На сцене МХТ имени Чехова в рамках Чеховского фестиваля, проходящего в Москве при поддержке «Первого канала», показали спектакль сосьетера «Комеди Франсез» Дени Подалидеса по романтической драме Виктора Гюго «Лукреция Борджиа». О том, чем может взволновать современного зрителя история выдающейся итальянской злодейки, рассказывает Алла Шендерова.
«Лукреция Борджиа» — пример обманутых ожиданий. Собираясь в театр, вы готовитесь два часа зевать или, закатив глаза, слушать текст — если немного знаете французский. Все выходит иначе. Впечатляет сперва не речь, а изысканная картинка — Эрик Рюф, генеральный администратор, актер и художник по совместительству, превратил сцену МХТ в Венецианскую лагуну — окутанную ночными сумерками, туманом и даже, кажется, сыростью. Огромная черная гондола, опасно торчащие сваи, отблески воды (воды, конечно, нет — есть только свет, мастерски поставленный Стефани Даниэль), зловещая фигура в маске. Патлатый, развратный Губетта, прислужник Борджиа, демонским глазом косящий на зрителей, в исполнении Тьерри Ансиса чем-то похож на современного рокера.
Собственно, в этом один из секретов спектакля: благородство речи, осанки, непоказное изящество, сохраняемое в самых жутких мизансценах (речь все же об убийце и развратнице), и верность эпохе романтизма не мешают режиссеру и актерам вносить в спектакль изрядную долю юмора и современности. Потому, например, так смешно, когда Лукреция, сверкнув глазом в зал, поучает своего сына Дженнаро: в наше время ни один пир не обходится без яда. Добавьте к этому стильные и умные костюмы от модельера Кристиана Лакруа и уже упомянутое оформление. В нем можно заметить отголоски мизансцен «Острова рабов» Джорджо Стрелера и остроумные поклоны в сторону авангардиста Кристофа Марталера: когда капитан Дженнаро (Гаэль Камилинди), не подозревающий, что он сын Лукреции, хочет унизить злодейку, он сбивает шпагой букву «B» в имени, выбитом на ее доме,— на фасаде остается: «Orgia». А высокие технологии в спектакле так замаскированы под старину, что сразу и не заметишь, что картина бурного моря на заднике, напоминающая акварели самого Гюго и полотна Уильяма Тернера, похоже, вовсе не картина, а экран.
Вся постановка Дени Подалидеса пронизана высокой театральной культурой, где молодые актеры удивительно точно подхватывают тон, заданный мастерами. Где грязную злодейку Лукрецию, прижившую сына от одного из собственных братьев, Эльза Лепуавр играет так, что ужас и жалость смешиваются с восторгом перед ее возможностями. Где все тот же Эрик Рюф в роли Дона Альфонсо д’Эсте, очередного мужа Лукреции, превращает спектакль в грандиозный урок мастерства — его Альфонсо смешон, жалок и величественен одновременно. Его чуть архаичный французский изумляет, он совсем не «красит» слова, но в его исполнении они переливаются, как драгоценные камни: «В серебряном графине — вода, в золотом — яд» — эту фразу хочется повторять бесконечно.
Потому ли, что в своем отороченном мехом плаще мсье Рюф вполне мог бы сыграть кого-нибудь из русской трагедии — например, Шуйского в «Борисе Годунове», написанном примерно тогда же, когда Гюго писал свою «Лукрецию»,— спектакль Дени Подалидеса навевает невеселые мысли о главном. Или потому, что эти люди так любят свой язык, умеют его сохранять и с искренним, а не фальшивым пафосом играют старинную драму. По-русски это даже писать неловко, а в то, что вся эта традиционность, помноженная на мастерство, может превратиться в отличный живой спектакль, верится меньше, чем в жизнь на Марсе. Но, выходит, она все же существует, причем совсем недалеко от нас. Пусть не в Малом театре, а в «Комеди Франсез».
