Когда рассекретили и предали гласности заключение Главной военной прокуратуры, в котором описана история двадцати восьми панфиловцев, многие возмутились: зачем нам это знать? Не разрушайте героику войны, не переписывайте историю, не отнимайте у народа выстраданную им победу!
Но этот пафос ложный. Искажение исторической правды — это прежде всего огромная несправедливость!
Дело не только в том, что один из двадцати восьми перешел на сторону врага и служил немецким оккупантам. В ноябре 1947 года в Харькове чекисты арестовали бывшего начальника вспомогательной полиции, который, к изумлению следователей, оказался одним из героев-панфиловцев, удостоенных посмертно звания Героя Советского Союза. При обыске у него нашли книжку о панфиловцах. Он с удовольствием читал о своем подвиге… Знаменитый на всю страну павший герой — на самом деле живой предатель? Кто-то и его желает славить?
Но главное другое: на безвестность, на забвение обрекли множество сражавшихся за Москву настоящих героев, чьи имена вовсе остались неизвестными. И теперь их уже не узнать!
Начальник Генштаба генерал-полковник Сергей Штеменко в августе 1948 года доложил министру Вооруженных сил СССР Николаю Булганину:
«Каких-либо оперативных документов и документов по линии политических органов, конкретно упоминающих о действительно имевшем место героическом подвиге и гибели 28 панфиловцев в районе разъезда Дубосеково, не найдено совершенно».
Разобраться поручили Главной военной прокуратуре.
Комиссар 316-й стрелковой дивизии, которой командовал генерал-майор Иван Васильевич Панфилов, в один из ноябрьских дней 41-го, когда шли тяжелые бои на подступах к столице, поведал о подвиге солдат 1075-го стрелкового полка, уничтоживших 18 немецких танков, фронтовому корреспонденту «Красной звезды». Ответственный редактор главной военной газеты генерал-майор Давид Ортенберг вызвал Александра Кривицкого, непревзойденного мастера передовых статей, и поручил воспеть подвиг.
Перед публикацией статью, как положено, отправили на согласование в Главное политическое управление Красной армии. Офицер ГлавПУРа поинтересовался, откуда автору известны последние слова политрука 4-й роты 2-го батальона 1075-го стрелкового полка Клочкова, если он погиб вместе со своими солдатами?
Кривицкий объяснил: «Это выдумал я сам… Ощущения и действия двадцати восьми героев — этой мой литературный домысел».
На следующий день в «Красной звезде» появилась передовая статья «Завещание 28 павших героев» о том, как бойцы во главе с политруком Клочковым в ходе четырехчасового боя уничтожили 18 немецких танков и все погибли: «Погибли, но не пропустили врага». Статья прогремела на всю страну.
Через два месяца Александр Кривицкий, побывав в панфиловской дивизии, написал еще один материал, в котором назвал 28 имен. Командование Западного фронта заполнило наградные листы, и 21 июля 1942 года все перечисленные Кривицким бойцы удостоились посмертно звания Героя Советского Союза.
Бывший командир полка рассказал военному прокурору:
«В конце декабря 1941 года ко мне в полк приехал корреспондент «Красной звезды» Кривицкий… В разговоре со мной Кривицкий заявил, что нужно, чтобы было 28 гвардейцев-панфиловцев, которые вели бой с немецкими танками. Я ему заявил, что о бое 28 панфиловцев мне ничего не известно».
Мелкие радости жизни
Заметный в свое время публицист Александр Юрьевич Кривицкий, хорошо образованный, литературно одаренный, с язвительным умом, дружил с Константином Симоновым, который не мог пройти мимо такой яркой фигуры. Журналист Гурский (в жизни Кривицкий), слегка заикающийся и едкий, не раз возникает на страницах симоновских произведений.
— Мыслящий человек должен уметь извлекать большое удовольствие из мелких радостей жизни, — говорит Гурский в романе «Солдатами не рождаются». — Потому что чем у него больше в голове стоящих мыслей, тем у него меньше в жизни крупных радостей. Вся надежда на мелкие… Выпьем еще по одной…
Это очень характерная для Александра Кривицкого фраза! И мысль точная: у умного человека больших радостей быть не может, но маленькие возможны… Могу засвидетельствовать: сам Кривицкий следовал этой мысли.
