Размытый овал лица. Пламя свечи выхватывает из темноты сосредоточенный взгляд, прямую линию носа, сжатые губы. Человек не замечает, как по его руке стекает горячий воск. Он поглощен созерцанием огненного языка, загадочного и дразнящего. Мотыльки и бабочки рвутся к огню и гибнут на лету, слабые, беззащитные, бестолковые. И только человек твердо держит свечу в непоколебимой решимости познать истину существования. Картина и называется «Истина».
В многочисленной (теперь уже многочисленной) литературе о Чюрлёнисе нет прямых указаний на то, что это автопортрет. Сравнение сохранившихся фотографий художника с лицом на картине тоже вроде бы не в пользу такой догадки. И все же, как начертано на одном из его полотен по-польски, «Да будет!».
Автору «Истины» было тридцать лет, когда он создал своего Человека со свечой, и был он таким же пытливым и ищущим. Жить ему оставалось пять лет...
Речь идет о внутреннем, духовном сходстве. Видимо, эта же мысль привела организаторов картинной галереи Чюрлёниса в Каунасе к решению открыть экспозицию именно «Истиной». Знакомься, зритель, перед тобой — Микалоюс Константинас Чюрлёнис, гордость Литвы, страны, человечества.
... В 1919 году место Чюрлёниса в литовской культуре было утверждено официально — в постановлении Временного революционного рабоче-крестьянского правительства Литвы. «Признавая, что произведения Микалоюса Чюрлёниса являются самобытным явлением человеческой культуры, что произведения Чюрлёниса, происходящего из трудовой семьи литовцев, теснейшим образом связаны с Литвой, временная революционная власть постановила: все художественные, музыкальные, литературные произведения Чюрлёниса... передать трудящимся Литвы, заложив таким образом основание для создания Государственного музея Литвы». И подпись — В. Мицкявичус-Капсукас, председатель первого народного правительства Литвы.
Оно просуществовало недолго — народное правительство, всего несколько месяцев: с помощью стран Антанты буржуазные националисты вернули власть в свои руки. Тем более ценным представляется процитированный документ — свидетельство высокой духовной и нравственной культуры народных руководителей.
В буржуазной Литве творчество сложного и многопланового художника поставили с ног на голову: романтика подменили мистиком, прозрачность символов истолковали как абстракцию. Музей был создан, но в нем демонстрировали как бы другого Чюрлёниса — витавшего в облаках, не желавшего иметь земных забот.
Сегодня мы знаем подлинного Чюрлёниса, который дорог нам искренним поиском правды в искусстве, мучительными раздумьями о месте человека в жизни, неуемной жаждой самовыражения.
Сложен был путь его картин к зрителю, трудна их судьба, как трудна была судьба самого художника. Вот уж точно про них сказано — прошли огонь, воду и медные трубы. Пожар в Варшавской школе живописи, где учился Чюрлёнис, уничтожил, по предположению, почти полностью один из его первых циклов — «Бурю». Сохранились лишь «Колокола». В период оккупации Каунаса кайзеровскими войсками в Первую мировую войну полотна Чюрлёниса оказались под угрозой: оккупационные власти распорядились упаковать их в сундуки и увезти в Германию.
Но картины все же не покинули Литву — их успели спрятать. Однако след войны на них остался: во время войны разбитые стекла врезались в бумагу и картон — как из живого тела, вынимали из них впоследствии осколки. Временно картины хранились в здании Каунасского банка, но его толстые стены не защитили их от наводнения. Рубенс, мастера итальянского Возрождения и вместе с ними Чюрлёнис — все было в воде. Стены банка пришлось пробивать чугунной бабой. От воды побелел лак на полотнах Рубенса. Что же говорить о нежных пастелях Чюрлёниса? На их реставрацию ушли десятилетия.
И вот теперь в их честь звучат народные трубы славы. Звучат в полную силу, заглушив голоса неодобрения и непонимания. Ныне в картинную галерею Чюрлёниса приезжают десятки тысяч людей. Они с душевным трепетом постигают музыкальную живопись художника, внимают живописной музыке композитора, стремятся узнать новые факты биографии этого удивительного человека.
