В МХТ им. А.П. Чехова продолжаются премьерные показы спектакля «Офелия боится воды». Современная трагикомедия не лишена шекспировских страстей. Одну из главных ролей исполняет ректор Школы-студии МХАТ Игорь Золотовицкий. В беседе с «Известиями» заслуженный артист России поделился мыслями об актуальной драматургии, ненормативной лексике и талантливых студентах.
— Чем вас привлекла пьеса и роль отца семейства на грани развода?
— Решающим фактором для меня стала режиссер спектакля Марина Брусникина. Мы всю жизнь вместе, это наша компашка. К сожалению, недавно так трагически ушел из жизни супруг Марины, Дима Брусникин…
Мы дружим с 1979 года, на моих глазах Марина стала режиссером, более того — есть театр Марины Брусникиной, узнаваемый, харизматичный. Она, как никто другой, чувствует современную драматургию, сегодняшнюю интонацию. Поэтому я всегда с удовольствием соглашаюсь с ней работать еще до того, как прочту пьесу.
В этом смысле я везучий человек: мне выпала удача работать как минимум с единомышленниками, как максимум с прекрасными друзьями. Чаще всего я выбираю роль не по материалу, а по людям. Поэтому и на этот раз трудности выбора не было. Хотя не могу сказать, что у меня лично всё совпало с драматургией Юлии Тупикиной.
— Критически относитесь к современным авторам?
— Я не считаю себя специалистом по современной драматургии, не всегда успеваю за ее содержанием, для меня она немного эсэмэсная, быстрая, сжатая. Не всегда улавливаю содержание и глубину современных пьес. Поэтому часто не понимаю, про что они. Хотя продираться сквозь драматургию — в традициях русского театра. В конечном итоге время расставит все точки над i и, возможно, современные драматурги станут классиками.
— В пьесе «Офелия боится воды» есть нецензурная лексика. Для слияния с сегодняшним днем можно допускать мат на мхатовскую сцену?
— Разговоры о допустимости ненормативной лексики начались не сегодня, но я считаю, что если талантливо, то можно всё. Если это не оскорбляет, не звучит пошло и гадко и если вам как художнику не перечит совесть, можно.
В спектакле «Пьяные» по пьесе Ивана Вырыпаева я отказывался играть — там все говорили матом. Но Дима Брусникин уговорил меня остаться, потому что в пьесе заложена прекрасная идея и история. В конце концов у режиссера Виктора Рыжакова хватило мудрости заменить мат другими словами, содержание спектакля от этого не пострадало, а мы, наоборот, что-то приобрели. И вот уже пятый год играем без мата. Значит, он был лишним.
Пресс-показ спектакля «Офелия боится воды» по пьесе Юлии Тупикиной в постановке Марины Брусникиной на Малой сцене Московского художественного театра имени А. П. Чехова
Лично я не люблю на сцене необоснованный мат и грязь. В то же время мне не нравится, когда говорят «это нельзя», особенно в творчестве. Как только что-то запрещают, запретное сразу начинают показывать в подвалах и говорить при этом: а не хотите ли посмотреть новый спектакль, там ребята так матерятся, такая откровенность... Мы уже это проходили в недавнем прошлом.
Как говорил Олег Павлович Табаков, зритель голосует ногами. Если не нравится — не пойдут, мат или не мат, ничем не завлечешь. Если постановка будет бездарной, пошлой — не ходите, я тоже не всеядный, мне и в родном МХТ им. А.П. Чехова не все спектакли нравятся. Это нормально.
— Возможно ли привлечь новую аудиторию коллаборациями с модными драматургами и злободневной тематикой?
— Я не думаю, что авторы пытаются потакать молодежи или заигрывать с ней, такая цель вряд ли стоит. Театр должен искать новые интонации, формы. Вот Олег Павлович отвечал за всё происходящее лично, мог закрыть спектакль, который в перспективе пользовался бы успехом у зрителей, что было понятно даже на премьерных прогонах. Говорил: мне не нравится, у меня такой постановки не будет.
Лично я не люблю на сцене провокацию ради провокации. Даже в трагедии, мне кажется, у зрителя должно быть очищение. Хочу, чтобы сегодняшний театр нес свет, добро. Пусть для кого-то эти слова звучат пафосно. Я оптимист по жизни, считаю, что театр победит все гаджеты, что к Москве подойдет океан и будет всегда 30 градусов тепла, бананы вырастут!
— Школа-студия МХАТ под вашим руководством отметила юбилей. Тяжела ли ответственность за это учебное заведение, по сути, за будущее Художественного театра?
— Я бы хотел, чтобы мое ректорство вспоминалось как этап развития Школы-студии. Не потому, что мне хочется оставить память о себе. Школа должна развиваться, но в какой-то степени она должна быть консервативной, без таблицы умножения высшую математику не поймешь.
Камергерский переулок — намоленное пространство. Я уже почти 40 лет работаю здесь. Сначала был студентом, потом актером, ректором. Если бы меня спросили, как Олега Павловича, что для вас самое главное, я бы, как он, ответил: самое главное — актерство и выходить на сцену.
— Какие проблемы сегодня у Школы-студии и как вы их решаете?
— Школа нуждается в реконструкции. Для этого нужны вложения, надеюсь, меня услышат. Я бы хотел, чтобы аудитории и кабинеты были отремонтированы в стиле сегодняшнего дня. Необходим новый учебный театр, который вроде есть, но на самом деле мало чему соответствует. Он находится в Старом здании, наверху ресторан, слышно все, пахнет.
У нас есть уникальный факультет художников, продюсеров. Мы первые в стране, кто выпускает художников-технологов. Звучит абстрактно для читателей и журналистов, а это люди, которые обеспечивают на сцене безопасность. Дефицитная профессия. Их аудитории следует обновить, нужны мультимедийные классы. Могу порадоваться за наше общежитие, мне кажется, оно одно из лучших в Москве. Хочется, чтобы ребята жили комфортно и чувствовали себя как дома.
