В прокат выходит фильм канадских как бы ужасов «В чужой шкуре» Брэндона Кроненберга. Псевдофилософский хоррор, составленный из сценарных штампов про чипирование и заговор загадочной корпорации убийц, интересен разве что личностью режиссера, сына классика мирового кино Дэвида Кроненберга
Всемогущая «корпорация убийц» — неважно, корыстными, политическими или просто человеконенавистническими мотивами она руководствуется,— страшилка, восходящая к викторианской эпохе. «В чужой шкуре» — вариация на тему, аранжированная страхами человечества перед чипированием и вспышками атавистического, иррационального насилия в публичных местах. С такой вспышки — на некоем приеме чернокожая девушка целеустремленно разделывает сервировочным ножом некоего джентльмена — и начинается фильм, давая основания надеяться на «этюд в багровых тонах» в лучших традициях B-movie.
Но пока зрители дождутся очередных кровавых фонтанов, они рискуют утонуть в болоте сценарных недоговоренностей и ложной многозначительности. Некая блондинка на службе корпорации внедряется в сознание убийц поневоле. Некие импланты, которые убийцы, завершив миссию, должны исторгнуть из себя. Сбой системы убийств, не включившей в свои алгоритмы предположение, что некоторым людям просто нравится убивать. Какие-то, господи прости, мистические мальчики и бабочки. Вообще, набросать синопсис фильма невозможно, не прибегая непрестанно к волшебным словам «некие» и «какие-то». Все здесь «некое» и «какое-то»: робкое, приблизительное, просто скучное.
Главный, если не единственный, смысл этого фильма заключается в личности режиссера: Брэндон — сын великого Дэвида Кроненберга, основоположника боди-хоррора. Отец в завораживающе отвратительных шедеврах на тему мутаций человеческого тела предрекал эру техногенного, ползучего, вязкого апокалипсиса. Сын довольствуется обрезками как пленки с монтажного стола отца, так и его некогда революционных идей.
Будь Брэндон честен перед собой, он бы всплакнул: «Папа, я запутался!» Такой стон вырвался в свое время, немало позабавив критиков, из уст героя фильма Алексея Германа-младшего «Бумажный солдат» (2008). Казалось, обращен он был вовсе не к покойному отцу экранного врача, а это сам режиссер взывал к своему папе Алексею Герману, в чьей эстетике «запутался».
Параллель между младшими Кроненбергом и Германом не произвольно анекдотична. Речь о серьезной проблеме «эстетической генетики»: перефразируя легендарное mot товарища Сталина, «отвечает» ли отец за сына, вот в чем вопрос. Оба сына — пленники слишком мощных и пугающих миров, сотворенных их отцами,— пытаются даровать этим мирам вторую жизнь.
Казалось бы, где маниакальная самодовлеющая реставрация советского ретробыта у Германа и где взрывающиеся головы и люди-мухи Кроненберга. Но эстетика что «Моего друга Ивана Лапшина» (1985), что «Видеодрома» (1982) и «Автокатастрофы» (1996) бескомпромиссна, безжалостна к зрителям и логически завершена. Дальше, как известно, тишина: эти творческие миры самодостаточны и никакого развития не предполагают. Оба отца сказали все, что могли и хотели: Герман, кажется, сознательно затягивал завершение своего последнего фильма. Кроненберг давно не снимает, продекларировав бессмысленность кино как такового в иконоборческой короткометражке под глумливым названием «Самоубийство последнего еврея в последнем кинозале» (2007).
Брэндон, однако же, хорохорится, ребячески нелепо дистанцируясь от творчества отца. Дескать, кино его до поры до времени вообще не интересовало, только биология (из области научных интересов «В чужой шкуре» и прорастает), и фильмов-то отца он до зрелого возраста не видел (и правильно, нечего детям такие бяки показывать), и к жанру ужасов никакого отношения не имеет. В общем, судя по интервью, Брэндон работает то ли на канале Discovery, то ли в научпопе, а вовсе не снимает то, что каждым кадром опровергает его претензии на самодостаточность.
Рискни он превзойти, переперчить, пережечь кинематограф Кроненберга-старшего, руководствуясь принципом «больше ада»,— карты ему в руки. Да, нестареющие шедевры Дэвида и поныне гипнотизируют, пугают, вызывают чувство преступной, порнографической неловкости, но почему бы сыну не поднять руку на его наследие: эдипов комплекс порой оказывается продуктивен.
Но Брэндон и не думает о «перезагрузке» Дэвида. Характерно, что источником вдохновения он называет книгу Хосе Дельгадо «Физический контроль над разумом: на пути к психоцивилизации», вышедшую в 1970-м. Как раз в 1970-х Дэвид погружался в дебри трехкопеечных психоделических кошмаров, суть которых сводилась к «эстетике безобразного». Только вот он в своем творчестве границы «безобразного» преодолел, придал отвращению философский смысл. А его сын словно бы собрал с пола отцовской монтажной срезки его ранних фильмов: деформированные лица, пунцовые вибрации цвета, пульсирующие ритмы. Заодно подобрал и ошметки былых отцовских озарений: телепатическое оружие, тело как приставка к техническим гаджетам, тайное вторжение в человеческий мозг и душу.
Впрочем, есть в фильме Брэндона один план, выбивающийся из всей его душной парадигмы. В какой-то момент камера сосредотачивается на отрубленной, но еще конвульсивно движущейся кисти руки. Кажется, что пальцы складываются в кукиш. Образ, достойный Кроненберга-старшего. И вправду, не он ли это — ему одному ведомым путем внедрившись в чужое кино — недвусмысленно рецензирует опус сына?
Михаил Трофименко