Перелистаем и мы страницы поучительной жизни. Жанр повествования подсказан самим Чюрлёнисом — пусть это будет любимая им соната, с контрастностью аллегро, задумчивостью анданте, стремительностью скерцо и неизбежностью финала.
Утро (аллегро) Первые такты рождают ощущение безмятежности. С таким настроением входит человек в угрюмый лес, когда золотые лучи солнца, мягко раздвинув молодую зелень листвы, превращают в прозрачный пар последние капельки росы. Теплый дух земли заполняет пространство. Слышится далеко. Свободно дышится. Момент начала, когда много сил и мечты, кажется, так легко осуществимы...
Звучит симфоническая поэма Чюрлёниса «В лесу». Постепенно оркестр набирает силу. Теперь это не просто лирический пейзаж, а величественная картина могучей природы, на фоне которой разворачивается человеческая жизнь. Симфонизм этой части поэмы имеет иные музыкальные образцы.
Начинающаяся жизнь сложна. Она сулит не только радость, но и серьезные испытания. Тревожный всплеск скрипок напоминает об этом. И снова покой, уверенность, надежда. Будто светлое воспоминание детства. Да, когда-то именно так — спокойно и обнадеживающе — звучал для него орган отца в небольшом сельском костеле.
Орган в литовском селе был скорее инструментом культуры, чем орудием культа. К органисту шли за добрым словом и советом. В семье Чюрлёнисов сохранилось предание, что именно орган свел судьбы сельского музыканта-самоучки Константинаса Чюрлёниса и прислуги Аделе Радманайте. Это были талантливые от природы люди: он самостоятельно обучился сложному искусству игры на органе, она выучила несколько языков, была очень музыкальна, знала много народных песен. Собственно, и в костел она ходила как на органный концерт.
Микалоюс Константинас родился 22 сентября 1875 года в селе Варена. Был он первенцем, после него за четверть века Аделе Чюрлёнене родила еще десятерых детей, двое из них умерли в младенчестве, две младших сестры — Валерия и Ядвига — пережили брата на многие десятилетия. Для них Микалоюс (в семье на литовский манер его звали Кастукас) всегда оставался образцом, примером, совестью и опорой. (Впоследствии, как рассказывали мне сестры, они «поделили» между собой творчество брата: Валерия организовала картинную галерею Чюрлениса в Каунасе, Ядвига составила монографию его музыкальных произведений.) ... Через три года семья переезжает в Друскининкай, небольшой городок на юго-востоке Литвы, становившийся модным курортом. Отец доволен: здесь и приход побольше, и доход чуть повыше, и орган получше. В их доме появляется пианино...
К удивлению чопорной курортной публики, шестилетний мальчик все чаще занимает место своего отца за органом в костеле. Да, он уже играл органные произведения Баха и пробовал собственные силы в композиции.
Необыкновенные способности нужно было подкрепить серьезными знаниями. На руках у десятилетнего мальчика — свидетельство об окончании Друскининкайского народного училища (четыре класса, обучение — на русском языке) и никаких перспектив впереди. Семья растет, платить за учебу старшего сына Чюрлёнисам нечем.
Помогли друзья. Впоследствии Чюрлёнис создаст гимн этому человеческому чувству — картину «Дружба». Признательность всем, кто так или иначе помог художнику в жизни, и, в частности, доктору Маркевичу. Юзеф Маркевич, человек высокой культуры (врач и музыкант) и передовых взглядов, был участником освободительного польского восстания 1863 года. Два года тюрьмы, четыре года ссылки в Сибири. Возвращение в Варшаву. В летний сезон практика на курорте Друскининкай. Здесь он познакомился с органистом Чюрлёнисом и обратил внимание на музыкальные способности его сына. Он-то и предложил ходатайствовать за Кастукаса перед одним из своих богатых пациентов, князем Михаилом Огинским, содержавшим частную музыкальную школу.
