Открытие оперных театров не дало убить этот вид искусства. Так считает народный артист России Дмитрий Бертман. Ради работы он готов сократить количество артистов на сцене с 70 до 45 и уменьшить число зрителей в зале. О том, чего ждать от театра эпохи пандемии, художественный руководитель «Геликон-оперы» рассказал «Известиям» накануне первых премьер нового сезона.
— Мэр Сергей Собянин своим указом возобновил режим самоизоляции для пожилых москвичей старше 65 лет, рекомендовав им не покидать дома в связи с угрозой распространения коронавируса. Предприятиям и учреждениям предложено перевести сотрудников на удаленную работу. Вас это тоже коснулось?
— Конечно. У нас есть возрастные сотрудники — гардеробщицы, уборщицы, музыканты. Они будут сидеть дома. В театре их подменят более молодые коллеги.
— Есть риск, что и театры закроются?
— Боимся это произносить. Но со своей стороны делаем всё, чтобы такого не произошло.
— Роспотребнадзор предписал театрам рассаживать зрителей в шахматном порядке. Но работать на ползала — убыточно. Поэтому министр культуры предложила заполнять их на 70%. Как обстоит дело в «Геликон-опере»?
— Роспотребнадзор все-таки только рекомендует. Каковы будут нормы рассадки, решают сами регионы, оценивая эпидемиологическую ситуацию. Мы руководствуемся распоряжением департамента по культуре города Москвы. В театрах столичного подчинения в данный момент рассадка предполагает заполняемость 50%. Чтобы соблюсти установки, мы создали компьютерную программу для кассы. Она сама отсекает необходимое расстояние между людьми. Если человек купил три билета, программа сразу закрывает места вокруг.
Конечно, работать на ползала не то же самое, когда в зале аншлаг. Но артисты понимают, что это вынужденная мера. И все без исключения испытывают нереальное счастье. Ведь мы полгода не выходили на сцену. Это было очень опасно для нашего вида искусства.
Вокалистам необходим постоянный тренинг, а дома на карантине они не могли распеваться — соседи стучали по батареям. Артисты уходили в автомобили и там распевались. Это была катастрофа. Многие тяжело восстанавливаются до сих пор.
А кому-то изоляция пошла на пользу. Отдохнули связки, они запели с новой силой. Это всё индивидуально. Кроме того, оперный певец должен тренироваться в зале с музыкантами, чтобы не потерять умение «пробиться через оркестр». Это как спортсмену регулярно поднимать вес. Открытие оперных театров не дало убить этот вид искусства.
— Но они на глазах меняются. НОВАТ, например, «проредил» артистов на сцене и оркестр в яме. Вас не обязали сократить число выступающих?
— Мы стараемся, чтобы сокращение было не в ущерб качеству. У нас в театре ситуация сейчас благополучная. При реконструкции установили высокотехнологичное оборудование и систему вентиляции. В зрительном зале воздух обновляется каждые 10 минут. В помещениях стоят бактерицидные лампы, есть оборудование, которое ионизирует воздух в здании.
Официально в Москве можно выпустить на сцену до 70 человек. Мы сократились до 45. Открылись «Каменным гостем» — камерной оперой. Будет еще «Волшебная флейта», тоже не очень густонаселенный спектакль. А вот в октябрьской афише стоит «Набукко» — массовая опера. Чтобы обезопаситься, мы купили пластиковые экраны. Есть они и в оркестре у духовиков, у них самые «плевательные» инструменты.
Так как сейчас все невыездные, у нас появилась возможность ввести много составов. И если вдруг кто-то заболеет, можно заменить весь состав, а пострадавших поместить на изоляцию. Одним словом, осваиваем технологию охраны здоровья.
— Сидя без работы, артисты бюджетных столичных театров получали зарплату. А народные еще и надбавку к пенсии за звание. Говорят, решение платить 30 тыс. корифеям было принято благодаря Николаю Губенко. Это правда?
— Три года назад на выездном совещании деятелей культуры в стенах «Геликона» Николай Губенко озвучил проблему возрастных артистов. Сказал, что работать они уже не могут, а пенсия катастрофически мала. И предложил ежемесячно доплачивать народным артистам СССР хотя бы по 5 тыс. Сергей Собянин тогда сказал: «Как можно жить на 5 тыс.?» И на следующий день принял решение, что всем народным и заслуженным Москва будет платить дополнительно 30 тыс. к пенсии. Так что надбавка оказалась очень существенной.
— Из-за пандемии 30-летний юбилей театра вы праздновали онлайн. Оперные звезды выходили на видеосвязь. Вы полагали, что эта акция подвигнет коллег на жизнь в прямом эфире?
