Круглосуточная трансляция из офиса Эргосоло

Страсти человеческие и имперские

В фильмах питерского режиссера Виталия МЕЛЬНИКОВА – таких, как «Хозяин Чукотки», «Семь невест ефрейтора Збруева», «Старший сын», «Выйти замуж за капитана», «Луной был полон сад», – есть что-то от сказок: походы за три моря, главные герои, похожие на Ивану

— Виталий Вячеславович! Какую сказку в детстве вы больше всего любили? Какие вообще в жизни складывались отношения со сказкой?

— Какая сказка была любимой, не помню за давностью лет. Но в принципе со сказкой у меня все хорошо, без этого и жить-то нельзя. Жизнь длинная, в ней много и смешного, и грустного, и небывалого. Всю жизнь я встречаюсь со сказкой. Например, не сказкой ли было то, что меня, простого паренька с окраины России, приняли во ВГИК с первого раза!?

— Расскажите, как это было!

— Я вырос под Ханты-Мансийском, в местах ссыльных — родителей репрессировали и сослали в те края. С детства любил искусство. С 12—13 лет работал в маленьком учреждении, даже не в учреждении, а в бригаде, которая занималась тем, что двигала культуру в Сибири. Мы переезжали из деревни в деревню, плыли на катерах и «крутили» фильмы. Я буквально, физически, руками крутил динамо-машину, при помощи которой кино показывалось. Знал наизусть многие фильмы. Любил кино, хотел заниматься кино. Но в то время добраться до Москвы с Дальнего Востока было абсолютно нереально. И только в 1945 году, когда кончилась война, когда началось мощное передвижение всего и всех по стране, это стало возможным.

Сначала долго плыл до Тюмени на пароходах, которые топились дровами. Когда дрова кончались, мы высаживались на берег, пилили лес. Трудовое участие и было моим «проездным билетом». Потом повезло — удалось проникнуть в военный эшелон, который шел на Запад. Так и добрался до столицы. Но приемных экзаменов во ВГИК тогда не было. Почти год болтался по незнакомому городу, подрабатывал, где мог, ночевал в общежитии, дожидался экзаменов.

Когда дождался, выяснилось, что поступать имеют право только иностранцы или пришедшие с войны солдаты. Набрался храбрости, отправился к директору института, показал ему свидетельство об окончании средней школы с золотой медалью, рассказал свою историю. Особенно директора потряс мой аттестат.

Бумаги тогда не было, и диплом представлял собой обертку от консервов, на одной стороне которой были изображены какие-то рыбы, а на другой каллиграфическим учительским почерком написано о моем отличном окончании учебы в школе. Также всех поразило, что я смог добраться до Москвы через всю страну…

К тому же одним из членов приемной комиссии, которому я пересказывал наизусть виденные фильмы, оказался Сергей Юткевич. Он был растроган, так как выяснилось, что боевая кинохроника, которую я пересказывал, снята именно им.

И еще один элемент сказки. В то время во ВГИКе лидером был Эйзенштейн, и он пропагандировал теорию «чистого листа бумаги», то есть надо брать на обучение молодых, чистых, неискушенных, неиспорченных образованием студентов и лепить из них то, что захочется. Я и показался им таким «чистым листом бумаги».

— Да, настоящая сказка! Как вы думаете, сегодня возможно, чтобы человека «ниоткуда» взяли в престижный вуз?

— Сказка всегда возможна! Пока человек жив, он должен верить и надеяться!

— Ваши фильмы становились воистину народными. Вам удавалось создавать на экране какого-нибудь удивительного героя, очень узнаваемого, очень распространенного, со всеми его поступками, словечками… Так задумывалось или выходило само собой?

— Всегда непреднамеренно. Я жил среди народа, общался с обычными людьми, дружил с ними, мне ничего не нужно было придумывать, я воссоздавал типичных персонажей из своего окружения.

— Но потом появились более сложные герои — изломанные, рефлексирующие, например, в вашей картине «Отпуск в сентябре» по пьесе Вампилова «Утиная охота».

— На самом деле герои, даже если они кажутся очень простыми, незатейливыми, — всегда сложные, всегда трудно воссоздать психологическую правду, достоверный образ.

— Среди великолепных актеров, которые прошли через ваши фильмы, был ли актер номер один, главный в вашем режиссерском творчестве?

