...По признанию многих критиков, Сладковский — уникальное явление на отечественной музыкальной карте новейшего времени. По сути, это единственный пример, когда человек пришел на руинированный — подчеркиваю: не столичный, не московский — оркестр, и выстроил его с нуля, возродил в Казани (а речь идет о Госоркестре Республики Татарстан) интеллигентскую музыкальную прослойку и вообще вдохнул в край атмосферу Высокого. Кто-то скажет: «Да ему глава региона денег дал». Что ж, попробуйте, чтоб вам дали. Под ваше имя. Под ваши амбиции. Под ваш результат. Что-то пока таких не находится. А Сладковский — да, и зарплаты поднял оркестрантам, и инструменты новые в Европе купил, и первых солистов со всей планеты в Казань приглашает. Глядишь — и лучшие залы мира начинают Госоркестром РТ интересоваться. Круто? А Александру Витальевичу меж тем скоро 50...
Мы решили не делать с ним «традиционное интервью», поскольку много раз о проблемах и свершениях оркестра говорили. Есть другая форма — азбука. Вот буква, вот слово: изволь это слово расшифровать, не покривив душой. Поиграем? Игра игрой, а вышла-то, извините за высокопарность, энциклопедия русского дирижерства от Сладковского — от А до Я.
А. Александр. Назван так спонтанно, не в чью-то честь, но мне очень приятно носить имя защитника людей (в переводе с греческого). Короче, полное попадание.
Акустика. Эх, она в основном плохая, если мы говорим о российских залах. И это беда, потому что зал — такой же инструмент для оркестра, как рояль для пианиста. Это не прихоть эстетствующих снобов, ищущих тонкие звуковые краски, но суровая необходимость. К сожалению, у нас — в целом по стране — пока не созрело правильное отношение к акустике. И это надо срочно менять. Простое сравнение — как строили тогда: питерская филармония в великолепном зале Дворянского собрания — и как строили в СССР: Пермская в зале Партхозактива, где в принципе улучшить акустику невозможно...
Б. Башмет (несколько лет А.С. был дирижером башметовского оркестра «Новая Россия»). Он с детства был одним из моих светлых кумиров. Первая встреча с Юрием Абрамовичем вышла легко: в начале 2000-х мы с композитором Александром Чайковским решили организовать концерт в Питере, в Ледовом дворце. Понятно, нужен был большой солист. И тут Чайковский набирает башметовский номер: «Приедешь? Хороший дирижер, масштабный зал...» Тот отвечает: «Приеду». И после этого концерта он постепенно стал меня приглашать. Я всегда смотрел на него восторженно — и одевался он необыкновенно, и ездил на «Мерседесе», и имя его было в ореоле каких-то легендарных историй... Но не это главное. Для меня была важна связь Башмета с Рихтером, с ТЕМ великим музыкальным пластом.
И в 2006-м он предложил мне прийти дирижером в его «Новую Россию». Посчитал, что я справлюсь с очень непростой задачей — вести оркестр и быть в его тени. Я с удовольствием принял предложение, наступив на горло своему тщеславию (ведь до этого я был главным дирижером Санкт-Петербургской капеллы). То есть ушел, говоря по-армейски, в рядовые, взяв лопату. Мне важнее было вот это детское увлечение Башметом: раскопать что-то для себя, понять... и я счастливо с ним четыре года проработал. Аксиома, которой в армии учат: чтобы научиться командовать, надо научиться подчиняться. Хотя смирить гордыню, чтобы гордым быть, — непросто. И за одно это я Башмету благодарен. С ним прошел уникальный университет, что мне безумно пригодилось здесь, в Казани. Куда Башмет меня, кстати, с богом отпустил, чего мог бы и не делать (представляете, что значит для Юрия Абрамовича лишиться близкого помощника?). А он сказал: «Саша, это шанс. Гениально. Действуй!». Башмет = благородство, и больше можно ничего не добавлять.
