Несколько лет назад в вашингтонском Newseum, потрясающем музее прессы, разглядывая разного рода поучительные экспонаты, набрел на пульт, пользуясь которым можно узнать все о каждом из лучших журналистов Земли — всех стран и народов; достаточно только набрать страну и фамилию.
Я, конечно, начал с себя, умная машина подумала, подмигнула издевательски и ответа не выдала. Набрал фамилию Аграновского — то же. Аджубея, великого главного редактора «Известий», набрал — ноль… Эренбурга — ноль… Егора Яковлева — ноль… Бовина — ноль…
Перебрал человек тридцать, уже всерьез. Ни одного отклика!
Отнес за счет американской русофобии.
Уже отходя, кликнул фотокорреспондента Халдея. Есть! Бальтерманц — пожалуйста! Темин, Халдей… Устинов, Пахомов… Всех, кого вспомнил, все отыскались.
Понимаю, что оценить по заслугам тех, кто снимает, не читающему по-русски значительно легче, чем пишущего.
И все-таки.
К одному из прежних юбилеев Победы в газете, где я тогда работал, придумали цикл публикаций живых еще свидетелей и участников войны. Иллюстрировали их, само собой, военные фотокорреспонденты, изрядно уже тогда постаревшие, но, по моим сегодняшним понятиям, вполне еще молодые, неизбалованные славой люди. Они приходили к нам в редакцию с папками старых своих снимков, мы общались вполне неформально, нравы были попроще, теперь можно и признаться — выпивали. Трепались без оглядки на школьный курс истории. Я был молодым дураком, за ними рассказов не записывал, с памятью все было хорошо, думал все равно не забуду.
По моим опять же наблюдениям, моя профессия — самая болтливая на свете, а уж фотокоры — самые болтливые из журналистов, это — сто процентов. Все ими рассказываемое надо с ходу делить на десять, а что останется — проверять тщательнейшим образом. А как проверишь?
Никто и не проверял.
Фронтовой корреспондент «Известий» Самарий Гурарий, например, утверждал, что он — единственный в мире человек, который обязан пить на работе. Уже после войны на каком-то приеме в Кремле, столкнулся он с Ворошиловым. «А что любимая газета не пьет?!.» — возмутился маршал. «Да я на работе, Климент Ефремович…» Тут же подскочил помощник с блокнотом, Ворошилов начертал: «Гурарию — пить на работе!» — и расписался. Блокнот был с грифом на каждой страничке: «Председатель Президиума Верховного Совета СССР», так что отменить предписание, утверждал Гурарий, можно только специальным решением высшего органа государственной власти страны…
Виктор Темин
У Виктора Антоновича Темина был, как я понимаю, свой отработанный набор застольных легенд и мифов. Легенды и мифы причудливо переплетались, изменялись (порой неузнаваемо), не выдерживали столкновения с реальностью, но всякий раз складывались в удивительную биографию, неуклонно подтверждавшуюся бесспорными фактами. Отснятыми пленками, отпечатками, орденами, в количестве мало кем заслуженном.
Он снимал папанинцев, Чкалова, Халхин-Гол, всю войну мотался по фронтам с удостоверением «Правды»… Но подарил ли ему, мальчишке еще, первую «лейку» сам Горький, которого Темин фотографировал корреспондентом местной газеты в Татарии? Не знаю, не знаю… Не уверен.
Но и Горького он снимал, это-то точно.
Существует теория, что раз когда-то признанный правдой миф становится священным и любое покушение на него — преступно. В соответствии именно с этой теорией на стене возводимого в парке «Патриот» храма будет, в частности, барельеф с изображением мифического подвига 28-ми панфиловцев. Подвиг «28-ми», как известно, был сочинен корреспондентом «Красной звезды» Кривицким, а что версия эта бросает тень недоверия на действительно совершенное героической дивизией под Москвой осенью 41-го, принижает его, вроде как и не важно…
В этом смысле легенды Темина очаровательны и вполне безобидны. Американцы, рассказывал он, дали разрешение снимать подписание акта о капитуляции Японии только своим корреспондентам. Так, Темин за бутылку водки и банку икры был проведен на борт контрабандой, запущен в ствол главного калибра на линкоре «Миссури» и все снял оттуда.
Ну, и конечно, великая история со знаменем Победы над Рейхстагом. Не только среди самих солдат, претендующих на право считаться первыми, установившими Флаг Победы, но и жестокая конкуренция среди запечатлевших его фотокоров, продолжалась и после войны. Хрестоматийный снимок Халдея был постановочным, да. А вот Темин 1 мая уговорил летчика Ивана Ветшака незаконно облететь на своем По-2 вокруг Рейхстага, Темину удалось сделать лишь несколько кадров, в то время как голос в рации приказывал немедленно вернуться и грозил трибуналом. Темин просил совершить «второй кружок», но Ветшак послал его в грубой форме…
Дальше начинаются легенды.
Пленку надо было доставить в Москву, и Темин угнал самолет у самого маршала Жукова: примчался на аэродром, наврал пилоту, размахивал удостоверением, «подписанным самим Сталиным», и улетел.
Маршал, узнав, отреагировал лаконично: «Сбить!..» Но было уже поздно. Прилетев в Москву, Темин примчался в «Правду» к главному редактору Поспелову, и тот сказал, что «единственное, что для тебя могу сделать», это поставить снимок в номер. Что и было сделано.
Но в том-то и дело, что на снимке флага видно не было, хотя на самом деле на Рейхстаге установлено было уже четыре полотнища. И под ответственность фотокора ретушер изобразил флаг на куполе, в меру отпущенных богом способностей. При этом ретушер не представлял себе ни размеров купола, ни размеров флага. Так что флаг получился у него непропорционально огромным, неподъемным, непереносимым.
«Знамя Победы над рейхстагом», 1945 год. Виктор Темин/РИА Новости
Кстати, после того как флаг был снят с Рейхстага, он хранился сначала в штабе 756-го стрелкового полка, а затем в политотделе 150-й стрелковой дивизии. 19 июня, накануне отправки знамени в Москву, начальник политотдела 150-й дивизии подполковник Артюхов приказал сделать на нем надпись белой краской: «150 стр. ордена Кутузова II ст. Идриц. див.», что означало «150-я стрелковая ордена Кутузова II степени Идрицкая дивизия».
Данная самодеятельность не понравилась приехавшему проверять знамя перед отправкой в Москву начальнику политотдела 79-го стрелкового корпуса полковнику Крылову. И Артюхов предложил дополнить надпись: «79 стр. корпус, 3 ударная армия, 1 Белорусский фронт». Однако места на флаге оставалось мало, и поместилось только «79 с.к., 3 у.а., 1 б.ф.»
Такой вариант полковника Крылова устроил, и знамя отправили в Москву. В столице решили в его внешнем облике ничего не менять. Именно так появился знакомый теперь всем вид Знамени Победы…
В разных версиях теминского рассказа я слышал, что Жуков в Германию его распорядился не пускать. И он же говорил, что уже на следующий день опять был в Берлине, лично отдал маршалу свежий номер газеты, и тот сказал фотокору: «За такую работу ты достоин звания Героя Советского Союза. Но за то, что угнал самолет… получишь орден Красной Звезды»…
Орден Красной Звезды (свой третий за годы войны) Темин действительно получил.
Павел Гутионтов
