Судьба Константина Случевского, которому 7 августа исполнилось 175 лет, едва ли не самая драматическая и причудливая фигура в русской поэзии. Случай Случевского изумляет прежде всего несправедливостью и неровностью отношения.
Его первые опыты были встречены неумеренными восторгами Аполлона Григорьева: «Это не просто высокодаровитый лирик, как Фет, Полонский, Майков, Мей, это даже не великий, но замкнутый в своём одиноком религиозном миросозерцании поэт, как Тютчев...» Григорьеву вторил Тургенев. Но «демократическая» критика так зло и гадко посмеялась над молодым поэтом, что на два десятилетия вытолкнула Случевского из публичного поля литературы.
В конце жизни его с благоговением посещал Бунин, им восхищались Бальмонт и Блок. Но главный редактор правительственной газеты, гофмейстер двора, Случевский-поэт так и не набрал веса, ставящего его в один ряд с великими. Как это напоминает сегодняшнюю ситуацию! Ракрутка писателя производится не сообразно с талантом, а в зависимости от принадлежности к «рулящей» тусовке и близости к Агенству по печати. Писатель же с государственническими и просто патриотическими взглядами рискует быть замолчанным на долгие годы и отлучён от «мейнстрима».
Но вопреки всему Случевский дал признанным и обласканным поэтам столько, сколько никто ни до, ни после него. Предтечей русского символизма считается И. Анненский. Но Анненский весь вышел из Случевского, точно из «Шинели» Гоголя. То же самое можно сказать о сонме стихотворцев — от Блока до Пастернака, от Заболоцкого до Межирова.
В недооценённости Константина Константиновича фатальную роль сыграла беспримерная самостоятельность его почерка, ни на кого непохожесть. По душевной раздвоенности, по разлому, проходящему через сердце, Случевский, безусловно, предтеча Серебряного века. По игровой, пограничной природе — всегда между сном и явью — он близок к постмодернизму. А в высших своих достижениях Случевский — «просто» большой и заслуживающий пристального прочтения русский поэт:
