни, в духовной атмосфере, в развитии своего духа, под влиянием духа народа и семьи.
Сохраним же ясность взгляда. Нечто прекраснейшее на земле — то, без чего нет ни театра, ни концерта, ни стройки, ни науки, ни возвышенного, ни света — ничего, — вырастает из семьи.
Нет, неверно, что в каждой семье свое и только свое и потому нет и не может быть общих законов семейного воспитания. Свое-то свое, но есть в людях общее — одна правда на всех, одно милосердие, одна красота.
Законы воспитания — это прежде всего законы передачи общего.
...Ранним летним утром, еще и семи нет, я стою на перроне Киевского вокзала. Только что пришла дальняя электричка, и густым потоком во всю ширину платформы идут спешащие на работу люди. Ничто их не объединяет сейчас, каждый в отдельности погружен в свое, и нет двух одинаковых в тысячном потоке. Но это лишь видимое. При всем огромном разнообразии личностей есть общее русло, в котором текут все их заботы, тревоги, радости, горести, любовь, злость, грусть, счастье. Это русло — духовность в той или иной ее степени.
Симон Соловейчик