— Не люблю деления по номерам. Конечно, я подбирал актеров, которые мне близки по духу, с которыми мне легко. Постепенно обрастал своей командой. Собираясь ставить новый фильм, примерял, кто сыграет — Евгений Леонов или Олег Даль, например…

С оператором Юрием Векслером, ныне покойным, мы работали вместе, начиная с «Семи невест ефрейтора Збруева» и заканчивая «Царской охотой». Вообще-то сейчас трудно удерживать постоянную команду. Но от предыдущей картины «Бедный, бедный Павел» остались оператор Сергей Астахов, профессионал высочайшего класса, актеры Виктор Сухоруков, Оксана Мысина. Людмила Зайцева снималась у меня в фильмах «Здравствуй и прощай», «Ксения, любимая жена Федора», «Царевич Алексей».

Самое удивительное, почти сказочное: за свою долгую режиссерскую биографию я ни с кем не рассорился, ни с кем из моих актеров мы не стали врагами. А это часто случается. Все — творческие индивидуальности, у всех разное видение, и часто происходят истории драматические, даже трагические…

— Те, кто видел ваш новый фильм «Агитбригада «Бей врага», в один голос отмечают необычайную живость и жизненность персонажей, сюжетов, диалогов. Опять же народность, реалистичность. Исполнитель главной роли Виктор Сухоруков как-то признался: «Будете смотреть фильм — обрыдаетесь! Когда я прочитал сценарий — и рыдал, и хохотал… Каждая сцена — ярчайший жизненный эпизод». В картине есть некая перекличка с «Начальником Чукотки» и в то же время что-то новаторское для сегодняшнего российского кинематографа, который плодит картины иных направлений.

— Новаторского в этом ничего нет, уже были такие фильмы.

— Именно были, но давно, не здесь и не сейчас…

— Был «Амаркорд» Феллини… Слово «амаркорд» переводится примерно как «я вспоминаю…». Вот и моя лента родилась из воспоминаний детства и юности. Началось с того, что я стал набрасывать биографические заметки. И вдруг почувствовал, что хочу снимать это. Режиссер во мне победил писателя. От книги я перешел к написанию сценария. И вот получился фильм…

— Не кажется ли вам, что при нынешнем внешнем буме отечественный кинематограф переживает в действительности не лучшие дни. Будто бы все снесено ураганом, остались голая земля и люди, которые ничего не умеют и не помнят… Заново учатся вглядываться в лицо героя, строить реплики, закручивать сюжет…

— Я давно живу на свете, и все это уже не раз было. Помню, как кинорежиссеры стонали: «Всё! Всему конец! Всё умерло! Кинематограф умер! Сценаристов нет!» Но потом приходило на эту пустоту новое поколение, дерзкое и талантливое, и выяснялось, что ничего не умерло.

— Но сейчас многие молодые и дерзкие делают что-то ужасное, дилетантское, абсолютно продажное, в угоду плебсу и чистогану…

— Когда-нибудь и это пройдет. За дело возьмутся те, кому нравится быть бедными, но честными; и они будут делать то, что считают важным, а не то, за что хорошо платят.

— Вы обнадеживаете! Значит, нынешняя эпоха — просто подготовка для следующего художественного рывка… Когда-то ваш фильм «Старший сын» просто потряс меня своей глубинной человеческой интонацией. Кстати, как родилось у вас желание начать фильм с прелюдии Рахманинова, с этих бодрящих нот — подобия нежного марша?

— Это идея композитора Каравайчука. Отсмотрев снятый материал, он долго думал, а потом сказал: «Нет! Ничего для фильма писать не буду! Здесь нужна классика!».

— И попал в точку, найдя нужный музыкальный ряд.

— Интонацию. С Каравайчуком меня связывает многолетнее сотрудничество. Начинали еще на картине «Мама вышла замуж».

— Говорят, Каравайчук — большой оригинал. Как вы с ним уживаетесь?

— Любой творческий человек оригинален, ему присущи и вольнолюбие, и чудачества. Был период, когда на «Ленфильме» сменили систему оплаты работы оркестрантов. Раньше платили за результат, а тут стали платить за количество репетиционных часов. И Каравайчук взбунтовался, он заметил, что оркестранты начали халтурить, отбарабанят предписанное количество времени и убегают.

