Спикер Госдумы недавно предположил, что в России действует некий центр по расшатыванию ситуации. Конспирология заразительна. Легко предположить, что этот центр, как и центр всего остального, находится в Кремле — не зря же остряки времен застоя полагали, что ордена Октябрьской революции за номером 1 достоин Николай Александрович Романов. Но поскольку действием порождается противодействие, проще допустить наличие некоего центра по раскалыванию и обезвреживанию оппозиции — ведь главной задачей нынешней российской власти является именно самосохранение, а всякие инновации служат лишь отвлекающим маневром. И если действия по расшатыванию и дестабилизации пока неочевидны (или, во всяком случае, не слишком результативны), то с дроблением электората анонимная проправительственная сила успешно справляется.
Правда, у этого дробления есть и серьезный побочный эффект — никакое поступательное движение в условиях такого раскола тоже невозможно. Разумеется, если общество не консолидировано, оно не способно на массовый протест, но штука в том, что и на свершения, будь то олимпийская победа или новое сверхоружие, оно тоже не способно. Ситуация примерно как в медицине, когда для благополучного приживления пересаженного органа надо подавить иммунитет. Прирасти-то приросло бы, да не к чему.
Конспирологическая идея насчет центра, заточенного на раскол и раздор, не без иронии артикулирована в недавнем письме петербургской интеллигенции, которое с удовольствием подписал и я. Речь там идет о пресловутых щитах со Сталиным. Вся эта ситуация полностью описывается английским выражением holy shit. В самом деле, акции с требованием изменить, а то и заменить политическую систему становятся все массовее — в этих условиях непременно надо одну половину страны натравить на другую, и накал спадет. Лучшим предлогом для раскола по-прежнему остается Сталин. Однако если сегодня существование раскол-центра надо доказывать, то в царской России он существовал точно, и роль Сталина играл нацвопрос.
Тот факт, что еврейские погромы инициировались и одобрялись сверху, общеизвестен и доказан. Правда, когда самодержавие очень уж достало Россию, русские, еврейские, грузинские и прочие революционеры объединились вопреки всяким национальным предрассудкам, а вскоре к ним присоединились и массы. Ненависть к царизму, коррупции и бездарной войне в какой-то момент оказалась сильнее ненависти к инородцам. Вдобавок сегодняшняя российская элита отлично понимает, чем в действительности чревато разжигание упомянутого нацвопроса: тут может рвануть так, что и в Кремле никто не усидит, а потому прямо натравливать арийцев на гастарбайтеров пока не рискуют (с евреями вообще трудно — их мало). В результате приходится то и дело будоражить общество дискуссиями о славном советском прошлом: была ли у нас великая эпоха? Был ли при Сталине порядок? Сталин ли выиграл войну? Павел Каныгин (см. «Новую газету», № 10) прямо указал главные приметы, по которым распознается сетевой тролль в общественно-политических форумных дискуссиях. Сегодня перед нами пример государственного троллинга: как некогда Ясон кинул камень в гущу воинов, чтобы они подрались и переубивали друг друга, так ныне в протестную, вполне уже дозревшую массу кидается тема сталинизма.
Делается это разными способами: то восстановят цитату из сталинского гимна на «Курской», то раздуют до небес мировой пожар вокруг шашлычной «Антисоветская», теперь вот shit с портретом генералиссимуса.
Заметим, что сам по себе вопрос о Сталине в нынешней России точно так же неактуален, как и, допустим, национальный: большинству людей, живущих в реальности, попросту не до него. Навязывание дискуссии — с одновременным созданием иллюзии плюрализма — один из древнейших приемов любой власти, и все «оттепели» в России устраиваются именно этим методом: в шестидесятые годы так же спорили о религии, и споры эти были именно навязаны. Напомню: тогда шла массированная антирелигиозная пропаганда. Допускаю, что Хрущев и в самом деле искренне ненавидел попов и веру как таковую — развенчивая один культ, он не мог не замахнуться и на другой; может быть, он в самом деле не видел разницы между Сталиным и Богом, чем подтверждал нелестное пастернаковское «дурак и свинья». Впрочем, это сказано жестковато, и я склонен предполагать, что истинной целью всей этой борьбы с религией (каковая проблема в тогдашнем советском обществе была, увы, совсем неактуальна) служило отвлечение масс от реальных болевых точек. Отсюда и разрушение церквей, и борьба с сектантством, и агитки вроде «Туч над Борском» — и «оттепель» благополучно захлебнулась, а раскол интеллигенции стал явью. Отдаленным последствием того раскола стало новое деление на почвенников и западников — круг сборника «Из-под глыб» и сахаровскую группу. Если бы эти две силы объединились (а разъединяла их прежде всего религия) — глядишь, и обломался бы брежневский откат; но дробить у нас всегда умели.