Я имел удовольствие знать Александра Юрьевича. Он дружил с моими родителями, бывал у нас дома, слушать его было интересно. Его очерки резко выделялись на общем бледном фоне советской публицистики. На первом курсе факультета журналистики МГУ я написал курсовую работу о его языке и литературном мастерстве.
Разговор о подвигах
Главный военный прокурор генерал-лейтенант юстиции Николай Афанасьев составил справку о результатах расследования. Ее отправили члену политбюро и секретарю ЦК партии по идеологии Андрею Жданову:
«Материалами расследования установлено, что подвиг 28 героев-панфиловцев является вымыслом корреспондента Коротеева, редактора «Красной звезды» Ортенберга и в особенности литературного секретаря газеты Кривицкого».
Жданов переслал справку Сталину. Вождь прочитал и распорядился ничего в героической истории не менять. Несколько человек из числа двадцати восьми — кто остался жив — без огласки после войны получили свои Золотые Звезды. А что было делать? Отменить указ не решились.
На фоне рассказа о 18 немецких танках, запросто подбитых богатырями-панфиловцами, скромно смотрелись заслуги фронтовиков, которые не могли похвастаться такими грандиозными цифрами. Получалось, что остальные бойцы Красной армии какие-то неумехи. Если бы все подбили столько немецких танков, сколько мифические богатыри с газетных страниц, вермахт бы уже не существовал. А ведь для пехотинцев и один вражеский танк подбить — большой успех.
Созданные пропагандистским аппаратом герои отодвигали в тень настоящих героев войны, которые вернулись с фронта без наград, израненные, покалеченные. А многие и не вернулись…
Портреты вождя на помойке
В истории обороны Москвы октябрь 41-го был самым страшным месяцем. Возникла реальная опасность, что немцы ворвутся в столицу.
Утром 16 октября в Москве впервые не открылось метро. В домах уже не топили. Закрылись поликлиники и аптеки. В учреждениях кадровики жгли архивы, уничтожали личные документы сотрудников и телефонные справочники. Возникла паника.
Сталин словно растворился. А с ним — партийный аппарат. Куда-то пропали чекисты. Попрятались милиционеры. А вместе с ними исчезла и советская власть.
Вечером 16-го и весь день 17 октября во дворах рвали и жгли труды Ленина, Маркса и Сталина, выбрасывали портреты и бюсты вождя на помойку. Чиновники, думая только о своем спасении, практически бросили столицу на произвол судьбы. Но за трусость, преступную в военное время, наказали немногих. Сталин, который никому и ничего не прощал, по существу, повелел забыть октябрьский позор. Иначе пришлось бы признать, что знаменитых сталинских наркомов как ветром сдуло из города, что партийные секретари праздновали труса, что вознесенные им на вершину власти чиновники оказались ни на что не годными.
19 октября Сталин продиктовал постановление Государственного комитета обороны о введении в Москве осадного положения: «Сим объявляется, что оборона столицы на рубежах, отстоящих на сто–сто двадцать километров западнее Москвы, поручена командующему Западным фронтом генералу армии т. Жукову».
Сталин, который не любил давать никакой информации, вдруг прямо называет имена тех, кто обороняет Москву. Мало того, в тот же день вождь позвонил ответственному редактору «Красной звезды» Ортенбергу и распорядился опубликовать портрет Жукова. Редактор посчитал, что Сталин желает показать москвичам: столицу обороняет человек, на которого они могут положиться.
Жуков потом объяснил Ортенбергу:
— Наивный ты человек. Не по тем причинам он велел тебе напечатать мой портрет. Он не верил, что удастся отстоять Москву, точнее, не особенно верил.
Он все время звонил и спрашивал меня: удержим ли Москву? Вот и решил, что в случае потери столицы будет на кого свалить вину…
Если бы немцы все-таки вошли в столицу, жизнь Георгия Константиновича висела бы на волоске. Вождь заранее решил, что за потерю Москвы ответит Жуков, как генерал Павлов жизнью ответил за сдачу Минска.