За этот бунт начальство его невзлюбило, стали прижимать, без работы оставлять. Но тихой сапой я его к своим замыслам привлек, вернул на киностудию.

— А вы общались с Вампиловым?

— Не был знаком с ним. Он погиб за год до того, как я стал ставить свой первый фильм по его пьесе.

— Удивительно! Создается впечатление, что вы с ним дружески взаимодействовали, были духовно близки, совпали, что называется…

— Так это естественно! Мы оба сибиряки, из глухой провинции. Все, что Вампилов показывал в своих пьесах, мне хорошо знакомо.

— В ваших фильмах люди живут вроде бы далеко от столиц, но в их домах кипят нешуточные страсти, есть место порокам и добродетелям, сердечности и жестокости…

— Это может удивлять только неисправимую горожанку. На самом деле провинции нет. У нас, в глубинке, была прекрасная школа, высокообразованные учителя с огромным кругозором. Правда, в ту пору они числились среди ссыльных или были их детьми… Но это была весьма условная провинция.

— Почти вся ваша творческая деятельность проходит на берегах Невы, биография тесно связана с Санкт-Петербургом. Какие места в России вам все же ближе?

— У меня три родины. Место на русско-китайской границе, где я родился. Поселок Цынги под Ханты-Мансийском, где провел детство и учился в школе. Название его происходит от слова цынга… Места печальные, ссыльные, но я о них вспоминаю с теплотой, здесь сформировалось мое мировоззрение. И вот — Ленинград. Тут живу полвека, тоже мой родной город, где я все знаю и люблю.

— В 90-е вы от психологических лент о современности вдруг резко повернули к историческому материалу. С чем это связано?

— С перестройкой. Надоели агитационные пропагандистские сюжеты, в которых персонажи плакатно взывали к чему-то, что нужно было главенствующей идеологии. После падения режима захотелось размышлять, покопаться в историческом материале, в психологии наших правителей, попытаться понять, как они совершали нравственный выбор. Самое интересное время для меня — ХVШ век, когда зарождалась империя, та Россия, которая смело вошла в Европу.

— И вечный вопрос отцов и детей…

— В том, что совершил Петр Первый, приказав казнить своего сына, я вижу какой-то знак, сигнал о роковом сбое. Появились сомнения в вековом российском укладе. Получалось, во власть можно призвать кого угодно. Это, как принцип домино, — одна кость упала, и последующие вовлекают в падение остальные. Длится это по сию пору…

Надрыв в нравственном законе, который нарушил Петр, повлек за собой существенно важные изменения. Я снял три картины — «Царская охота», «Царевич Алексей» и «Бедный, бедный Павел». Теперь появилась возможность все эти три фильма выстроить как последовательную во времени трилогию — на DVD, например. Есть проект сделать шесть серий для телевидения по отснятым фильмам — о становлении российской империи.

— Империи больше нет. Какие чувства вызывает нынешнее состояние общества?

— Великая держава не может рассыпаться на осколки, что-то должно остаться. Я верю в Россию.

— С царскими династиями вы разобрались, а как относитесь к кинематографическим кланам? Ваши дети тоже в кинематографе?

— Нет. Одна дочь косвенно связана с кино: занимается фестивальным движением. Вторая окончила восточный факультет СПбГУ, написала диссертацию, ее пригласили в Японию читать лекции. Теперь там живет и работает. Преподает древнюю японскую литературу.

— И внуки ваши — японцы?

— Нет, у нас русская семья. Часто бываем вместе.

— Отдыхаете?

— Когда говорят об отдыхе, я не понимаю, что это такое.

— То есть вы только что закончили работу над фильмом, и уже брезжит что-то новое?

— Об этом рано говорить, но меня потрясла история последней влюбленности Чехова… в петербургскую писательницу Авилову. Очень трогает…

Беседовала Ирина ДУДИНА

749


Произошла ошибка :(

Уважаемый пользователь, произошла непредвиденная ошибка. Попробуйте перезагрузить страницу и повторить свои действия.

Если ошибка повторится, сообщите об этом в службу технической поддержки данного ресурса.

Спасибо!



Вы можете отправить нам сообщение об ошибке по электронной почте:

support@ergosolo.ru

Вы можете получить оперативную помощь, позвонив нам по телефону:

8 (495) 995-82-95