Казалось бы, развалины совсем не Колизея, а пристальное внимание привлекают к себе уже десятки лет. При этом не всякий задевший любопытным взглядом заросшие руины в Филевском парке, на дороге к Кунцевскому городищу, знает их давнюю военную тайну...
Едва служебная «Волга» тронулась, я вопросительно взглянул на отца:
— А мы куда?
— На дачу к товарищу Ворошилову, — хитро прищурившись, ответил он.
Из школьных учебников семидесятых годов я знал, что товарищ Ворошилов большой друг товарища Буденного и товарища Сталина. И командир всех советских войск.
— А разве он еще живой?! — я округлил глаза.
— Конечно, — сказал мой папа, кадровый военный и потомственный коммунист, — для всех советских людей он вечно живой...
Даже в сознании подростка загородная резиденция товарища Ворошилова рисовалась величавой, маршальской. Однако наяву дача в Филевском парке столицы, что в считаных метрах от Рублевского шоссе, предстала передо мной жалким двухэтажным домиком на краю обрыва, который внизу омывала река Москва.
К моему разочарованию, товарища Ворошилова я там не застал. Когда я впервые переступил порог филевской дачи, наркома по военным и морским делам, позднее маршала, наркома обороны СССР, дважды Героя Советского Союза Климента Ворошилова уже года три как не было в живых.
Теперь в левом крыле казенной дачи — вотчине Московского военного округа — целое лето предстояло жить мне и моей сестре, маме и папе.
...Поутру я недовольно прогнусавил:
— Кровать как у декабриста в ссылке.
— Между прочим, — папа назидательно воздел палец кверху и обвел им «апартаменты», — тут до нас жил Чапаев. И не жаловался.
Это оказалось сущей правдой: здесь и в самом деле проживал генерал-майор Александр Васильевич Чапаев, старший сын легендарного красного командира. И теперь, возможно, я спал именно на его кровати.
— А без горячей воды как умываться? — продолжал гнусавить я.
Папа отвел меня на крыльцо:
— А вот, сынок, тебе дровишки. И не бунтуй. Здесь даже генералы так живут. И прислуги ни у кого нет.
Папе я, конечно, верил. И все же, подружившись с генеральскими внуками, я вскоре отправился к ним на разведку.
Увиденное меня сразило...
Главный двухэтажный деревянный «особняк» внутри был разделен хлипкими перегородками, благодаря чему создавалась иллюзия отдельной «квартиры» у каждой из шести проживавших здесь генеральских семей. По сути же дела, домик являл собой дачу-коммуналку, в которой на каждую семью приходилось едва ли больше 80 квадратных метров.
Все происходящее у соседа можно было не только слышать — под потолком в коридоре зияли неясного назначения окна, через которые к соседу можно было легко заглянуть.
Еще двум генеральским семьям комфорта выпало чуть больше — их пристанищем были два одноэтажных отдельно стоящих домика.
Старая мебель с инвентарными номерками, расставленная по всей коммуналке солдатскими руками, производила гнетущее впечатление: дверцы жалобно скрипели, обшарпанные диваны извергали пружины, а панцирная сетка на солдатских кроватях была похожа на гамак.
Былую «роскошь» по всему дому выдавали лишь расписные потолки с неказистым орнаментом.
На кухнях, каковые были у всех живущих, стояли чугунные ванны и допотопные титаны, которые приходилось топить дровами, и, как правило, только в банный день. Нагревать воду для мытья рук или посуды терпения хватало не у всех.
В подвале, правда, почивал внушительных размеров бойлер, но оживал он только осенью — наш сторож Иван Федотович запускал горячую воду в батареи отопления. Впрочем, к этому времени все три летних дома, как правило, уже пустели.
В самой середине дачной территории возвышалась простенькая беседка, из которой без умолку днем, а иногда и ночью, раздавались телефонные звонки. Это было единственное средство связи, одно на всех. Существовал порядок, присущий всякой коммуналке: первым подходит к телефону тот, кто окажется ближе.
Впрочем, на всяческие неудобства ни генералы, ни их семьи не жаловались.
А за полвека было их здесь, полководцев, сотни. А может, и две. Одни приезжали, другие уезжали. Уходя с военной службы, они уступали не только свою должность, но и место под солнцем в Филях.
Наш сторож Иван Федотович после наркомовских ста грамм многозначительно приговаривал:
— Нигде в стране нет такой высокой концентрации генералов на один квадратный метр жилплощади, как у нас.
И был прав.
Генералы тоже плачут...
Многих из них судьба нещадно перемолола.
Нашего соседа слева — бравого, подтянутого генерал-майора Соколова, занимавшего должность Председателя военного трибунала Московского военного округа рекордных 20 лет, — пропустили через жернова его же коллеги.
В 1989 году знаменитый хоккеист Александр Могильный попросил политического убежища за океаном. Разразился грандиозный скандал. Виновных в бегстве спортсмена принялись искать в руководстве Федерации хоккея СССР, обязанности председателя которой в те годы исполнял Николай Соколов. Его и взяли первым: не подбивал ли на побег?