Так Кастукас попал в Плунге, небольшой городок в пятидесяти верстах от балтийского побережья. Вскоре он стал лучшим учеником князя, его гордостью и надеждой. А князь понимал толк в музыке. Может быть, оттого, что был внуком того Михаила Огинского, чей знаменитый полонез «Прощание с родиной» до сих пор остается одной из самых популярных мелодий в мире?
Чюрлёнис делает заметные успехи. Из учеников его переводят в оркестранты, платят небольшую стипендию, так что он начинает помогать родителям. Бессребреник, Дон-Кихот от искусства, он всю жизнь будет кому-то помогать...
Старый князь понимает, что в его доморощенном оркестре расцветает необычайный талант. И он предлагает Чюрлёнису поступить в Варшавский музыкальный институт — в случае поступления плату за обучение и стипендию он гарантирует.
Впереди Варшава, концертные залы, оперный театр, встреча с настоящими музыкантами. Согласен ли он?
Разве можно отказываться от счастья?
День (анданте) «Покой» — одна из самых ранних (1904 г.) и самых знаменитых картин Чюрлёниса. Но вспоминать ее следует именно сейчас, когда 18-летний юноша переступает порог Варшавской консерватории, в которой несколько десятилетий назад учился Фредерик Шопен.
Миг спокойствия и тишины, когда ровное зеркало озерной воды отражает величавость пейзажа. Он скуп, но выразителен: небольшая, покрытая лесным бархатом гора, уходящая ниспадающими холмами к горизонту, два костра у подошвы скалы и полоска неба — переход от золотистого к бледно-синему, от заката к сумеркам. Но фантазия художника быстро будит воображение зрителя: над гладью воды распласталось огромное хвостатое чудовище, не страшное, а, скорее, таинственное, удерживающее возле себя цепким взглядом из глубоких глазниц.
Композиционный центр картины — глаза-огни. Их испытующий взгляд словно вопрошает: ты, человек, дитя природы, чем утвердишь себя в ней? как устоишь перед жизненными невзгодами?
... Чюрлёнис на пороге консерватории. Его еще не мучают «вечные» вопросы бытия. Европа накануне социальных и политических потрясений. Но в представлении восторженного юноши воздух чист, он напоен звуками Шопена. Кажется, удача и впрямь решила надолго задержаться в его студенческой комнатушке. Много новых друзей, и первый среди них — сокурсник по консерватории Генек Моравский. Первая большая любовь — сестра Генека Мария, красивая и серьезная девушка, которая отвечает Кастукасу взаимностью. Заметные успехи в консерватории — ему прочат карьеру блестящего пианиста.
Но как недолго было безоблачное небо над его головой! Неудовлетворенность, червем пробравшаяся в легко ранимую душу, подталкивает его из класса фортепиано перейти в класс композиции. Только на этом поприще он видит свой путь в музыке. Пишет множество фортепианных пьес, но сам чувствует их несовершенство. В тот же период переживает личную трагедию: Моравский-старший запрещает дочери связывать судьбу с бедным музыкантом. «Нотами семью не прокормишь», — решает он и поспешно выдает дочь за богатого вдовца. Ни благородный Кастукас, ни мягкая Мария не решаются перечить родительской воле.
«И все же музыка может многое, если не все!» — упрямо твердит Чюрлёнис. Он пишет и пишет, совершенствуясь в композиции. Его дипломная работа — кантата «Из глубины» — вызывает восхищение специалистов. В ней почувствовали свежий, оригинальный почерк. Пройдет несколько десятилетий, и ее, наряду с другими сочинениями Чюрлёниса, назовут основополагающей в литовской национальной музыке.
Однако почему не радует его полученный диплом? Почему он отказывается от выгодного места директора Люблинской музыкальной школы? Вот именно — выгодного. «Деньги меня не привлекают, ожидает меня нужда, сомневаюсь в своем призвании и таланте и ничего не достигну. Итак, буду ничто, ноль, но буду знать свое место», — запишет он в горькую минуту. Лишь про нужду — верно, а в остальном — до жестокости несправедлив к самому себе.