В. Виктория (жена). Мало того что она Виктория, так она еще и Виктория Викторовна. И жена — тут все совпало — как раз пришла в момент, когда я спустился с небес и начал у Башмета строить себя — как человека — заново. Я много слышал сказок, что женщины меняют судьбы целых народов, ход истории, — что ж, теперь подтверждаю: Виктория — это моя победа. Я без нее вообще не могу. Ничего. И не был бы тем, кем являюсь. Вот и все. Без Вики я бы не состоялся. Упрекайте сколько хотите, что я подкаблучник, слабый... Она дает силу, это дар. Как Гергиев сказал: «Дирижер должен быть умным; потому что талантливых много, а умных...» А ум зависит от того, кто тебя окружает. У меня крепкие тылы.
Г. Гергиев. Это пример во всем. Такой нюанс. После победы на «Прокофьеве» я выступал на каком-то сборном концерте в Ганноверском оперном театре. И вот мы — молодые дирижеры из разных стран — общаемся между собой. И вдруг немцы мне говорят в восхищении и с завистью: «Слушай, неужели ты у самого Гергиева можешь сидеть на репетициях в Мариинке?» Потому что к тому моменту Гергиев своими великими постановками перекроил всю музыкальную карту мира. В 1990-е в России — полный обвал, коллапс и разруха, а Мариинка... впереди планеты всей. И все — с точки зрения стратегии, — что я сейчас воплощаю в Казани, взято не из воздуха и не из книг: этому я учился у Гергиева. Он своим примером дал понять, что дирижер — это не просто музыкант и умница, но полководец и... победитель.
Д. Деньги. Возьмите моих музыкантов. По большей части (за редким исключением) это те же ребята, которые работали здесь и пять лет назад, в момент моего прихода. Но разве можно сравнить — что было и что стало? Искусство прививает гармонию. В том числе — гармонию материального и душевного. Без одного не будет другого. И я буду стараться, чтобы благополучие музыкантов было еще выше — хотя бы соразмерно инфляции. Как говорил Шаляпин, «бесплатно только птички поют». Оркестр надо мотивировать. Тогда будет отдача. По-другому — никак. Моя цель — не заработать много, а быть достойным того, чтобы адекватно зарабатывать. Это разница. Можно путем пиара надуть себя и поднять планку гонораров, но все равно это лопнет рано или поздно. Потому что существует объективная реальность. Кто сегодня самый дорогой дирижер (если смотреть цены на абонементы в крупных залах мира)? Гергиев. Но тут ни у кого нет вопросов.
Е. Еда. Татарстан — это удивительно вкусная среда. За последние пять лет, что я здесь живу, мои предпочтения с учетом баранины и конины усовершенствовались и продвинулись. Но в 50 лет надо серьезно задуматься о здоровой пище. Организм не мешало бы бережно готовить к достойной старости (если есть такая возможность). Зачем ускорять момент ухода? Сколько случаев в жизни, когда музыканты себя просто загнали... Или обратный пример — виолончелист Давид Герингас: не пьет и не курит, будучи в почтенном возрасте, находится в прекрасной форме. Так что это момент выбора. Кто-то может пить алкоголь, и ему ничего. Я не могу, мне не повезло. Это сразу ударяет по поджелудочной. Я с рождения что-то менял в свой судьбе постоянно (не изменил бы — уже бы сидел на пенсии как бывший военный музыкант, копал бы огород в Ленинградской области). Так что и сейчас могу побороться за свои годы... Чистая прагматика.
Ж. Желание. Скажу от обратного. Когда-то и у меня были композиторские поиски, писал аранжировки. Но быстро понял, что композитором быть не могу, потому что это — высшее проявление коммуникации. Нет, просто ноты писать сейчас может и компьютер. Композитор — это тот, кто сверху получает информацию и просто ее фиксирует. Списывает со Вселенной ее вибрации. И не заботится о том, кто и как это должен сыграть. То есть это не может быть профессией, это миссия. Я же рожден организовать этот звукоряд, вот это — мое! Поэтому я честно всю свою жизнь учился на дирижера и продолжаю учиться. И мое самое сокровенное желание с годами — чтобы моя профессия тоже постепенно перешла во служение, и при этом не потерялся азарт к совершенству.