— Эта идея витала в воздухе. Но так получилось, что мы закрылись 24 марта, а юбилей был 10 апреля. Всё к празднику было готово. И не хотелось его сворачивать. Вот мы и провели его таким образом. А весь карантин показывали записи спектаклей. Нам повезло, потому что многие годы мы сотрудничали с каналом «Культура», который зафиксировал большую часть нашего репертуара многокамерной съемкой с профессиональным звуком. И несмотря на карантин, «Геликон» увеличил армию поклонников.
— По новым правилам премии «Оскар» съемочная группа должна демонстрировать расовую и гендерную толерантность. Могут такие правила коснуться оперных театров?
— В оперном театре этот вопрос давно решен. Афроамериканка сопрано Леонтина Прайс спела столько всяких белых партий... В 1997 году я в Мангейме ставил «Травиату», а параллельно шел «Евгений Онегин», где другая чернокожая певица пела Татьяну. Для меня, выросшего в СССР, это было странно. Но вдруг я понял, что Пушкин-то был чернокожий, а она — пушкинская героиня. В ней отразился сам поэт. Это было потрясающе. Цвет кожи не имеет отношения к душе человека.
— Какая музыка вас интересует, помимо оперы?
— Мне важно, чтобы в зал молодежь приходила. Поэтому заинтересовался рэпом. Не скажу, что это музыка, но точно поэзия, ритм, энергетика. Кстати, рэп возник не сейчас. Если взять Россини — «Ах, браво, Фигаро, браво, брависсимо!» — это тоже рэп. А «Попутная песня» Глинки: «Дым столбом — кипит, дымится пароход…» Все признаки рэпа.
Как-то я расспрашивал певицу Чечилию Бартоли, с каким педагогом она достигла такой техники. А она ответила: «Честно тебе скажу — у меня появился бойфренд. Он пел тяжелый рок. Однажды привел меня в прокуренный ночной клуб и говорит: «Посмотри, сколько мы энергии тратим на песню».
Чечилия стала пытаться петь иначе, и у нее сразу начали получаться фиоритуры. Если не испытывать те же эмоции, что и персонаж, — злиться, смеяться, взлетать от любви, не подключать ту же энергию, то ничего не выйдет. Для пения нужен глагол.
— Время вносит свои коррективы. В моде стройные сопрано, подтянутые тенора. Держать форму артисту важно?
— Конечно. Визуальное воздействие никто не отменял. Мы раньше смеялись, когда Татьяна выходила писать письмо Онегину с приделанной косой, и было ясно, что она не юная девушка, а мать троих детей и член профсоюза.
Станиславский мечтал о театре правды, но в каждом веке она своя. В наше время артисты обязаны держать форму. Иначе им не поверят. И дело даже не в оболочке, а в энергии, в наполнении. Когда Татьяна и Онегин сгорают от страсти по полной программе, это не назовешь старомодным театром.
— Недавно в вашем театре проходило интересное мероприятие, чиновники пришли к вам на мастер-класс. Вы предложили систему Станиславского перенести на методы управления. Где Константин Сергеевич и где бизнес?
— Главная формула Станиславского — магическое «если бы это был я». С ней человек вступает на позицию своего оппонента, принимает его логику, понимает, где он прав или неправ. Станиславский — это философия прежде всего, а его превратили в локально-театрального бубнилу.
— За 30 лет, что вы руководите театром, бывали ситуации, когда опускались руки?
— Пока мы строили театр, они часто и опускались, и поднимались. Не хочется это вспоминать. Главное, что сейчас мы находимся в одном из самых красивых театров мира.
— Видимое благополучие вызывает зависть и пристальное внимание. Как вы относитесь к неприятию своего творчества?
— Во французском Эвиане «Геликон» с Мстиславом Ростроповичем ставил оперетту «Летучая мышь». А в это время в Москве выходили разгромные рецензии на наши предыдущие спектакли. Я сильно расстраивался. И как-то пришел к Мстиславу Леопольдовичу поведать свою печаль. А он говорит: «Ты чего, дружище? Заведи папку «г....» и складывай в нее критику. И каждую отрицательную рецензию будешь ждать. Потому что тебе надо коллекцию пополнить».
К 30-летию театра я предложил коллегам издать журнал и опубликовать выдержки из этой папки. Собрали самые прикольные и разбавили их архивом смешных докладных записок. Кто-то писал объяснительную, почему пьяный на работу пришел или о том, как уборщица отвинтила мыльницу в туалете. Много веселого в жизни театра. И мы решили им поделиться.
— Ростропович привел вас в чувство. А сделал ли он вас сильнее?
— Конечно. Сейчас мне смешно, что я когда-то обижался на критику. Время показало, что был неправ. Спектакли, которые критиковали, стали культовыми. На них неизменно собирается аншлаг. А когда вдруг взгрустнется, вспоминаю нашу веселую работу и встречи с Мстиславом Ростроповичем.
Зоя Игумнова