Как бы там ни было, дома Кастукаса встречают, как триумфатора, и старый князь Огинский дарит своему любимцу новое пианино. А «триумфатор» заявляет, что толком ничему не научился, и робко говорит о желании продолжить образование в «настоящей» консерватории, ну, например, в Лейпцигской. Что ж, и эти расходы князь готов взять на себя. Это был его прощальный подарок — вскоре Огинский умер, и в последние годы пребывания в Лейпциге Чюрлёнис нередко голодал, очередной взнос за обучение по крохам наскребли друзья.
Однако лейпцигский период тоже не приносит удовлетворения, тем более что Чюрлёнис чувствует в себе пробуждение новой страсти, которая почти целиком заполнит последнее десятилетие его жизни. На оставшиеся от уроков музыки гроши он покупает холст и краски. Музыкант уступает место художнику. Уступает, но не уходит совсем: теперь они пойдут рядом, дополняя друг друга.
В 1902 году, вернувшись в Варшаву, он вновь «садится за парту» — сначала в частной студии, а затем в академической школе живописи Казимира Стабровского, известного польского художника, литовца по происхождению.
В этот период Чюрлёнис живет на скромные доходы, зарабатывая частными уроками музыки. Он умудряется выделять средства на обучение трех младших братьев, которые тоже приезжают в Варшаву. Работает с ожесточенным упорством, на износ, словно чувствует, что времени остается мало.
В 1906 году в Петербурге организуется выставка Варшавской школы живописи. Ее главная сенсация — полотна Чюрлёниса. Возле них толпа народа, споры до хрипоты. Рецензии в газетах тоже только о нем: «Даже теперь, на заре своей деятельности, он совершенно самобытен, никому не подражает, прокладывая собственную дорогу». На заре своей деятельности. А между тем, если жизнь человека представить в виде смены дня и ночи, то как раз теперь в биографии Чюрлёниса наступал вечер. Остаток жизни был спрессован в пять лет.
Вечер (скерцо) Бушующая морская стихия. Зрелище пугающее и завораживающее. Огромная волна, вздыбившись, готова поглотить и скрыть в пучине смелые лодчонки. К ним подбирается новый вал, но они снова на гребне, неистребимые рыбацкие суденышки, которые извечно бороздят седую Балтику. И как символ победы человека над злой стихией, вытканные из прозрачной морской пены инициалы художника: «МКЧ», словно белые крылья чаек, устремившихся ввысь. Таково оптимистическое восприятие заключительного листа «Сонаты моря». Но, возможно, прав будет и тот, кто предскажет трагический исход сюжета: вот-вот разлетятся в щепы лодки, и человек («МКЧ»), мучительно достигший вершины, не успеет насладиться славой — он обречен на гибель.
Это не плод изощренной фантазии. Это богатство искусства, оставляющее зрителю право на домысел. Как бы то ни было, «Соната моря», начатая в 1907 году и законченная в 1908, не только сумма личных переживаний, но и невольный отклик на события общественной жизни, свидетелем которых был Чюрлёнис.
Вернемся несколько назад, в варшавский период жизни художника. 1905 год. Царизм проиграл войну Японии. В Петербурге расстреляна мирная демонстрация. Рабочие отвечают политическими стачками. Поднимается крестьянство. Бунтует армия. Мощными волнами революционные настроения докатываются до окраин империи, до Варшавы. Активизируется деятельность социал-демократической рабочей партии.
Но при чем здесь Чюрленис? А вот при чем. Свобода, дарованная Польше в октябре 1905 года царским манифестом, оказывается обманом. Уже на следующий день вводится военное положение. «Что такое верх скорости? Объявить свободу 17-го и отменить 18-го», — такими мрачными шутками перебрасываются молодые люди, не впервые собирающиеся в комнате Чюрлёниса. Многие из них готовы взяться за оружие, принять участие во всеобщей забастовке. В боевую дружину социалистов вступает ближайший друг Чюрлёниса Генек Моравский. Вскоре в одну из облав он схвачен. Полиция наведывается с обыском и на квартиру Чюрлёниса, но не застает его. Предупрежденный, он успевает скрыться из Варшавы и возвращается в отчий дом, в Друскининкай.