З. Звук. У разных оркестров — разный звук. Звук оркестра — это уши дирижера, это отражение внутреннего слышания худрука. Потому что играют оркестры только с худруками. Это закон. Оркестр — это дитя, его надо воспитывать, пестовать каждый день, как садовник ухаживает за садом... Нет худрука — нет оркестра. По крайней мере, в России. Ввести здесь, как это пытаются, интендантскую европейскую практику не получится. Знаю о чем говорю, потому что работал и работаю с западными коллективами, где главный дирижер есть, но он лицо не определяющее... там и система отлаженная, и профсоюз.
К. Казань. Когда я друзьям шлю селфики с казанскими пейзажами, они мне пишут: «Это где?». Никто не верит, что это в России. Думают, Европа-Европа-Европа. Европа — значит, «комфортно для жизни». Вот это и есть главный показатель: Казань сегодня не похожа ни на один город мира. Удобна, красива, своеобразна, со своим кремлем, со своей историей. Центр, в котором происходят важнейшие события, которые мы не можем даже объективно пока оценить. Я не Универсиаду имею в виду. Центр многовековой и естественной коммуникации очень разных людей. Тут хочется жить. А это, простите, большая редкость.
Л. Лидер. Я по натуре такой, и мне это было присуще с детства. Вторых дирижеров много, но редко кто из них становится первым. В чем сила? Сила в том, чтобы уметь подчиняться. Обязательно надо пройти через «блуждания», испытания. Да, мне везло с работой с тех пор, как я стал лауреатом дирижерского конкурса им. Прокофьева. Часто приглашали туда-сюда. Но чисто лидерские механизмы оттачиваются только в момент сопротивления, подчинения. Это закон физики. Если я до поры не имел возможности возглавить что-то — значит, я просто был к этому не готов, не съел своего мешка соли... К тому же половинчатые меры не люблю. Либо все, либо ничего.
Любовь. Не хочется говорить банальности.
М. Мацуев. Мы примерно в одно время стартовали. Денисом я всегда искренне восхищался не только как источающим энергию музыкантом, но как яркой индивидуальностью, личностью (один аспект взять — что он делает для популяризации классики в глобальном смысле, скажем, в формате Первого канала на ТВ). Мы одной группы крови, ощущение мира очень близкое. И с годами эта связь только крепнет. Он не просто пианист, но деятель, политик. Как в турбулентности нереально закручивает любые проекты как в России, так и в мире. И это счастье иметь такого друга.
Моцарт. Опера «Так поступают все» Моцарта — это был мой дебют. Премьера готовилась основательно, несколько месяцев. Вообще люблю, чтобы все было основательно (ведь я учился поначалу на военного дирижера, что мне очень пригодилось в жизни). Но я был не только ассистентом дирижера, но и — поскольку спокойно владел немецким (мой дедушка — немец) — буквально на всех спевках был переводчиком у режиссера-немца. Познавал процесс, что называется, изнутри.
Малер. Это космос. При жизни он был более известен как дирижер. Но смотреть сейчас, как он дирижировал, боюсь, было бы уже неинтересно. До Караяна многие были «знаменитыми дирижерами» (Никиш или Рихард Штраус), но после — что-то изменилось. Караян внес нечто «доброкачественное» в профессию. Нет, Малер — это человек, создавший совершенную модель человечества. Модель Вселенной. Он необъятен. Тем и интересен.
Н. Настроение. Я никогда не позволяю себе выйти к оркестру, «встав не с той ноги». Наоборот — если у меня плохое настроение, то в ходе хорошей репетиции оно само собой испаряется. Ну а если у меня благостно на душе, но, встав за пульт, обнаруживаю фальшь — это может закончиться плохо для отдельно взятых товарищей.
