В «Зарядье» в исполнении Уральского академического филармонического оркестра (УАФО) под управлением Дмитрия Лисса прозвучала одна из самых живописных симфонических эмблем ХХ века — симфония Оливье Мессиана «Турангалила».
Симфония «Турангалила» французского поставангардиста Оливье Мессиана для оркестра, фортепиано и волн Мартено в полной версии, состоящей из десяти частей общей продолжительностью почти полтора часа, прозвучала в Москве как послесловие к недавнему екатеринбургскому филармоническому фестивалю «Евразия». Там симфония, представляющая собой своеобразный сплав индийской философии с легендой о Тристане и Изольде, как говорят свидетели уральского триумфа, безупречно сыграла роль ожидаемой сенсации и мощной кульминации. В России «Турангалила» со времен московской премьеры в 1971 году (играл Госоркестр, дирижировал Светланов, за роялем был пропагандист мессиановского творчества Григорий Хаймовский) остается стопроцентным раритетом. Но примечательно, что одно из легендарных российских исполнений — это уральская премьера середины 90-х годов, организованная тем же дирижером, который теперь вернул Москве мессиановскую музыку предельной степени радужности, изысканности и изощренности.
Раритетный статус симфонии принято объяснять главным образом необходимостью иметь в распоряжении редкий инструмент. Волны Мартено изобретены в 1928 году радистом и виолончелистом Морисом Мартено и представляют собой не что иное, как усложненную клавиатуру наподобие фортепианной, соединенную с электрическим генератором звука и акустической системой. Теплое ламповое звучание волн Мартено отсылает одновременно к органу, струнным и терменвоксу (изобретенному в то же самое время) и нередко присутствует во французской музыке, в особенности 1930–1940 годов. В России инструмент подавал свой тягучий волшебно-русалочий голос в последний раз в Перми на представлениях «Жанны д`Арк на костре» Онеггера. А когда это случалось раньше — старожилы плохо помнят.
Между тем исполнительская сложность «Турангалилы» объясняется еще и грандиозными масштабами, витиеватой конструкцией, сложной идеологией и большой виртуозностью. Она требуется не только от солистов, но от всех оркестровых групп, включая перкуссионистов, коих с их безразмерным и удивительным инструментарием в «Турангалиле» необходимо от 8 до 15 человек. Десять музыкантов УАФО звучали ловко, выразительно и были на высоте, но не только они одни. Весь оркестр демонстрировал блестящий уровень мастерства — густые и гибкие струнные, точные деревянные, сокрушительно сияющая медь, призванная в «Турангалиле» играть роль одновременно опорных конструкций и тематических взрывов: без такой бы все массивное и при этом как будто парящее в воздухе здание симфонии рухнуло.
В дополнение к радуге тембров, раскрывающейся за каждым поворотом тематических линий — надо сказать, лаконичных и весьма обаятельных (Мессиан оперирует сложными техниками и очень простыми, яркими темами),— московская публика получила еще одно редкое в наших краях удовольствие: наблюдать за тем, как во время звучания радостно и гордо за себя и за ансамбль сияют лица музыкантов. У москвичей по большей части не принято улыбаться — так иногда ведут себя западные оркестры. В то же время звук, баланс, артикуляция и в целом манера Уральских филармоников, если обобщать, ведут скорее к теплому звучанию старых российских оркестров, чем к современной западной традиции. Но звук оркестра, позволивший высветить в хитросплетениях Мессиана больше их сумасбродную, живую и стройную красоту, нежели интеллектуализированную форму, стал для уральско-московской «Турангалилы» прекрасным инструментом и большим украшением.
Так что можно было не сильно огорчаться из-за стеклопластикового звука фортепиано под пальцами Роже Мюраро — аккуратная игра некогда одного из любимцев публики на конкурсе Чайковского контрастировала с оркестровой магией своей виртуозной прозаичностью (в Екатеринбурге за роялем был Пьер-Лоран Эмар, но Москве так уже не повезло), но в целом дела не портила. В той фовистской оркестровой манере, которая здесь позволяла превращать музыку о беспредельной, смертельной любви и бесконечности жизни в нечто вроде странной-странной сказки в стиле русского модерна, все же не красота, а надежность солиста была, пожалуй, важнее.
Помимо прочего через теплый тон игры то плотных, то прозрачных фактур решалась одна из важных проблем «Турангалилы»: время в полуторачасовой музыке (в интерпретации Лисса и УАФО — час двадцать), где очень сложно переплетены покой и неуклонное движение, статика и пульсация, драма и медитация, повествовательная и антинарративная логика, может течь очень долго. Однако уральское время симфонии текло как по волшебству не долго, не коротко, что еще больше усиливало впечатление сказочности — и симфонии, и события.
Юлия Бедерова