Было бы неверно представлять, что Чюрлёнис до конца разобрался в сложностях революционной ситуации. Однако честный и искренний художник, восприимчивая и отзывчивая душа, он не мог оставаться равнодушным к происходящим вокруг него событиям. Чюрлёнис не просто констатировал факты, он сострадал невинным жертвам, он закипал ненавистью к носителям жестокости и насилия. В письме к брату Повиласу, который в 1904 году, не желая служить в царских войсках, эмигрировал в Америку, Кастукас описывает демонстрацию варшавских детей: «Выглядело это потрясающе. Я инстинктивно снял шапку. При встрече с ними остальные тоже обнажали головы. Солдаты в детей стреляли...».
А теперь спроецируем описанные события на творчество Чюрлёниса в эти годы. Среди множества ученических работ выделяются три первых живописных цикла: «Похороны», «Потоп», «Буря». Тематика их весьма недвусмысленна. В тех же «Похоронах» философское осмысление смерти навеяно конкретными наблюдениями художника. Да и «Потоп» далек от библейского сюжета — в нем запечатлен разгул стихии, в которой гибнут живые люди.
Судя по уцелевшим «Колоколам», «Буря» Чюрлёниса — это предвосхищение надвигающихся событий и растерянность перед ними. Если герценовский «Колокол» звал живых к действию, то эти «Колокола» трагическим перезвоном повергают ниц живых.
И всё же Чюрлёнис пытается осмыслить трагедию и найти свой выход. Появляются новые циклы: «Сотворение мира» и «Знаки зодиака». Светла и прозрачна их палитра. В отличие от многих, в это тяжелое время Чюрлёнис не поддается упадочническим настроениям, не деградирует духовно. Напротив, он стремится выработать твердую эстетическую программу.
В результате революционной ситуации Литва, зажатая в тисках польского католицизма и российского шовинизма, получает некоторые демократические свободы. В одном из писем Повиласу Чюрлёнис почти декларативно восклицает: «Известно ли тебе литовское движение? Я решил все свои прежние и будущие работы посвятить Литве». Но голая декларация не в стиле Чюрлёниса. Он действует. Переезжает в Вильнюс. Начинает активную культурно-просветительскую деятельность. Организует первую и вторую Литовские художественные выставки. Создает хоровые общества и всячески пропагандирует народную музыку. Способствует созданию школ с преподаванием на литовском языке.Мечтает открыть в Вильнюсе народный дворец и консерваторию. Составляет сборник народных песен. Работает над первой национальной оперой «Юрате».
Микалоюс усиленно изучает литовский язык (в их семье основным всегда был польский), и помогает ему в этом новая знакомая — студентка Краковского университета София Кимантайте, в будущем известная писательница, представлявшая общество литовских женщин в Лиге наций.
Вскоре он напишет Повиласу о своей Зосе: «Та, о которой я столько мечтал и которую искал на своем пути, а встречал лишь ничтожное сходство, разочарование и обман. Сейчас у меня так хорошо на душе, что страшно хочется обнять весь мир, прижать, согреть и утешить!».
... Последние четыре года жизни Чюрлёниса — пик творчества, подступы к славе и признанию, которых при жизни он так и не вкусил, апофеоз личного счастья и трагическая развязка. Именно в этот период он создает свои знаменитые Сказки и Сонаты в живописи — вдохновенные поэтические и философские «песни на мольберте». Литовский фольклор находит в этих произведениях Чюрлёниса своего страстного поклонника и пропагандиста. Элементы литовского пейзажа легко узнаваемы в самых сложных по форме картинах художника. Он по-своему старается выразить дух народа, в то же время не подлаживаясь под него. Безмерно счастлив, когда на одной из выставок зритель-крестьянин, остановившись перед «Путешествием королевны», воскликнул: «Чего же тут непонятного? Это сказка!» — и объяснил красочно и сочно свое понимание триптиха. Этот отзыв для Чюрлёниса дороже иной рецензии. Тем более что официальные вильнюсские рецензенты еще явно не доросли до глубокого толкования его живописи.