На главном направлении — Панфилов
Москву защищал Западный фронт, которым командовал Жуков. На важнейшем направлении, Волоколамском, стояла 16-я армия Константина Рокоссовского. На вероятном направлении главного удара немцев Рокоссовский поставил 316-ю стрелковую дивизию из фронтового резерва — в августе ее перебросили из Казахстана. Командовал дивизией генерал-майор Панфилов. Маршал Рокоссовский вспоминал, что такую полнокровную дивизию он уже давно не видел. И ее командир, Иван Панфилов, понравился Рокоссовскому. Хорошо подготовленный, с богатым практическим опытом, энергичный. При этом немного застенчивый…
Утром 16 октября немецкие войска возобновили наступление на Москву. 24 октября Жуков приказал: в каждой стрелковой дивизии создать заградительные отряды — по одной роте на полк. Приказ: не допустить бегства с поля боя «одержимых паникой военнослужащих, не останавливаясь перед применением оружия».
Главный удар немцев пришелся на левый фланг армии Рокоссовского, где стояла панфиловская дивизия. Между Рокоссовским и Панфиловым было нечто общее. Они держались, когда другие — в больших чинах, растерявшись, отступали, бросая своих солдат. Сражаясь с немцами, они нисколько не ощущали их превосходства. Чувствовали себя уверенно на поле боя. Солдатская честь не позволяла им воевать плохо.
27 октября немцы все-таки взяли Волоколамск, но понесли огромные потери, выдохлись. Немецкому командованию пришлось остановиться, подтянуть новые части, провести перегруппировку. Время у немцев уходило, и силы иссякали. Вот что сделал генерал Панфилов и его солдаты для нашего города, для Москвы!
16 ноября группа армий «Центр» начала новое наступление. Немецкое командование во что бы то ни стало стремилось увенчать кампанию 41-го года взятием советской столицы. На Волоколамском направлении наступали две немецкие танковые дивизии. Рокоссовский исходил из того, что за его 16-й армией других войск нет. Если она будет уничтожена, немцам откроется путь на Москву.
В полосе 16-й армии главный удар опять пришелся на 316-ю дивизию Панфилова. На его командный путь приехал командарм Рокоссовский. Увидел, как он, вцепившись в подмосковную землю, не дает немецким танкам прорваться. Увидел, что комдив действует твердо, уверенно, с умом, и понял, что может положиться на Панфилова. Константин Константинович уехал, зная, что на участке панфиловской дивизии немцы не пройдут.
Генерал Панфилов погиб на поле боя 18 ноября. Именно в этот день приказом Наркомата обороны его 316-я стрелковая дивизия была переименована в 8-ю гвардейскую — за беспримерное мужество, проявленное в боях за Москву.
Великая Отечественная война для генерала Панфилова продолжалась всего один месяц. Но именно этот осенний месяц решил судьбу нашего города. Бойцы и командиры регулярной армии, ополченцы, студенты и курсанты военных училищ умело и мужественно защищали Москву.
Они сражались и умирали. И немцы просто не смогли их одолеть. Вот так и отстояли наш город.
После войны маршал Рокоссовский часто будет приезжать к поставленному под Москвой памятнику, воздвигнутому в честь погибших бойцов и офицеров его 16-й армии. С гордостью и горечью будет повторять: «Это мои солдаты».
Подвиг москвичей
Могила Неизвестного солдата у Кремлевской стены, где горит Вечный огонь, главный символ Великой Победы в Москве, кажется, существовала всегда. А она появилась лишь через два десятилетия после Победы. Усилиями одного человека — тогдашнего руководителя столицы Николая Григорьевича Егорычева.
В 41-м он добровольцем ушел на фронт защищать Москву. Сражался на передовой, был дважды ранен, награжден. В 1962 году очень молодым стал первым секретарем московского горкома. Он считал своим долгом воздать должное боевым товарищам, героям все еще недооцененной московской битвы.