О. Оскорбление. Оскорбить музыканта? Нет. Что такое искусство? Это чувство меры, в первую очередь. Понятно, что тряпкой быть нельзя, и в России тем более. Это очевидно. Оскорбить — значит, обидеть. Можно выругать кого-то, но это не будет оскорбительно. А можно, якобы пошутив по-идиотски, просто человека уничтожить. Я как руководитель каждый день, несмотря на какие-то былые свершения, должен заново доказывать свою состоятельность. А оркестр сидит и с биноклями на меня смотрит. Позволь им или себе любую слабость — назавтра начнется невероятный спад. Этого допускать нельзя. Музыканты должны видеть твою силу и должны видеть цель — куда идем. А слабину надо мгновенно, прилюдно и жестко «обесточивать», иначе она разрушит все.
Оркестр. Оркестр — это семья. Которой ты верен, которую ты любишь и которой ты дорожишь.
П. Палочка. У меня их много (только что прикупил две в Милане). Они же ломаются. Даже пластиковые, а уж деревянные и подавно. Нет, я не ударяю ими об пульт, это дурной тон. Ее просто случайно можно воткнуть в руку или зацепить обо что-то. На конкурсе Прокофьева в ходе первого тура я сломал палочку и Второй симфонией Рахманинова, как Юрий Темирканов, дирижировал руками. Палочка — это консервативная традиция, как фрак или бабочка, а традиции мы уважаем. Дирижер с палочкой — для меня персонаж из сказки, чародей. Символ чудесного волшебства. Ну что Гарри Поттер мог без палочки?..
Предательство. Я стараюсь не то чтобы прощать предательство, но просто до него не доводить. Ощущение, что конкретно этот человек может тебя предать, оно животное, и оно тебя не обманывает. Раз кажется — значит, так и будет. Поэтому лучше этого избежать заранее.
Р. Рахманинов (у Сладковского в Казани — рахманиновский фестиваль «Белая сирень»; сюда не раз приезжал внук композитора Александр). Звуковой кумир, однозначно. Первые тактильные ощущения рояля прошли под знаком этого гения: тебя тянет к нему, он как винт тебя закручивает! Когда я хотел понравиться девушкам, то играл им на фортепиано до-диез-минорную прелюдию Рахманинова. Эксплуатировал ее нещадно. Дверь в мир музыки! Увы, сейчас эту прелюдию не смогу сыграть... давно не прикасался к клавишам.
Т. Таганрог (место рождения). Таганрог — это, во-первых, моя мама и мой дедушка. Во-вторых, Азовское море. Сад с абрикосами, яблоками, грушами, вишней, черешней, шелковицей. На земле все валяется. До десяти лет в этом раю жил. И черная икра. Банками! Бабушка моя приносила паюсную: «Это только для Саши!», «Кушай, Саша, потому что ты скоро уедешь в Москву, в интернат, и будешь там голодать». Потом, в 10 лет, я уехал в военно-музыкальную школу, и мое детство закончилось. Пошел открывать парад и увидел Брежнева...
Труба. Учился играть на ней в училище. Вспоминаю все время Темирканова, которой говорил: «Вы знаете, в свое время я был плохим альтистом, поэтому решил стать дирижером». И мне с трубой как-то не везло. Грыжу себе надул в детстве. Такая штука... не знаю, что мне это дало. Взять Накарякова. Такие, как он, рождаются раз в сто лет — это Паганини своего инструмента, родился с трубой в руке. А все остальные... уж извините.
