В дискуссии о Сталине и сталинизме основной прием обеих спорящих сторон — непризнание очевидного. Одни утверждают, что не было истребления голодом миллионов крестьян, уничтожения целых общественных слоев, системы доносительства, лагерного рабского труда до смерти, людоедских законов и попрания всех законов человеческих — просто были приняты «жесткие, но необходимые меры» для защиты страны, развивающейся семимильными шагами. Другие подвергают сомнению все достижения индустриализации, расцвет образования и науки, выход на социальную арену миллионов людей, наконец, даже победу в небывалой войне — все достижения преувеличены, а противника мы просто «завалили трупами»...
Между тем истина даже не посередине. Истина — если можно говорить об истине применительно к такому периоду, исторически близкому и важнейшему для национальной психологии, — вообще лежит вне плоскости спора о том, кто есть Сталин: тиран или эффективный менеджер. Не по мелкорослому грузину с рыжеватыми усами и сухой рукой тоскуют те, кто по любому поводу выносит его портреты на улицы. Но и не этого внешне заурядного старика, с хитроватым, но не злым выражением лица, проклинают борцы с его наследием. Упорствуют в непризнании очевидного те и другие потому, что не готовы признать главное: Сталин — не имя, Сталин — обозначение принципа. Наше общество уже давно расколото по этому принципу: что важнее, государство или человек?
Да, были прорыты каналы, построены гидроэлектростанции, появилось первоклассное метро в столице, металлургические и машиностроительные заводы на Урале, мирового уровня научные школы, страна вышла в ряд мировых экономик — все это правда. Да, все это было сделано ценой невообразимой крови и мучений, ценой разложения общественной нравственности, уничтожения национальной морали, ценой миллионов жизней и судеб отдельных людей, ценой одичания по обе стороны колючей проволоки ГУЛАГа. И это — правда. Остается вопрос: что же было построено на самом деле? Ответ, с которым, думаю, никто не станет спорить: империя. То есть государство, в котором цель — величие, а человек — средство.
Вот о таком государстве ностальгируют те, кто скучает по Сталину, — об империи, а не о том конкретном императоре, который ее воздвиг. О таком государстве всегда тоскуют романтики государственности, хмурые идеалисты, жаждущие жить в пусть несвободной, пусть бедной, пусть жестокой к своим гражданам, но «великой» стране. Для них величие — это прежде всего угроза, исходящая от их государства всему миру. «При Сталине нас все боялись» — вот их формула утраченного национального достоинства. Счастливая страна — не для них, им нужна грозная. Любые жертвы ради такого величия они оправдывают — их мания, как и всякая другая, держится на сверхценной идее. Исповедуемая их оппонентами идея простого человеческого счастья граждан как цели существования государства имперскому сознанию враждебна.
Думаю, что два идеологических лагеря, вечно дискутирующих о сравнительной ценности человека и государства, можно обнаружить в любом обществе. Более того: в демократическом это идеологическое расслоение ярче выражено, поскольку всякая идеология в условиях демократии выражается без ограничений. Всегда есть люди, для которых «жила бы страна родная, и нету других забот», — и те, для которых главные заботы все же о семье, детях, о достижении высот в собственном деле... В нормальной ситуации они сосуществуют, сталкиваясь под приглядом полиции только на митингах. В ситуациях экстремальных силу забирает одна из идеологий. Тогда и происходит катастрофа. Тогда буржуазные, благополучные страны Европы фактически без сопротивления капитулируют перед Гитлером, а тем временем на партсобрании где-нибудь в Ельце исключают тихого работягу «за обуржуазивание», и уже ясно, что ночью за ним приедет воронок...
В быту поклонники империи называют своих противников мещанами, а сторонники либерального — скажем так для простоты — общественного устройства честят имперски мыслящих и чувствующих фашистами. То и другое раздражение неоправданно — те и другие необходимы в сбалансированной социальной картине. Так в любом здоровом организме присутствуют опасные вирусы — но в подавленном состоянии.
Однако история вывела имперские цивилизации из обихода. В сущности, имперский вирус уничтожен — прежде всего «антибиотиком» технического прогресса, сделавшего бессмыслицей рытье каналов лопатами и лесоповал двуручными пилами. Строительство пирамид с накатыванием блоков по телам рабов стало не просто жестокостью, но жестокостью неэффективной. И те, кто жаждет положить свои и чужие тела в основание новых пирамид — будь то устаревающие еще до спуска на воду авианосцы или стадионы, трибуны которых никогда не наполнятся, — трагикомически старомодны. Психология обитателей неприступной крепости, управляющейся волей великого вождя, в эпоху информационных технологий стала патологией. Дело не только в том, что сталинизм бесчеловечен и опасен для общества, — дело еще в том, что он устарел. «Сталин с нами»? Нет, товарищи, это вы со Сталиным. А он умер ровно 60 лет назад.
Александр Кабаков
