В числе самых обсуждаемых тем всего уходящего 2017-го, безусловно, «роковая» балерина Матильда Кшесинская и ее амурная история с цесаревичем Николаем. А одна из самых популярных тем на исходе декабря — собачья, знаменующая наступление года Собаки. Корреспондент «МК» попытался объединить эти два «ингредиента», и в итоге получился весьма «игристый» коктейль. Формула простая и интригующая: Матильда + собаки = тайна.
Заслуженная артистка Императорских театров Кшесинская на протяжении многих лет была заядлой собачницей. В доме у нее практически постоянно жили собаки, причем Матильда Феликсовна явно отдавала предпочтение конкретной породе — фокстерьерам. Именно такой вывод можно сделать, прочитав машинописную рукопись «Воспоминаний» балерины, хранящуюся в Государственном архиве РФ.
Вот, например, что она написала о событиях своей жизни во Франции осенью 1928 года, когда она вместе с мужем, великим князем Андреем Владимировичем, поехала в Париж, чтобы найти там подходящее жилье: «Я искала дом с садом, так как у меня были фокстерьеры, которым нужно было где-то бегать...»
Самым знаменитым из всех четвероногих любимцев Матильды Кшесинской стал пес по имени Джиби. Эта собака жила у балерины на протяжении почти десяти предреволюционных лет. «В самом доме жила козочка, которая выступала со мною в балете «Эсмеральда», — писала позднее Кшесинская. — Еще был мой любимый фоксик Джиби, неразлучный друг. Проходя мимо моего сада, можно было видеть гуляющих вместе козочку, свинью и фоксика...»
Джиби сопровождал хозяйку во время ее поездок в загородные поместья — чаще всего на дачу в Стрельне. Однако бывали вояжи в более отдаленные места летнего отдыха. Например, Кшесинская посещала вместе с Андреем Владимировичем принадлежащее ему имение Борки в Орловской губернии. Старожилы Борков вспоминали, как барин, князь Андрей, дважды приезжал с красивой, нарядно одетой барыней и та горстями бросала в толпу детей «конфекты». Селяне рассказывали, что даже во время этих летних «каникул» Матильда не прекращала регулярно заниматься балетными упражнениями, поддерживая себя в форме. Однажды Кшесинская обнаружила, что куда-то пропали ее пуанты. Поиски в доме не дали результатов, так что пришлось доставать запасную пару балетных туфелек. Проведенное расследование помогло выяснить, что к пропаже спецобуви балерины причастен ее обожаемый фокс. Заигравшийся в охотника Джиби утащил пуанты в лесные заросли. Лишь по прошествии времени одну из атласных туфелек случайно нашла местная девочка. Этот артефакт потом долгие годы хранился в ее семье.
В самые опасные дни — во время февральской смуты 1917-го — Джиби оказался в числе того немногого, что прихватила Кшесинская, спешно покидая свой петербургский дворец.
«27 февраля... Под вечер выстрелы стали раздаваться около моего дома. Всем стало ясно, что надо во что бы то ни стало как можно скорее покинуть дом, пока толпа не ворвется в него. Во время поспешных сборов я вдруг, к ужасу, увидела, что я чуть было не забыла своего любимого фоксика Джиби, который смотрел на меня огромными глазами, полными ужаса. Он чувствовал инстинктом, что что-то случилось и все куда-то собираются уходить, а его забыли. Кто-то схватил его на руки, другой взял мой саквояж с драгоценностями, и мы все бросились бежать из дома... Я надела самое скромное из своих меховых вещей, чтобы быть менее заметной, — черное бархатное пальто, обшитое «шиншилла», — и на голову накинула платок...»
На протяжении нескольких последующих месяцев знаменитой балерине, «любимице Романовых», вместе с сыном Владимиром пришлось скитаться по чужим домам. Сперва они укрывались на квартире у одного из знакомых артистов, потом у брата — Иосифа Кшесинского... Между тем особняк Матильды, как она сама писала, «сразу был занят бандой революционеров». Теплившаяся надежда, что волна беспорядков скоро схлынет, никак не сбывалась. События в столице, наоборот, становились все более непредсказуемыми и угрожающими. 13 июля 1917 года Кшесинская вместе с сыном уехала подальше от революционных потрясений — в Кисловодск, где еще с января обосновался ее возлюбленный — великий князь Андрей Владимирович.