— Хозяйственные проблемы отражаются на обучении?
— Нет, у нас потрясающий коллектив. На всех факультетах, кафедрах работают действующие режиссеры, художники, сценографы, продюсеры. Одной из наших кафедр заведует директор Большого театра, профессор Владимир Георгиевич Урин, гордимся, что он не покинул нас, будучи таким занятым человеком.
— Вы выпустили четыре актерских курса, весной будет пятый. Чем отличаются нынешние студенты от вашего первого выпуска?
— Принято говорить: «А вот в наше время...», а я скажу наоборот: с каждым набором ребята все лучше и лучше. Они свободные и независимые, я не об анархии и вседозволенности: у них свободные мозги.
— Раньше, скажем, в «Щуке» готовили пополнение для Вахтанговского театра, в Школе-студии МХАТ — для Художественного. Сегодня все играют везде. Значит, нет особых систем обучения, есть просто российский театр?
— Раньше, когда набирали студентов, учитывали амплуа: комик, инженю-кокет, героиня, герой, резонер… В этом смысле театр стал либеральнее. Мы можем только предполагать, в каком направлении будет развиваться тот или иной студент. Раньше была мхатовская школа переживания, вахтанговская — представления, школа Малого театра придерживалась консервативного, классического направления. Сегодня такой тенденции нет.
Я пришел в МХАТ в 1983 году при Олеге Николаевиче Ефремове. Уже тогда была сборная труппа, театр не варился в собственном соку. Великие актеры, которые в то время определяли сущность МХАТа, были выпускниками разных школ. Калягин — щукинской, Любшин — щепкинской, Катя Васильева окончила ВГИК.
Ефремов и Табаков коллекционировали таланты вне зависимости от принадлежности к какой-то школе. Хотя, конечно, выпускники Школы-студии всегда были в приоритете. Мы продолжаем выпускать курсы, которые становятся театрами, хотя это сложно сейчас. Мне нравится, что в обучении на актерском факультете разные подходы, нет одного лекала. Хочется, чтобы мы разглядели главное в студенте и помогли ему нажимать кнопочки, которые у него внутри. О них еще Гамлет говорил…
— Считаете ли вы, что будущее за проектным, а не репертуарным театром?
— Нет. Одно из достижений советской власти — репертуарные государственные театры. Проектный или антрепризный театр — прекрасно, но это значит: собрались, отрепетировали, показали и закрыли…
Приезжают американские, английские, французские студенты на наши международные программы — они в восторге. Удивляются, как мы один спектакль 12 лет играем. Не могут поверить, что у меня семь названий и я через день играю разные спектакли. Это невероятная школа, разнообразие ролей. Для меня в этом и заключается профессия актера.
— Какое напутствие вы даете своим ученикам?
— Я не Ленин, чтобы давать напутствия (смеется)! Мне было приятно, когда на юбилее Школы-студии МХАТ вышли выпускники мастерской Димы Брусникина и стали вспоминать советы Дмитрия Владимировича: нарезали фразы из его интервью, он как будто им отвечал. До сих пор мурашки, когда вспоминаю это. Последний их вопрос был: ну как же, вы были нашим мастером, мы с вами советовались про жизнь. А он отвечает: да какой я мастер, я просто ваш друг.
Надо найти с учениками правильную интонацию: не должно быть панибратства, должно быть взаимоуважение. Мы у студентов тоже учимся молодому нетерпению, упрямству. И прежде всего мне хочется, чтобы за ребят не было стыдно как за людей. А дальше дело не только в таланте, но и везении, умении не пропить, не разбазарить свой талант, не продаться.
— Театр не то место, где царит справедливость: одному режиссеру вы нравитесь, другой «не видит вас»…
— Ужасно несправедливое место. Каждый по-разному справляется, кто-то уходит после неудачи. Может быть, это правильно. Если я хочу остаться в профессии, то, возможно, надо перейти в другое место, где нет опыта неудач, и там попробовать. Для этого надо иметь много морально-волевых сил и крепкие нервы.
Со многими ребятами мы расставались, чаще всего это происходило не из-за отсутствия таланта, а потому, что не находили общего языка, было непонимание, раздражение. Бывает, что человек не может справиться с одним этюдом и замыкается в себе. Хотя, если брать тех, кого мы отчислили, то почти все из них окончили театральные вузы. Более того, я ими горжусь! Они всё равно добились своего. Надо искать и не сдаваться.
Мы можем дать ребятам из любой социальной среды, любого региона возможность бесплатно учиться. Их много, из 30 студентов на первом курсе 25 живут в общежитии. Такого в мире нет. Да, есть гранты в Европе, когда за тебя платит государство, но это штучная история. А мы выискиваем молодых людей со способностями. Главное — не прозевать, раскрыть талант!
— Как вы относитесь к семейственности в театральной среде? Брали по знакомству отпрысков известных театральных и кинофамилий?
— Как я могу относиться к семейственности, если у меня семья в той или иной степени занимается театром? Прекрасно отношусь! Михаил Ефремов — талантливейший человек, может быть, даже талантливее своего папы. Саша Лазарев, Даша Юрская, с которой я играю в «Офелии», — тоже талантливые люди. Я и своих детей считаю талантливыми, другое дело, как сложится их судьба.
Если говорить про династии, то это 0,2% от общего числа ребят, поступающих в театральный вуз. У нас нет блата. Мы можем кого-то послушать, посмотреть, но это не гарантии поступления и дальнейшего успеха. Даже студенты платного отделения поступают в нашу школу на общих основаниях…
Анна Позина