Чюрлёнис с надеждой смотрит на Северную Пальмиру — он рассчитывает встретить понимание и поддержку творческого Петербурга, он жаждет тепла и праздника. А застает сырость и туман, находит жалкий угол, снятый за гроши. Правда, несколько его картин все же появляются на столичных выставках и встречают горячее одобрение таких признанных авторитетов русского искусства, как Александр Бенуа, Добужинский, Сомов, Рерих. Однако дальше благосклонного внимания это признание пока не идет: они даже не знают, что временами он голодает и ему не на что купить бумагу и краски.
Но перед этим судьба дарит ему последние месяцы счастья — поездку с Зосей в янтарную Палангу, на берег моря. 1 января 1909 года у них свадьба. Все обещало новую жизнь. Чюрлёнис возвращается в Петербург, все еще в надежде поправить свои финансовые дела: теперь он глава семьи, ждущей к тому же пополнения. Он по-прежнему безумно много работает — и надрывается: физические и душевные силы изменяют ему.
За 10 лет Чюрлёнисом написано в самых разных жанрах около 150 музыкальных произведений, исполнено около 300 живописных и графических работ. Этот творческий итог своей жизни он подводит, отлученный от живописи медицинским запретом. Едва собирает силы, чтобы короткой запиской поздравить жену с рождением дочери. Хмурым апрельским днем 1911 года в больнице под Варшавой он умирает.
И снова утро (финал) И вот — будто итоговый — триптих «Мой путь»...
Сначала были воздушные замки мечты, рисовавшиеся юному воображению в виде остроконечных башен, устремленных в бледную голубизну утреннего неба.
Эта композиция вроде бы повторена на полотне справа, но как изменился, помрачнел пейзаж. Линия земли образовала горное ущелье, по краям которого застыли кипарисы, словно люди в скорбную минуту прощания с навсегда ушедшим человеком. По дну ущелья извивается река — убегающая в никуда дорога жизни. А там, на сумеречном темно-синем небе, неприступно высятся белоснежные скалы — замки юношеской мечты, закованные в ледяной панцирь.
В столкновении этих двух пейзажей можно было бы прочитать безысходную тоску художника по уходящей жизни, если бы не полотно между ними. Оно центральное не столько по месторасположению, сколько по мысли, что подчеркнуто большими его размерами. Живопись этой части триптиха графически лаконична — Чюрлёнис будто бы напоминает, что слова «графика» и «график» однокоренные. Он действительно вычерчивает график своей жизни — ровные отрезки, зигзаги вверх и вниз. Средняя часть картины во всю ширину заштрихована тонкими вертикальными линиями — это и мелкая сетка дождя, характерного для литовской осени, и дрожащие струны арфы, и нежные пряди женских волос.
Все же, думается, ключ к пониманию картины (как и всего триптиха) — в детали, которая, в конце концов, полностью занимает внимание зрителя. Три звезды взвились в высокое небо. Пусть одна из них погасла — да, были в жизни неудачи, поражения, потери, горе. Но «печаль моя светла», как бы повторяет за поэтом Чюрлёнис. И на смену ей приходит удовлетворение. Сумерки побоку. На небосклоне жизни ярко горит утренняя звезда любви и надежды.
... Мы начали знакомство с Чюрлёнисом с его автопортрета, а заканчиваем его автобиографией. Ни в одной из своих картин он не рассказал о себе лучше и больше, чем в этом триптихе.