Однако накануне расставания с Петербургом-Петроградом произошло одно событие, которое до сих пор не дает покоя некоторым исследователям и «искателям приключений». Кшесинская вдруг срочно отправилась на свою дачу в приморской Стрельне. Впрочем, судя по ее «Воспоминаниям», история была вполне житейская, грустная, связанная как раз с ее любимым фокстерьером.
«...В другой раз мы поехали... в Царское Село вместе с моим человеком Арнольдом, который уговорил меня позавтракать там у его друга, содержавшего маленький пансион... Эта прогулка кончилась печально. Я взяла с собою моего фоксика Джиби, и он, вероятно, бегая по всяким закоулкам, съел что-нибудь ядовитое, и в ту же ночь он у меня околел.
Когда мы возвращались домой, да и весь вечер, Джиби вел себя как обычно и только ночью ворочался больше обыкновенного, но я думала, что он просто блох вычесывает, и все его успокаивала. Наутро, когда я проснулась, он оказался уже мертвым. Потеря любимой собачки, верного друга, в течение девяти лет не покидавшего меня, так хорошо меня знавшего и понимавшего, была для меня горем… Я помню, я как-то ночью заплакала и у меня вырвался крик отчаяния. Мой Джиби вскочил мне на грудь и своими чудными глазами с ужасом смотрел на меня, как будто чувствуя, что я переживаю.
Я повезла его в Стрельну на автомобиле с сыном Вовой похоронить его там, где он был такой счастливый, бегая на воле по саду. Солдаты, которые уже жили на моей даче, отнеслись к этому очень трогательно и даже сами помогали мне вырыть ямку и засыпать. Когда солдаты его засыпали, они говорили между собою: «Видно, хорошая была собака, коль барыня так заливается слезами!..»
Казалось бы, что во всей этой истории странного? Ну, похоронили мать с сыном-подростком своего внезапно умершего четвероногого любимца. Но зачем же ехать ради этого так далеко, подвергаясь реальной опасности нападения революционной вольницы?! Некоторые исследователи склонны видеть здесь отнюдь не бытовой момент, обусловленный сентиментальным желанием обустроить собачью могилку именно там, где Джиби «был таким счастливым», а хорошо продуманную операцию по устройству тайника с драгоценностями.
Общеизвестно, что Кшесинская ко времени революционных перемен 1917-го была очень и очень состоятельной дамой. Она владела роскошным петербургским особняком, большой дачей, гаражом с двумя автомобилями, прекрасной конюшней... А кроме того, имела богатейшую коллекцию ювелирных украшений.
Многие из этих драгоценностей были получены в подарок от поклонников прима-балерины. Вот упоминания лишь о некоторых из них, взятые из мемуаров Матильды.
«Великий князь Владимир Александрович... на Пасху прислал мне огромный букет ландышей, к которому было прикреплено драгоценное яйцо работы Фаберже...»
«...Я получила множество дорогих подарков и цветов. Среди них был золотой лавровый венок, сделанный по моей мерке, чтобы можно было надеть его на голову. На каждом листике было выгравировано название балета, в котором я танцевала. Балетов в моем репертуаре было очень много, и венок получился пышным».
Многие очень ценные подарки Матильда Кшесинская получила от Николая Александровича Романова, причем он продолжал баловать свою бывшую возлюбленную презентами даже после того, как они прекратили близкие отношения. Например, в день ее бенефиса 13 февраля 1900 года через князя Волконского государь передал Малечке великолепную брошь в виде свернувшейся клубком бриллиантовой змеи с крупным сапфиром посередине (пикантная подробность: Николай II попросил передать Матильде, что эту брошь он выбирал вместе с супругой — императрицей Александрой Федоровной).
