Меня поставили с ней в пару в первый же день. Мы как-то сразу не понравились друг другу и быстро разошлись. Напрягал ее строптивый характер и, как мне казалось, недостаточно почтительное ко мне отношение – я ведь был намного старше ее. Ее во мне тоже, я думаю, много чего не устраивало. Так что первый наш опыт закончился взаимным нежеланием иметь друг с другом дело в столь тесном контакте.
Unsplash
Прошло, наверное, около года прежде, чем я снова оказался в паре с ней. У нее не было партнера, у меня не было партнерши – так лучше уж так, чем никак. Мы танцевали самбу. И там был момент, когда за движением партнеров лицом по линии танца следовал резкий поворот лицом друг к другу.
Этот поворот оказался решающим. Глаза зацепились за глаза, проскочила искра – в этот миг закончилась моя предыстория как танцора — и началась история. Десятая доля секунды – и вот оно, к чему я так долго шел! Вот она, моя партнерша! И ни тени сомнения, что и она почувствовала то же самое. Действительно почувствовала!
С одного короткого взгляда началось счастье, которое не прекращалось на протяжении трех последующих лет. Не раз потом я пытался объяснять, что такое контакт глаз в латине:
«Представь себе, что мы — воздушные гимнасты под куполом цирка. Вот картинка, с детства знакомая каждому: ты летишь без страховки, а я, раскачиваясь вниз головой на трапеции, ловлю тебя за руки. Представляешь, какое счастье? Какой восторг! Все обошлось, все получилось! Мы целы, мы невредимы, мы сделали это! А теперь представь, что точно так же, как встретились наши руки – встречаются в танце глаза. Поймать взгляд, вцепиться в него – и мы будем спасены, будем безмерно счастливы!»
Доходчиво? Для кого-то да, для кого-то — не очень. Есть все-таки во взгляде человека нечто, что упорно не берется словом.
***
Итак, о первой моей партнерше. Открыв в ней свое второе «я», почувствовав сильнейший резонанс, я сделал ей предложение, и мы начали готовиться к выступлению на традиционной вечеринке в моем прежнем клубе. Партнерская история раскручивалась стремительно, градус увлечения нарастал, и казалось, мы готовы были идти друг за другом хоть на край света. Мы выступали там, выступали сям, посещали летние открытые площадки, ходили на разведку в разные танцевальные школы и клубы. Мы проводили публичные эксперименты в подземных переходах, танцевали на старом Арбате, тренировались под магнитофон на мощеных террасах возле метро «Кутузовская». Друг без друга мы уже не могли. Это не было влечение мужчины и женщины. Скорее, сильнейшее влечение в наш общий танец, который засасывал как воронка.
Если звучала музыка, которая действительно нравилась и заводила, я ничего не мог с собой поделать. Танцевать! Сию же секунду танцевать! Мы использовали малейшую возможность плюхнуться в танец. И когда это происходило — многим парам было уже не до тренировок. Они глазели на нас, глазели жадно и ненасытно, и не могли оторваться. Точно так же, как и мы ненасытно упивались танцем и не могли оторваться друг от друга.
Что нам далось в последнюю очередь – так это румба. Сколько лет уже прошло, но и сейчас из пяти латиноамериканских танцев – я знаю только три: пасодобль, румба, а еще — чача, самба и джайв в одном флаконе, без границ и перегородок. Не могу сказать, что освоил пасодобль «физикой» своего тела. Но я хорошо чувствую его изнутри. Пасодобль — танец со Смертью. Она держит тебя на прицеле и не простит оплошности. Танцуя с этой безжалостной партнершей, ты предельно сконцентрирован, все время ходишь по лезвию.
А вот нутро джайва, самбы и чачи я проживаю практически одинаково: в любом случае это поросячий восторг, которым визжит каждая клеточка. Всего одна эмоция, одна нота. Но зато какая!
Никому никогда не надоест — ни петь, ни слушать, ни танцевать, ни смотреть.
***
Первые месяцы нашего союза я не воспринимал ее как женщину. Она была партнером, товарищем, бесполым «генератором восторга». Не чувствовал я в ней Женщину и во время исполнения танца. Румба открылась нам позже.
В отличие от чачи, джайва или самбы, танец любви предельно насыщен внутренним разнообразием: игра идет на всем диапазоне человеческих эмоций. Румба – танец встреч и расставаний, счастливых совпадений, трагических несовпадений, боли и радости, света и тьмы, печали и восторга. Бесконечное восхищение сменится вдруг ожогом обиды, азарт охотника – светом любви в глазах, а за буйством страстей – потянется тонкая паутинка нежности.