Череда сознательных и однотипных вбросов, перечисленных выше, заставляет не только предполагать наличие единого вбрасывающего центра, но и задуматься о том, что можно ему противопоставить. Впрочем, план по расколу протестной массы далеко не исчерпывается беспрерывным муссированием сталинской проблемы: есть и проблема гайдаровская, дискуссия о девяностых, и проблема собчаковская, особенно часто упоминаемая в связи с печальной годовщиной — десятилетием смерти А.А. Собчака. Два первых лица государства не случайно поучаствовали в сборнике мемуаров о своем духовном отце. Не молчат и враги тогдашних либералов — люди, узурпировавшие право говорить от имени голодного и маргинализированного народа. Сами они, правда, в девяностые годы отнюдь не челночничали, но это им не мешает.
Первый шаг к исправлению ситуации — ее адекватное описание. С этой задачей, увы, не справляется даже относительно недавний доклад ИНСОРа, снова вызвавший бесплодные споры вместо позитивных предложений. Главная проблема сегодняшней России, как ни странно, — именно отсутствие политического языка, который был бы универсален для всех слоев общества.
Политические программы и соответствующий словарь в России вырабатывают люди, которым решительно все равно, сочинять ли бизнес-план для массовых репрессий или для правового государства; идеологические документы пишутся так же — и теми же, — что и обоснования пиар-кампаний. Задача пиарщика — продать не столько продукт, сколько себя, а следовательно — задурить голову производителю, чтобы он, как у Чехова, знай кивал: «Хорошо... гладко... дай бог здоровья...». Так появляются всякого рода субъектности, суверенитеты, инновации, украинизации, мерцающие пассионарности и бог знает что еще. Все это с реальностью никак не соотносится.
Русская общественная мысль давно пилит опилки, продолжая развиваться (не знаю уж, нарочно или случайно) в рамках прежних, искусственных, давно изживших себя противопоставлений.
Есть известная уловка дьявола — противопоставлять друг другу взаимно обусловленные, невозможные друг без друга вещи: например, свободу и порядок. Между тем свободы без порядка не бывает, и наоборот. Либерализм и диктатура тоже отнюдь не исключают друг друга — в девяностые мы это видели. Демократия не означает свободы, а свобода не означает достатка. В оценке сталинизма бессмысленно противопоставлять триумф и трагедию — они в этом случае неразлучны. Задача состоит в том, чтобы разбить ложные отождествления, разоблачить надуманные пугалки и оценить российское прошлое и настоящее в терминах, которые были бы одинаково приемлемы для сторонников КПРФ и фанатов СПС.
Если читатель полагает, что эта задача неразрешима, — пусть попробует для начала всего лишь абстрагироваться от моральных оценок и отказаться от спекуляций. У нас все хотят победить, но задача заключается в том, чтобы понять. Без консолидации общества, искусственно расколотого на сторонников и противников авторитаризма, мы не только никогда не изберем себе другую власть, но и не вылезем из замкнутого круга: кому как, а мне надоело, что моя жизнь и жизнь моих детей уходит на спуск по неуклонно сужающейся спирали.
Думаю, российское общество могло бы без особого труда поладить на следующих нехитрых тезисах, свободных от моральных и даже идеологических оценок.
Сталин был неэффективным руководителем, поскольку для решения безусловно насущных и грандиозных задач принес избыточные жертвы и уничтожил наиболее талантливые силы.
