Нет, Владимир Познер абсолютно миролюбивый человек и воевать ни с кем не собирается. Один раз только он назвал дурой некий государственный орган, а потом сделал вид, что оговорился. А так добрейшая душа, мухи не обидит. Он просто любит Первый канал. Здесь его недостаток, переходящий в достоинство.
Ксения Собчак тоже любит Первый канал, и это единственное, что ее объединяет с Познером. Кажется даже, что попасть на Первый — потаенная мечта ее детства. Еще когда она была блондинкой в шоколаде, когда обживала «Дом-2», всегда с вожделением глядела на цифру 1. И вот мечта сбылась! Не будем всуе упоминать, на какие сакральные жертвы пришлось пойти ради этого (например, участвовать в президентских выборах), но цель достигнута — Ксения на Первом.
Вот только что ей Первый и что Первому она. Уберите ее с канала — ничего не произойдет, не изменится, небо не упадет на землю. Ксюшу тут же забудут, легко, быстро и сразу. А уберите Познера… Сейчас говорим Познер — подразумеваем Первый, и наоборот. То же и с Ургантом, Галкиным, Якубовичем, Нагиевым. Эти люди вросли в Первый, теперь их и поганой метлой не выгонишь. Так же, как и Жанну Бадоеву, новую звездочку канала, перешедшую сюда с «Пятницы» на воскресенье. Когда-то с «Пятницы» на Первый порхнула Елена Летучая. Казалось, это будет бомба. Но не смогла, бомба не взорвалась. Так бывает, звезды не только не ездят в метро, но и еще не встраиваются в новую команду. Ну, как Кокорин в «Спартак».
У Ксении Собчак другая проблема. Она прекрасна в Ютьюбе — мила, расхристана, парадоксальна, скандальна, талантлива необыкновенно, и совершенно не такая в телевизоре.
Тогда зачем все это? Помахать маме ручкой, закричать: «Мама, смотри, я на Первом!»? Да нет, наивно, устарело. Заработать кучу денег? Как-то в «Вечерний Ургант» пришла звезда Интернета Юрий Дудь и сказала Ване: «Я в телевизор к вам не пойду, у вас мало платят». Юра не шутил, хотя все знают, что такое телевизионные зарплаты. В виртуалке можно заработать гораздо больше!
Зато Владимир Познер держится за Первый руками и ногами. Ему же предлагали место на «Дожде» (иностранном агенте). Вот где свобода, приглашай кого хочешь, говори что хочешь, и цензуры нет, и Путина ругать можно. Нет, не пошел, масштаб не тот, одежка не по размеру, мала. Он готов сидеть на Первом до скончания века и опять проходить между струйками и потом жаловаться на жизнь. Он в хорошей форме, он соответствует.
А Собчак… Она первая ласточка. Она лишь показывает, что в неволе не размножается, не поет. Что телевизор — отстой, он конечен, будущее ему не принадлежит. Хотя Ургант, Галкин и тот же Познер говорят об обратном.
Война Интернета с телевизором продолжается.
Не помнящие родства
Вот такого Малахова я люблю. Хотя это грех — оценивать человека в минуту его высшего напряжения, в скорби. Когда поминали умерших Леонида Куравлева и Виктора Мережко, он гнал, вынужден был в одной программе соединить несоединимое — двух таких разных прекрасных людей (вот жизнь, вот смерть, один за одним, даже телевизионщики не успевают), и, конечно, поковырять очень личное: а почему в доме для престарелых?
Но в выпуске, посвященном годовщине окончания Ленинградской блокады, Малахов был неподражаем, беспредельно искренен до сердечной боли, и слезы капали, да. Такие блестящие женщины, девочками прожившие войну, — Эдита Пьеха, Лариса Лужина, Светлана Немоляева, Валентина Талызина, Вера Васильева… Они читали отрывки из «Блокадной книги», воспоминания тех, кто выжил и это прошел. Нет, не читали, опять проживали… Душа у всех разрывалась напополам, у тех, кто в студии и кто у телевизора.
На Первом показали документальный фильм про последнего оставшегося в живых, трижды раненого защитника Невского пятачка Михаила Петровича Зорина. Сейчас ему 95, он идет по Питеру, радуется мирной обеспеченной жизни, заходит перекусить в кафе, общается со встречными людьми. Не хочу ничего говорить о пропаганде: вот, сделали старику на камеру красиво, а потом, когда камера выключается… Нет, ни за что, мы всей страной должны поклониться этому человеку в ноги.
Но подумал о другом. Вот блокада, память о войне, наше место силы. Новая религия для России. И правильно, пусть в прошлом, раз про сегодня ничего толком сказать нельзя.
О блокаде вспоминали всегда. Но сейчас особенно, по всем каналам, художественно и документально. Это что-то очень личное, это о первом человеке в стране, потерявшем здесь старшего брата и опять пришедшем на Пискаревское кладбище помянуть его. Безусловно, для Путина это вечная боль на всю жизнь.
Но я вспомнил Малую землю и Леонида Ильича Брежнева. Тогда все говорили о Малой земле, потому что там он был начальником политотдела. «Малая земля, священная…» — прочувственно на всю страну пел Кобзон (музыка Пахмутовой, слова Добронравова). Была книга, был герой-десантник Цезарь Куников и его бойцы.
Но умер Брежнев… и сразу ничего не стало. Еще даже перестройка не началась. А уж когда началась, то куда-то пропала, исчезла Малая земля, как Атлантида, и Цезарь Куников, и политрук Брежнев. И просто Брежнев как генеральный секретарь — остались лишь пародии на него и «сиськи-масиськи». Как же быстро мы умеем всё забывать, переворачивать на голову. А ведь подвиг был! Его не отменить, не переставить. И были пионеры-герои, Марат Казей, Володя Дубинин, Лиза Чайкина, Валя Котик… Их портреты висели в каждой школе, пионерском лагере, мы на них воспитывались, мы ими жили. И вдруг — будто нет их и не было никогда.
Ну Иваны, не помнящие родства. И Абрамы, не помнящие родства. Неужели помним и забываем только по команде?
Александр Мельман