Битва под Москвой в 1941-м развернулась на пространстве, сравнимом с территорией Франции. С обеих сторон в ней участвовало примерно 7 миллионов человек. Обороняя город, Красная армия потеряла почти миллион солдат и офицеров. Бои за Москву дорого обошлись и вермахту — более шестисот тысяч убитых, раненых и пропавших без вести. Но если для Красной армии сражение за столицу было предвестьем победы, то для вермахта — началом неизбежной катастрофы.
Однако же десятилетиями эта битва оставалась в тени. Сознательно. Другие сражения и победы представлялись более значительными и достойными увековечения. Егорычев мечтал воздвигнуть памятник погибшим за родной город. Долго выбирал место. Объездил весь центр, осмотрел стрелку Москвы-реки, Ленинские горы… Архитекторы предложили Манежную площадь. Он выбрал Александровский сад.
По его просьбе московские архитекторы за ночь нарисовали эскиз. Егорычев показал его председателю Совета Министров СССР Алексею Косыгину. Без согласований и обсуждений, прямо на ступеньках здания Совмина в Кремле он утвердил эскиз и обещал помощь. А вот Леониду Ильичу Брежневу идея совсем не нравилась.
Высшие руководители подозрительно относились к москвичам, отстаивающим интересы своего города. Все предпочитали ставить во главе Москвы людей со стороны. Поэтому столичных руководителей, которые любили родной город и рисковали спорить с высшей властью, раз-два и обчелся. Но Егорычев добился своего.
Возник вопрос: чьи останки будут захоронены?
Неизвестные солдаты
В Зеленограде тогда обнаружили забытую братскую могилу — неподалеку от станции Крюково. Роман Чистяков, в ту пору первый заместитель председателя Зеленоградского исполкома, рассказывал:
— Зимой сорок первого страшные были морозы. Могилы рыть тяжело было. Хоронили в воронках от крупнокалиберных снарядов или авиабомб. Клали погибших солдат и присыпали сверху землей.
Из этой могилы и взяли останки солдата, похороненного, как это часто происходило в 41-м, без документов. Командирам и политработникам Красной армии полагалось удостоверение личности. А рядовых бойцов перед войной лишили документов. Взамен каждому красноармейцу должны были выдать медальон с пергаментным вкладышем, на котором — фамилия, имя и отчество, воинское звание, год и место рождения, адрес семьи. Но обеспечить всех медальонами не успели.
Если бойцы гибли, а рядом не оказывалось сослуживцев, способных их опознать, то хоронили убитых безымянно. Получалось, что красноармеец пропал без вести. Без вести пропавшими числились сотни тысяч. А в те времена это приравнивалось к плену и было гибельно для семьи. Вот что рвет сердце.
Командир 1075-го полка рассказал военному прокурору:
«В этот день у разъезда Дубосеково в составе 2-го батальона с немецкими танками дралась 4-я рота, и действительно дралась геройски. Из роты погибло свыше 100 человек, а не 28».
Кто знает их имена?
На самом деле героев-панфиловцев было много больше. Но мифические герои заслонили подлинных! Погибшие в тех боях не удостоились минимальных воинских почестей, их даже не похоронили по-человечески.
Председатель местного сельсовета рассказывала:
«16 ноября 1941 года немцы заняли разъезд Дубосеково… В это время были большие снежные заносы, которые продолжались до февраля 1942 года, в силу чего трупы убитых на поле боя мы не собирали и похорон не производили… В первых числах февраля мы нашли только три трупа, которые похоронили в братской могиле на окраине нашего села. В марте, когда стало таять, воинские части к братской могиле снесли еще три трупа… Больше трупов на территории нашего сельсовета не обнаруживали».
Самое горестное в том, что имена тех, кто сражался за Москву и погиб, так и остались неизвестными. Ни могил, ни памятников. Поклонники мифа, отстаивая придуманную историю, помешали работе, которая была необходима, чтобы восстановить имена реальных героев.
Миф изгоняет из народной памяти истинную историю, и это своего рода традиция. В XIX веке Александр Иванович Герцен написал: «Русское правительство — как обратное провидение: устраивает к лучшему не будущее, но прошедшее». Меняются властители, режимы, а традиция остается.
Леонид Млечин