Сталин в ужесточенном и упрощенном варианте воспроизвел ту самую модель российской государственности, которая доказала свою обреченность уже в 1914 году, и запустить ее заново можно было лишь ценой колоссальных жертв, подточивших силы страны надолго, если не навсегда.
Эпоха Сталина была безоговорочно великой, но не благодаря ему, а благодаря титаническим усилиям и огромным внутренним резервам доставшегося ему народа. Все плюсы этой эпохи — заслуга народа.
Версия о том, что «с нами только так и можно», запускается и пропагандируется людьми, способными реализоваться только в качестве надсмотрщиков и защищающими не государственность, а собственную некомпетентность. Пирамидальные системы удобны и выгодны только людям, не умеющим ничего, кроме угнетения и насилия.
Ни один печатный труд и ни одно устное выступление Сталина не подтверждает версии о его исключительном уме и даже об элементарной одаренности в какой-либо области.
Главной проблемой современной России является не отсутствие большой палки, а отсутствие мотиваций — даже у тех, кто по идее мог бы размахивать большой палкой. Садомазохизм, широко распространившийся при Сталине, такой мотивацией уже не является, поскольку даже такие острые и безотказные стимулы, как сексуальные, оргиастические и пр., вызывают привыкание. Сексуальные мотивации — а садический подтекст в терроре середины века описан многократно и подробно — хороши для молодых организмов, в том числе для молодых империй. В эпохи упадка бесконечно трахать подданных уже не стоит (поставьте ударение, где хотите).
Не следует изображать Сталина корыстным властолюбцем, чьи усилия были направлены исключительно на укрепление личной власти. В этом плане он значительно превосходил нынешнее российское руководство: он преследовал не личные цели, но следовал своим представлениям о величии России. Проблема в том, что эти представления были не столько качественными, сколько количественными, и в результате универсальным определением ХХ века стала «жертва качества». С этим итогом мы живем и сейчас. Все правители России в послесталинское время были не гуманнее, а ограниченнее и эгоистичнее Сталина. Маятник отшатнулся не в сторону свободы, а в сторону животности и потребительства. Достойной альтернативы Сталину российская политическая история и культура не породили до сих пор. Констатация этого простого факта так же необходима, как развенчание сталинских злодейств.
Думаю, эти вполне объективные и, главное, бесспорные тезисы вытекают не столько из авторских предрассудков — как бывает у нас в большинстве дискуссий, — а из голых фактов, из тех плодов, которые принесло сталинское правление. Достигнув общественного консенсуса на этой простой базе, мы могли бы перейти к объективному изучению российского социума, а там и к оптимизации его. Пора перестать оценивать этот социум в терминах «хорошо/плохо» и сравнивать его как с западными, так и восточными образцами. Пора воспринять Россию не как придаток остального мира, а как альтернативу ему. Пора сформулировать главные — неизменные в сущностных чертах с XIV века — черты российского социума: практически полное неучастие народа во власти, высокая степень взаимной автономии власти и общества, наличие огромного количества лазеек для обхода закона, пренебрежимо малая роль идеологии, неспособность к решению рутинных задач и высокий потенциал в разрешении крайне сложных, низкий бытовой комфорт, слабость и искусственность вертикальных связей при высокой прочности горизонтальных, коррупция как форма откупа народа от государства и, наконец, — хрупкость политической системы, неизбежно вытекающая из всех этих предпосылок.
Именно хрупкость этой системы, всегда искусственной, неорганичной, насильственной и захватнической по сути, приводит к регулярным кризисам российской государственности, а кризисы эти ведут к откатам по всем фронтам и прежде всего к краху культуры. Именно поэтому российское население в массе своей элементарно не успевает дозреть до формирования настоящей политической культуры, до навыков самоуправления и консолидации. Поскольку сегодняшний российский режим — очевидно слабое звено в цепи отечественных авторитаризмов, представляется возможным и желательным трансформировать его ненасильственным путем в нечто менее византийское и более прозрачное. Первым условием такой трансформации является объединение всех мыслящих граждан, а залогом этой консолидации — выработка языка, который бы никого не оскорблял и притом соответствовал реальности.
Годом выработки такого языка я и предлагаю считать 2010-й.
Дмитрий Быков