Трубка. Я бросил курить! Курил много лет, последние шесть лет — только трубку. Но курево страшно испортило мои сосуды. Зачем это делал с 15 лет? Так должно ж быть немножко понтов! Девочкам понравиться. А позже... вот Олег Иванович Янковский был кумиром с детства для меня. И он с трубкой не расставался. Интересно получилось: его вдова Людмила Александровна, увидев меня на концерте с Мацуевым на «Черешневом лесе» и узнав, что я курю, на следующий день подарила мне трубку артиста. Вот так — из рук в руки: я ее очень любил покурить. Один минус: мои музыканты теперь не знают — на работе я или нет, не слышно запаха... Держаться тяжело: яду хочется. Но другие мотивы сильнее. Все хорошо в свое время. Кто-то умеет вовремя остановиться, а кого-то несет дальше.
У. Увольнение. Очень сложно в жизни сказать слово «нет». Но это неизбежность. Не все оркестранты в состоянии справиться с тем ворохом задач, который ты им ставишь. У кого-то могут сдать нервы. Увольнение — это прогресс, движение вперед. Увы или не увы. Если бы я деликатно терпел чьи-то глупости, прорыва в Казанском оркестре не было бы.
Ф. Фальшь (при игре). Не, ну это должно быть исключено. Как и в отношениях с женщиной. Чуть-чуть фальши — и тебе уже неинтересно, понимаешь, что ничего тут не будет. Фальшь — это мусор, брехня. Окурки, пустые бутылки, бумажки. Если допускаешь фальшь в оркестре — значит, идешь на компромисс. А искусство — вещь абсолютно бескомпромиссная. Нет, долой. Зачем врать, когда есть возможность не врать?
Х. Хирург. Заболел благородной идеей врачевания в 16 лет. Просто видел своего дальнего родственника — как раз хирурга, курящего трубку. Как он говорил, как он себя вел... хотел быть на него похожим. Нащупывал какие-то ориентиры и идеалы. Причем он меня брал на операции, я стоял в оперблоках. Сам процесс созидания через лечение мне психологически всегда был очень близок. Лечить, созидать, защищать — это возвращаемся к смыслу имени Александр.
Хворостовский (неоднократно приезжал на казанские фестивали Сладковского). Мы только недавно с Хиблой Герзмавой в Абхазии вышли на ее фестиваль в майках «Дима, ты победишь!». Дима нам всем дан для чего-то светлого. Он все преодолеет. И — страшно сказать — благодаря этому примеру мы будем больше ценить, что нам дается.
Ц. Церковь. Я не религиозный человек. Но... очень верующий.
Ч. Чайковский Александр Владимирович. Мой очень близкий друг. Удивительный. Написал оперу «Сказание о граде Ельце», не подозревая, что небольшой ее фрагмент станет визитной карточкой Госоркестра Республики Татарстан. Куда бы мы ни приезжали — все кричат: «Тамерлана» давай!» Ритмичный «Стан Тамерлана» стал хитом. В финале оркестр кричит: «Алга, алга, алга!», что означает «Вперед, вперед, вперед!». Потому что в татарском языке нет слова «назад». А чтоб было «назад», надо развернуться, и — «Алга!».
Ш. Шарф. Шарфик — это защита. Потому что горло — по всем восточным верованиям — отвечает за творческую реализацию. Его надо беречь.
Щ. Щека (подставь левую). Нет. Не надо подставлять вторую щеку. Вся моя интернатовская и военная жизнь подсказывает, что и от первого удара лучше увернуться. Не допускать. Потому что в жизни все не просто так. Если получаешь по морде — значит, сам и виноват.
Ю. Юбилей. Чувствую, что в этом возрасте как раз возможно еще что-то подкорректировать, приостановить старость. Быть аскетом. Кстати, какие-то вещи наконец начинаю понимать. Это очень кайфово. Вообще дожить до 50 — уже достижение. А насчет того — не надоело ли дирижировать... чем больше знаешь, тем больше хочется.
Я. Я? Я — это огромное желание постоянного стремления к внутреннему совершенству. Наперекор судьбе. «Сделай себя лучше — и мир вокруг станет лучше».