***
Случилось, что накануне конкурса из тех, что мы никогда не пропускали, партнерша заболела. Я сделал авантюрное предложение другой девушке, лучшей танцовщице в нашей группе. Мы неделю порепетировали, потом выступили, все было, вроде бы, неплохо. Но для меня неожиданно. Я впервые столкнулся с «другим счастьем», не таким, как у меня. Девушка сочно двигалась, с радостью отдавалась музыке, лицо и глаза были живыми.
Но танцевала она не со мной.
А я хотел, чтобы со мной, хотел контакта.
Я объяснял, вдохновлял, показывал — она честно и изо всех сил старалась подыграть.
Ничего не получалось. А потом я сообразил, что ей и так хорошо. Она и без меня наслаждалась танцем, и ее восприятие музыки было до краев переполнено чувствами.
С кем она танцевала? С собой? С музыкой? С Богом?
Она просто танцевала. Так же самозабвенно, как я. И при этом — совсем по-другому.
Видимо, у разных танцоров, даже из тех, кого привлекает именно эмоциональная сторона танцевания, – могут быть разные критерии достаточности и полноты той рождаемой танцем вселенной, в которой они счастливы. Впоследствии мне не раз приходилось сталкиваться с партнершами, которые танцуют в координатах «Я-Музыка», и партнер для них большого значения не имеет. Бывают более сложные системы координат.
Например, «Я-Музыка-Партнерша-Зрители». К зрителям можно отнести и наивных болельщиков, и знатоков, и судей, и самого себя, наблюдающего танец в зеркале или в видеозаписи, и все это будут родственные, но несовпадающие системы отсчета. Чем сложнее и многомернее психологическое пространство танца, тем выше требования к условиям, при которых пара обретает счастье.
Обычно два раза в год я выступал на традиционном клубном конкурсе, и просил кого-нибудь из знакомых сделать видеозапись. Потом — месяц приходил в себя после шока: слишком уж был велик разрыв между тем, как все роскошно и замечательно изнутри и как безобразно снаружи.
Я так и не дошел до уровня, когда смотреть на себя со стороны можно с тем же удовольствием, что и танцевать. И никогда не стремился к этому, ясно понимая, что для меня реалистично, а что не очень.
Unsplash
***
Как-то раз, чтобы лучше подготовиться к выступлению, партнерша подбила меня взять индивидуальный урок у преподавателя из другого клуба. И этот добрый человек чуть не раздавил нас демонстрацией того, какие мы неучи и уроды. Еще вчера я был «достигшим совершенства»: знал в каждом из танцев хотя бы по одной схеме и танцевал их со своей партнершей так, что это безумно нравилось и нам самим, и тем, кто это видел.
А что теперь?
Мы стали ходить на занятия в более серьезный клуб, чтобы восстановить и освоить элементарные технические моменты. Но от прежних своих завоеваний не отказывались. Техника техникой, а танцы танцами, ничей авторитет не мог отменить уникальности нашей пары. Если более-менее выучили схему и нравилась музыка, то ураган эмоций в танце возникал с неизбежностью восхода солнца.
Мне всегда было не все равно, под какую музыку танцевать. Качество звучания могло быть любым, но далеко не любым должно быть само произведение. Нужно, чтобы легко считывался ритм, чтобы удары инструментов не расходились по ритмике друг с другом и с вокалом. Но и тогда не это было главным.
Главное – это должна быть музыка, от которой тебя прет.
Что это за музыка? Разнообразная? Богатая по мелодическому рисунку? Насыщенная драматизмом?
Опять мы упираемся в ограниченность языка.
Музыка должна быть такая, чтобы между ней и твоим телом не нужен был посредник в виде тебя самого. Тебе не нужно что-то делать, чтобы танцевать: музыка сделает все сама. Эффект «гуслей-самоплясов»: не ты танцуешь под музыку, а музыка танцует тобой! Одно время я был увлечен настоящей охотой за «своей» музыкой. Гигабайтами скачивал на форумах, выпрашивал, менялся. Потом прослушивал, фильтровал, отбирал самое-самое. В результате образовались два битком набитых диска, под каждый из которых можно было танцевать по несколько часов кряду. Так окончательно сложился наш бродячий театр: я, она и магнитофон.
Однажды наша счастливая танцевальная жизнь закончилась. Она и сама не могла объяснить, почему отказалась от того, чем так дорожила. Увлеклась сначала пением, потом фламенко, потом еще чем-то.
Я был готов к этому.
Поначалу, когда все только начиналось, мне представлялось неслыханной удачей найти и обрести друг друга. Но со временем…
Потихоньку я стал убеждаться, что наш опыт не столь уж уникален и единичен.
Что его можно воспроизвести.
Что моя «половинка» — не единственная на свете.
Что в танце я сам — источник счастья и могу сделать счастливой если не любую женщину, то, по крайней мере, многих.
В психологии есть такое понятие: интериоризация.
Это когда научаешься сам делать то, что прежде мог сделать только вместе с кем-то.
Юрий Пахомов