Так что в ларцах и шкатулках Кшесинской к началу 1917-го скопилось большое количество ювелирных ценностей, золота. Лишь немногие из этих сокровищ Матильде Феликсовне удалось вывезти из объятого революцией Петрограда сперва в Кисловодск, потом на Черноморское побережье и, наконец, еще несколькими годами позднее — в эмиграцию. Какую-то часть богатств, по признанию балерины, она еще до начала революционных событий предусмотрительно передала на хранение в несколько петроградских банков (и потом всю свою долгую жизнь бережно хранила банковские квитанции, надеясь когда-нибудь вернуть себе свои драгоценности). Однако с большой долей вероятности можно предположить, что существовала и третья порция «кшесинских» богатств. И эту третью порцию экс-любовница царя перед тем, как покинуть российскую столицу, где-то спрятала.
Вот тут и вспоминают охотники за сокровищами эпизод с похоронами скоропостижно скончавшегося фокстерьера Джиби, состоявшимися накануне отъезда семьи Кшесинской из Петрограда. По мнению некоторых любителей конспирологических версий, «это ж-ж-ж-ж неспроста»! Мол, хитроумная Матильда использовала ход с закапыванием околевшего песика на стрельнинской даче, чтобы запудрить мозги солдатам, которые там квартировали. Эти бойцы революции доверчиво отнеслись к сентиментальной истории любви барыни к своему умершему песику, даже помогли его похоронить. А Кшесинская и ее спутники под сурдинку могли тайком припрятать привезенные с собой сокровища в каком-то укромном месте на окружающей территории, возможно даже, в заранее подготовленном тайнике (сохранились сведения, что на даче Матильды Феликсовны до последних спокойных времен продолжались работы по сооружению и усовершенствованию различных хозяйственных построек, — кто мешал заодно и место для схрона устроить?).
В этом случае смерть Джиби оказалась очень кстати. Это был железный аргумент, оправдывающий неожиданный вояж Кшесинской на свою бывшую дачу. Некоторые исследователи даже допускают, что балерина ради этого нарочно отравила своего домашнего пса. Впрочем, столь жестокий поворот сюжета кажется автору этих строк маловероятным: уж к кому-кому, а к животным Матильда относилась с большой любовью.
Противники детективной истории со стрельнинским кладом могут высказать недоумение: зачем прятать сокровища? Не проще ли было их балерине взять с собой?
На это находим ответ в мемуарах самой Кшесинской, где она описывает ситуацию с повальными обысками в то время: «Обыски обыкновенно сопровождались отбиранием всего ценного, что солдатам попадалось под руки, и все поэтому стали прятать деньги и драгоценности. Тут, конечно, каждый проявлял свой талант и находчивость. Но часто приходилось менять места, так как, конечно, все прятали примерно одинаково, и раз солдаты находили вещи в одной квартире в определенном месте, они в следующей искали в таком же. Например, прикалывали деньги под ящик письменного стола, чтоб, когда открыли его, там денег не было. Но потом они это открыли и прямо лезли под ящики... Многие первоначально прятали свои кольца в банках с гуталином, но скоро солдаты нашли это и прямо лезли туда пальцами...»
Поэтому вполне логично выглядят предположения, что балерине показалось надежнее взять с собой лишь небольшую часть своих ценностей, а основные сокровища отдать в банковские хранилища и спрятать в потайном месте. Ведь тогда, летом 1917-го, Кшесинская еще надеялась, что смутные времена когда-нибудь минуют, и она сможет вернуться в свои владения — в петербургский особняк и стрельнинскую дачу — на правах полноценной хозяйки.
Увы, такие ее чаяния не оправдались. И если предположения о закопанном в Стрельне кладе верны, значит, эти драгоценности Матильды так до сих пор и остаются под спудом. Энтузиасты-кладоискатели не раз пытались вести поиск бриллиантов Кшесинской, однако безрезультатно. Не обнаружено до сих пор никакой достоверной информации о возможном месте тайника. Более того, к нынешнему времени исчезли — разрушены, разобраны — практически все многочисленные постройки дачного комплекса Матильды Кшесинской в Стрельне.
Так что эта «собачья» тайна знаменитой балерины остается, будоража умы предприимчивых охотников за сокровищами.
Автор: Александр Добровольский