От должности сразу же освободили. Генеральскую квартиру на Садовом кольце перевернули. Заодно перетряхнули соседнюю квартиру тестя. Доказательств причастности не нашли. Зато припомнили, что тесть — Николай Афанасьев, главный военный прокурор, — был ближайшим помощником Лаврентия Берии и другом Виктора Абакумова, министра госбезопасности, расстрелянного по приговору военного суда за измену.
Причислить Соколова к династии заговорщиков следователи не смогли. Но сумели сократить ему жизнь...
А вот жертвой настоящих заговорщиков стал другой наш сосед — Владимир Безруков. Получив назначение на службу в Центральную группу войск, он до Чехословакии не доехал — что называется, сняли с поезда. Вместо дружественной страны он оказался в кабинете следователя военной прокуратуры. Кто-то настучал куда надо, что начальник квартирно-эксплуатационного управления Московского военного округа, мол, разбазаривает квартиры.
Грандиозная следственная проверка подтверждения анонимке не нашла. А тем временем на службу в Чехословакию отправили другого. Возможно, как раз того, кто и сочинял небылицы.
Перед Безруковым неуклюже извинились и пожелали скорее оправиться от инфаркта. Чуть позднее он был произведен в генерал-майоры.
Досталось от судьбы-злодейки и старшему сыну комдива Чапаева.
На Тоцком полигоне после взрыва новой атомной бомбы на своем автомобиле он повел колонну в самое пекло — где только что в небо взметнулся огненный гриб. На ком-то ведь надо было испытать последствия, о которых наука тогда еще мало что знала.
Мы, дети и внуки военачальников, не задумывались, что живем под одной крышей с не самыми простыми генералами: многие из них прошли Гражданскую и Великую Отечественную войны, в 1945-м дошли до Берлина, причислены к элите советских войск. И мы, дети, знать не знали, что наши соседи — Колесников, Астахов и Серых — каждый в свое время занимали высокий пост военного коменданта Москвы. А первый из них был еще и Героем Советского Союза. И что наш сосед генерал-лейтенант Неелов, заместитель командующего войсками Московского военного округа, уже в те годы был рекордсменом по участию в военных парадах в Москве. И уж тем более не могли мы знать, что до конца военной карьеры ему доведется выходить с войсками на Красную площадь аж 36 раз!
А потому все они были для нас просто «дядя Коля», «дядя Леша», «дядя Ваня»...
Открытые источники не отвечают на вопрос, действительно ли на даче в Филевском парке жил знаменитый нарком обороны. Лишь весьма скудные надписи на самодельных картах «развалины дачи Ворошилова», рассказы краеведов и название части парка «Ворошиловский» склоняют к мысли, что жил.
Но так ли это?
Наш сосед по даче, заместитель начальника политуправления Московского военного округа генерал-лейтенант Вячеслав Долгов, долгое время с Ворошиловым был на короткой ноге. И ни разу маршал при нем не обмолвился, что жил в Филях, пусть даже недолго.
Впрочем, это не значит, что нарком обороны здесь не бывал вовсе. В начале 20-х годов прошлого столетия территория дачи уже была в ведении Московского военного округа. А по воспоминаниям современников, заняв в 1924 году пост заместителя командующего войсками, Ворошилов проявлял интерес ко всему, что попало под его начало.
Но жил ли нарком здесь так, как жили мы — от звонка до звонка, с апреля по октябрь? Скорее всего, нет.
Дочь вождя народов Светлана Аллилуева писала в своих знаменитых «Письмах к другу»: когда в 1919 году появилась возможность воспользоваться брошенными под Москвой дачами и усадьбами, старые большевики вспомнили об усадьбах крупного нефтепромышленника Зубалова. Одну из них и занял Климент Ворошилов.
Вот так! И вряд ли будущий нарком впоследствии променял бы богатый зубаловский особняк под Одинцовом на хижину у проклятого места — Кунцевского городища.
«Ворошилов любил шик», — писала Аллилуева. А потому очередной его дачей c начала 1930-х годов стала куда более роскошная усадьба Неклюдово, превращенная в богатое поместье с садом, теплицами, конюшнями. Она была «полна ковров, золотого и серебряного кавказского оружия, дорогого фарфора... Вазы из яшмы, резьба по слоновой кости, индийские шелка, персидские ковры, кустарные изделия из Югославии, Чехословакии, Болгарии — что только не украшало собой жилища «ветеранов Революции»...
Трудно представить любителя роскоши и знатного коллекционера товарища Ворошилова в тесных каморках нашей филевской дачи.
* * *
...Место это пряталось за высоким забором и молчаливым лесом до девяностых годов, оберегая свою военную тайну от любопытных прохожих. Приоткрылось оно позднее, да и то уже в виде зарастающих деревьями руин и оставленного на память нетронутого фундамента.
Старожилы вспоминают, что знаменитый «ворошиловский» дом рушился в те же дни, когда разваливалась и советская держава.
Говорят, пока солдатики лихо разбирали старую дачу на дрова, пока не уехал с обломками последний грузовик, где-то в сторонке, склоняясь под тяжестью орденов и медалей, стоял сухощавый седой генерал.
Он отдавал честь своему прошлому...
Виктор Травин
