Мир бойкотирует новый фильм Романа Полански. Обвиняемый в педофилии 86-летний режиссёр то ли сравнивает себя с огульно осуждённым евреем Дрейфусом, то ли объясняет, почему антисемитизм у европейцев в крови.
Премьера нового фильма «Офицер и шпион» Романа Полански состоялась в августе прошлого года на Венецианском кинофестивале. Глава жюри Лукреция Мартель почему-то тогда решила высказаться, что на банкет по поводу премьеры не пойдет, да и режиссера с новым фильмом лично поздравлять не будет. Это было немного комично и не помешало фильму получить Гран-при. Да и Романа Полански обидеть этим было сложно, его на самом фестивале, конечно же, не было — он уже давно не покидает пределы Франции, потому что почти в любой другой стране его могут мгновенно экстрадировать в США, а там — судить за изнасилование 42-летней давности.
Если вдруг кто-то забыл это громкое дело, вспыхнувшее новыми огнями в рамках движения #MeToo, которое разоблачает сексуальное насилие, в том числе в голливудской среде: в 1977 году Полански был обвинен в сексуальной связи с 13-летней девочкой Самантой Геймер. В рамках сотрудничества со следствием, надеясь на условный срок, Полански вину признал. Но в итоге судья сообщил, что на рекомендацию прокуратуры дать режиссеру условный срок он обращать внимания не будет, и Полански сбежал — сначала в Лондон, а после — во Францию. Он жил какое-то время в Швейцарии и Польше, но все-таки именно Франция — его дом на протяжении всех последних десятилетий.
Вот почему совсем неудивительно, что гениально отработав в начале нулевых тему первой своей родины — Польши — в великом фильме «Пианист», основанном на реальной истории польского пианиста Владислава Шпильмана в годы Холокоста, Роман Полански взялся за родину вторую. И тему он выбрал не просто ему, как еврею, близкую, но и общественно значимую: на стыке XIX и XX веков дело еврейского офицера Альфреда Дрейфуса, несправедливо обвиненного в шпионаже в пользу Германской империи, сыграло огромную роль в истории как Франции, так и всей Европы. Да что там, оно, по сути, предопределило появление Государства Израиль: услышав, как на гражданской казни Дрейфуса толпа скандирует «Смерть евреям!», Теодор Герцль и принял решение бороться за создание еврейского государства в Палестине.
«J’accuse...» — так называется фильм, снятый на французском, в оригинале. В переводе — «Я обвиняю...», именно с таким заголовком 13 января 1898 года вышла статья Эмиля Золя, придавшая первоначально закрытому делу Дрейфуса широкую огласку. Впрочем, то, что в мировом и российском прокатах фильм сейчас идет под названием «Офицер и шпион» — неслучайно. Полански прицеливался на этот фильм давно — и не раз обсуждал идею c британским писателем Робертом Харрисом, чей роман «Призрак» он экранизировал еще в 2010 году. В итоге Харрис написал книгу «Офицер и шпион», удачно найдя новый взгляд на дело Дрейфуса, которому уже не раз посвящали как книги, так и фильмы. Харрис вывел на первый план не фигуру зазря пострадавшего еврея, а его спасителя — полковника Жоржа Пикара, который и обнаружил, что документы в деле против Дрейфуса подделаны.
Полански последовал вслед за Харрисом: он хоть и утвердил на роль Дрейфуса красавчика Луи Гарреля, но наказал загримировать его так, что на экране перед нами — не вызывающий никакой симпатии закомплексованный, нервный, не в меру честолюбивый вояка. Да и появляется он в кадре в течение двух с лишним часов не так часто — от него в этой истории и впрямь мало что зависит. В основном перед нами — Жан Дюжарден в роли полковника Пикара. Образ человека, безгранично преданного своему генералу, но отчего-то решившего биться за правду до конца, выписан идеально.
В самом начале фильма абсолютно понятно, что Пикар — такой же антисемит, как и все. Во время гражданской казни офицера Дрейфуса — с него срывают эполеты, ломают его шпагу — мы видим ухмылку полковника Пикара, услышавшего вполне показательную фразу другого офицера: «Римляне скармливали христиан львам, мы скормим христианам еврея». Неидеальны и другие его поступки — не зря Полански так подробно останавливается на любовной связи Пикара с замужней женщиной. И тем не менее, обнаружив, что главная улика — бордеро, свидетельствующее об отправке германскому офицеру ряда секретных французских документов — принадлежит руке совсем не Дрейфуса, а высокопоставленного майора Эстерхази, он принимает решение рассказать об этом всем.
Такое чувство, что Пикар сам не понимает, почему он решил так отчаянно бороться за Дрейфуса — и, возможно, эта моральная аномалия и есть главный секрет мерцающей гениальности фильма Полански. Дело в том, что картина хоть и содержит, казалось бы, полный французский набор: тут тебе и Эйфелева башня, и Марсово поле, и чувственный канкан, и томная опера, — но все-таки развивается тягуче. Зритель постоянно находится то в одном душном военном кабинете, то в другом, смотрит то на один склеенный из обрывков военный документ, то на другой. И при этом скучно не становится.
За храброе, доброе дело Пикар тогда был сослан в Тунис. Крупно пострадал и отважный Золя — ему пришлось бежать из родной Франции. Долгое отсутствие голливудского хэппи-энда — вообще показательное свойство и дела Дрейфуса, и тем более фильма Романа Полански, ему посвященного. Вот, казалось бы, несправедливый приговор оспорен — и полковнику Жоржу Пикару рукоплещут, — но нет, в суде появляется генерал, и приговор Дрейфусу оставляют без изменений. Потом вроде все поддельные документы появляются в прессе, не оставляя никому сомнений, что шпион — не Дрейфус, а Эстерхази, но еврейского офицера все равно не оправдывают — а лишь объявляют ему о помиловании.
Но наконец, через десять лет после обвинительного приговора — в марте 1904 года — Дрейфус полностью оправдан и восстановлен в армии. В последней сцене «Офицера и шпиона» Роман Полански показывает нам Дрейфуса в кабинете Пикара, ставшего к тому моменту генералом. Дрейфус просит Пикара о повышении — за прошедшие десять лет он тоже должен был стать генералом.
«— Нет, это никак невозможно.
— Но ведь это несправедливо.
— Да, несправедливо».
Между мужчинами виснет долгая пауза.
«— У тебя все? — спрашивает наконец Пикар.
— У меня всё».
Надпись на экране гласит, что больше Дрейфус и Пикар никогда друг друга не видели — правда, на доказательство которой потребовалось долгих десять лет, восторжествовала лишь в одном, конкретном случае. И не факт, что эта правда победит когда-либо еще. Разразившаяся вскоре в Европе Катастрофа, показавшая вечность антисемитизма, это лишь подтвердило.
Илья Бец