«Мой путь» был создан в 1907 году, на закате творческой жизни Чюрлёниса. Подобно Пушкину, он «воздвиг себе памятник» в подсознательном предчувствии близкого конца. Подобно Пушкину, он не только итожил жизнь, определяя свое место и значение среди людей. Он пытался заглянуть в будущее. В картине это выражено почти буквально, ибо две горящих голубых звезды — это еще и глаза. Их испытующий взгляд обращен к потомкам — поймут ли?
Чюрлёниса поняли. Это показали уже первые посмертные выставки работ художника в Москве и Петербурге. На одной из них в годовщину смерти впервые с триумфом прозвучала его симфоническая поэма «В лесу» (а ведь сам он ее так и не услышал!).
В сегодняшней Литве Чюрлёниса почитает каждый. Он становится все популярнее и за ее проделами. По плану ЮНЕСКО 100-летие со дня рождения Микалоюса Константинаса Чюрлёниса отмечает все культурное человечество. В таком решении отразилась признательность потомков искреннему, одухотворенному и оригинальному таланту. Это имя заняло достойное место не только в отечественных, но и в солидных зарубежных монографиях, посвященных развитию мирового изобразительного искусства XX века. Полотна Чюрлёниса хранятся, помимо Каунаса и Вильнюса, в художественных музеях Ленинграда, Варшавы, Кракова, в частных собраниях...
Есть немало интересных и глубоких высказываний деятелей мировой и отечественной культуры о творчестве замечательного художника и композитора. Горький, Скрябин, Стравинский, Асафьев, Паустовский, К. Симонов... Книгу о Чюрлёнисе собирался писать Ромен Роллан. «Просто невозможно выразить, как я взволнован этим поистине магическим искусством... Это новый духовный континент, Христофором Колумбом которого несомненно остается Чюрлёнис».
Откровение великого французского романиста блестяще подтверждено развитием культуры в Литве. Музыкальные конкурсы имени Чюрлёниса, мемориальный музей в Друскининкае, новое здание галереи в Каунасе, улицы и школы его имени, монографии, альбомы и открытки массовыми тиражами, морской корабль «Чюрлёнис», горы Чюрлёниса на заполярной Земле Франца-Иосифа и пик его имени на Памире — все это внешние, хотя и закономерные признаки нынешней славы художника.
Здесь важнее подчеркнуть глубинные процессы в освоении «духовного континента», о котором писал Роллан. Все меньше «белых пятен» на нем: традиции Чюрлёниса легко обнаружить в самых различных сферах искусства. Темы его творчества можно увидеть в знаменитом литовском витраже. Народный художник Литвы Казис Шимонис развивает жанр музыкальной живописи. Почерк графических работ Чюрлёниса угадывается в творчестве Кузьминскиса и Красаускаса, а его музыкальные мотивы звучат в произведениях Дварионаса и Бальсиса.
Наконец, особое и весьма оригинальное преломление синтетическое искусство Чюрлёниса нашло в литовской литературе, и в первую очередь в творчестве одного из крупнейших национальных поэтов Эдуардаса Межелайтиса. Дело не только в том, что вслед за Саломеей Нерис он дал поэтический эквивалент некоторым картинам Чюрлёниса в соответствующих циклах. Межелайтис перенес в структуру стиха образное мышление Чюрлёниса-художника, его богатую символику: Песчинка к песчинке — горсть земли.
Горсть к горсти — поля и горы.
Поля и горы, да село, да город —
и вот континент встает из пыли.
Континент к континенту... А это
уже планета.
...«В свое время людей, помышлявших о звездных далях, называли мечтателями. Одним из таких был наш Микалоюс Чюрлёнис. Сегодня же его цикл космических картин, в которых гениальный мыслитель и художник средствами живописи выразил романтические начала мироощущения своего современника, приобрел вполне реалистическое звучание». Эти слова были сказаны Эдуардасом Межелайтисом совсем недавно по, казалось бы, далекому от нашей темы поводу — накануне полета и стыковки космических кораблей «Союз» и «Аполлон».
Так соединяются континенты, времена.
ЛИТВА
(Журнал «Молодой коммунист») 1981–1982
Журнал «СЕЛЬСКАЯ НОВЬ»
