Светлый путь в тупик

«Когда мы пришли к власти» — ​документальный проект, в котором материализован счастливый сон либерала — ​смена власти, ее тактики и стратегии, целей и задач. Для кого-то утопия. Для многих — ​акт политического планирования. Персонажи — ​ключевые фигуры властной структуры: начальник ФСИН — ​Ольга Романова, омбудсмен — ​Зоя Светова, председатель Верховного суда — ​Анна Ставицкая, министр культуры — ​Елена Ковальская, министр образования — ​Андрей Демидов. Спектакль, поясняют доковцы, «основан на интервью с теми, кто работает на свой страх и риск вместо нашего государства. Государства, которое занято войной, перекладкой плитки, новыми налогами на воздух и отдых, но которому плевать на коррупцию в судах, пытки в тюрьмах, отсутствие социальных лифтов для молодых». Он идет в жанре живых диалогов с залом, в его рамках предъявлены программы, которые, по замыслу постановочной команды (Елена Гремина, Михаил Угаров, Зарема Заудинова, Константин Кожевников), должны радикально изменить сегодняшнюю российскую реальность.

«Но если вы склонны к оскорблению чувств…» — ​предваряя, обронила постановщик Зарема Заудинова. Дружный смех зала был ответом.

В общем ходе спектакля главной становится тема тюрьмы. Участники констатируют: «Тюрьма в России больше чем тюрьма; последняя ее реформа была в 53-м году; сидеть для многих привычно». Задача: как вытащить тюрьму из российского гражданина? Необходимо: передать тюрьмы в ведение гражданского общества, расширить институт врачей и психологов, снять с тюремщиков погоны. Нужна большая открытость, регулярные инспекции, налоговые льготы для тех, кто берет на работу бывших зэков. Тут оппозиция задает вопрос: а как будет устроена тюремная экономика? Где этот пункт в программе?!

Черед омбудсмена.

— Меня считают городской сумасшедшей, — ​задает интонацию Зоя Светова. И разворачивает программу реформ: в судах, колониях, экспертном сообществе. Нужен ежечасный мониторинг жалоб, новое отношение к помилованию. Персонаж, который обозначен как Злой, спрашивает:

— Не кажется ли вам, что все усилия напрасны?

Но блеск в глазах Световой не чиновницы — ​заступницы. Свою энергию заблуждения она выстрадала. И приводит свежие факты: только что Москалькова встречалась с Варварой Карауловой и будет ходатайствовать о том, чтобы ее помиловали. Алексею Малобродскому не дают звонить жене, это произвол следователя, будем этим заниматься.

Министр образования Андрей Демидов (в жизни учитель и лидер профсоюза) обсуждает ставки учителям, презумпцию доверия, разгон бюрократического аппарата, многоканальную систему финансирования. Кредо отрасли — ​недофинансировать образование — ​самоубийственная политика.

Анна Ставицкая (адвокат по уголовным делам) обладает даром чеканных формулировок. Как председатель Верховного суда она убеждена: просто судебной реформы мало. Надо уволить всех судей, а главное — ​необходимо создать в стране условия, в которых суды работали бы по закону. А не по договоренностям, как сейчас. Зал, само собой, обсуждает «театральное дело» — ​там игнорированы все нормы закона. Встают люди и рассказывают свои истории. Итог: российский суд должен быть независим от государства.

Министр культуры Елена Ковальская (театральный критик) занималась бы не только сохранением, но развитием культуры. Требовала бы увеличения бюджетных отчислений. Лишила бы Минкульт права влиять на судьбу спектаклей и прокат фильмов. Добилась бы от Думы, наконец, закона о меценатах.

И вообще уменьшила бы роль государства в культуре.

В итоговых дебатах главная тема — ​снова российский суд. Предложение — ​отменить все дикие законы, принятые за последнее десятилетие: от «закона Димы Яковлева» до «закона об оскорблении чувств». На выкрик, «кому интересно, чтобы у нас был такой суд?!», отвечает из зала зритель — ​бывший судья Конституционного суда, всеми уважаемая Тамара Морщакова:

— Власти. Судья должен молчать, он солдат власти.

Ее присутствие в зале становится частью спектакля, работающего как антиутопия или — ​институт настоящего гражданского общества.

Не знаю, любит ли Молочников Хармса и Введенского, но, кажется, именно их взгляд на характер странностей нашей почвы ему родствен. Замеченный с первых шагов в пристрастии к эпическому размаху, массовым сценам, крупным обобщениям, Молочников сам сочиняет истории и сам их воплощает. Сюжет «Светлого пути»: кочегар и балерина полюбили друг друга на пороге революционной катастрофы и прошли через все, не потеряв чувства, зато по дороге потеряв многое другое — ​достоинство, иллюзии, человечность. Макар (Артем Быстров) — ​смесь Шарикова и Павки Корчагина, а Вера (Виктория Исакова) — ​вытяжка из всех известных литературно-киношных нежных дамочек, страждущих в горниле революции.

Начало снято в духе советского кино: ученые открывают некую частицу, превращающую человека в революционную машину, исполнителя-робота. В грудь Макара ее вкладывает сам Ленин. Горит в груди, пульсирует зеленый элемент, и Макар по указке то Ленина, то Троцкого, то Сталина берет города и дворцы (Зимний, к слову), режет чевенгурцев (стариков и детей), крушит врагов революции в тылу и на фронтах.

С актерами Молочников работает уверенно. Роли в спектакле удались. Отличная Надежда Константиновна вышла из Ирины Пеговой: чуть что — ​пронзает непокорных революционным электричеством и сама трясется как динамо-машина. Два циника, Ленин (Игорь Верник) и Троцкий (Артем Соколов), едва поспевают за ее идейным горением. Еще Алексей Вертков украшает ансамбль, играя оперного певца из бывших.

История, как теперь водится, построена на клиповом способе мыслить, ставить фрагментами, созидать урывками. Этот тип мышления и набор приемов режиссер демонстрирует в третий раз: дважды на малой сцене, и вот теперь на большой. Большая сцена — ​большая мысль. Но она же, большая, вполне безжалостно способна обнажить не то чтобы скудость постановочной идеи, но умеренность ее масштаба. Всего тут в избытке — ​кино и фантастики, гротеска и анекдота. «Светлый путь» тщательно и подробно стилизован — ​под глубоко личную трактовку истории. На самом деле режиссер разбирается с мусором мифологических представлений, собирает все хрестоматийные штампы и делает их предметом большого театрального стеба. Поэтому решения спектакля временами сильно отдают капустником, а кровавые убийства — ​невсамделишным детским сюром.

Молочников и впрямь весьма одаренный молодой постановщик, и его черный лубок, по сути, уже трилогия. Но он явно не имеет рядом никого, кто ограничил бы его влюбленность в свои открытия требованиями профессии.

Оба спектакля ставят одну мысль. Что есть сегодня смелость в театре? Мат на сцене? Нет. Голые? Нет. Иной взгляд на историю? Пожалуй. В том числе и на ту, что делается на наших глазах.

«Когда мы пришли к власти» сто лет назад нечувствительно перешли в «Светлый путь». Урок страшной российской истории, который общество и власть не желают усваивать.