Понятие «мещанство» имеет два значения.
Первое – историзм, обозначающий сословную группу, второе – определение духовного состояния отдельных личностей и их совокупности.
Слово имеет польское происхождение и буквально переводится «горожанин». Тем не менее, в Российской империи оно использовалось по отношению не ко всем жителям городов, а к низшему разряду «городовых обывателей» (как названы мещане Екатериной II в Жалованной грамоте городам), мелким торговцам и ремесленникам.
Второе значение родилось как обидная характеристика сословия мещан, противопоставлявшегося дворянству как более образованному сословию. В переносный смысл слова «мещане» стали вкладываться такие характеристики, как простоватость (граничащая с откровенной глупостью), узость и примитивность интересов, нездоровые амбиции.
Подобные уничижительные характеристики давались «средним сословиям» и на Западе. Знаменитая комедия Мольера «Мещанин во дворянстве» в оригинале называется «Le Bourgeois gentilhomme», то есть осмеивается ограниченный буржуа, предпринимающий жалкие попытки примкнуть к дворянскому сословию.
Буржуа – это средний человек, который не соглашается оставаться таковым и который, не имея силы, достаточной для завоевания основных ценностей – ценностей духа, выбирает материальные, для видимости.
Так клеймил буржуазию Роберто Паравезе, итальянский исследователь времен Муссолини. Такие же качества усматривало российское дворянство в массе мещан.
Тем не менее, высмеивая мещанские (в Европе – буржуазные) качества, критики долгое время видели в них нелепость, а не опасность. Так, мольеровский мещанин (буржуа) во дворянстве даже по-своему мил: господин Журден пытается подражать дворянскому сословию из-за любви к маркизе. Правда, ввиду эгоизма и сословных предрассудков, этот кандидат в парвеню препятствует браку дочери с любимым актером. И все же это не монстр, а лишь неловкий дурак.
В произведениях Николая Помяловского, русского автора первой половины XIX столетия, благодаря которому в русский язык вошло выражение «мещанское счастье» (а еще «кисейная барышня»), показан мещанский идеал как торжество материального благополучия, которое само по себе не способно принести моральное удовлетворение человеку со здоровой душой. Но любое явление имеет свойство эволюционировать.
В борьбе за выживание мутируют не только вирусы.
Мещане как представители категории населения со специфическим образом поведения и мышления постепенно превращаются из комичных простофиль, поглощенных достижением денежного достатка и обустройством своих гнездышек, мало задумываясь о возвышенных материях, в хитрых алчных приспособленцев, сделавших окончательный выбор между Богом и мамоной в пользу второго. Эволюционировавший (мутировавший) мещанин гораздо больше напоминает не господина Журдена, а Тартюфа, под маской внешнего благочестия прячущего оскал беспринципного паразита.
Массовую вульгаризацию европейского общества, для которого деньги из средства превращаются в цель, отмечал Александр Герцен, которого точно не заподозришь в антипатии к европейской цивилизации. Напротив, именно любовь Герцена к великим бытийным достижениям европейского универсума заставляла его содрогаться при виде того, что даже творческая интеллигенция стала озабочена наживой, а не озарениями и поисками смыслов.
Полвека спустя, в 1905 году, тезисы Герцена развил русский поэт и мыслитель Дмитрий Мережковский в программной статье «Грядущий Хам». На его взгляд, «интеллигенции противостоят силы рабства и хамства, питаемые стихией мещанства, безличия, серединности и пошлости».
Чтобы не путать старое доброе, хоть и недалекое, мещанство с новым мещанством, классом-самоубийцей и убийцей духа, я бы предложил использовать термин «филистерство», как имеющий лишь одну коннотацию, однако против лингвистической традиции идти не решусь.
Верхом позитивизма, безбожия, приземленности (следовательно, верхом хамства и мещанства) Мережковский считал китайскую цивилизацию. Лично я против отождествления этих понятий с какой-либо конкретной национальной культурой. Китайцы, не знавшие Христа, все же не лишены были представлений о Космосе, Хаосе и Гармонии. А внешне придерживающиеся христианства западные политики, ради барыша подсаживавшие китайцев на массовое употребление опиума, уж точно не ближе к Христу, чем не ведавшие о нем азиаты.
Страшно, что сама западная цивилизация подсела на опиум – опиум обогащения ради обогащения, хищного поиска наслаждений, обесценивания ценности каждой личности, вопреки громким лозунгам и внешним приличиям, и низведение созидающего субъекта до потребителя с бегающими глазками. А так как мы живем в эпоху глобализации, явление приобретает почти повсеместный характер.
Кукловодам легче управлять массами, обкуренными опиумом. Еще легче управлять подсевшими на духовный опиум.
И все же мы еще не наблюдаем терминальную стадию мещанства (филистерства). Субъект потребительского общества иногда отрывает глаза от гаджета и поднимает их к небу или, по крайней мере, ищет что-то небесное по ту сторону экрана.
Однако подсаженные на потребительскую гонку, одурманенные и озлобленные с самого детства люди уже становятся податливым, как пластилин, материалом для того, чтобы слепить из них, по определению политолога Сергея Михеева, «животных в технократическом зверинце». Тогда населять Землю будет даже не грядущий Хам, а грядущий Скот, популяция которого окажется подконтрольна маленькой прослойке элиты. Сценарий такой антиутопии вообразим в реальности.
Многие представители элит, являясь господами по положению, являются рабами по натуре, вместо большей свободы стремясь к большему числу рабов (по определению Цицерона, «раб мечтает не о свободе, а собственных рабах»). А значительная часть людей более или менее легко клюет на навязываемые им рабскими по натуре господами положения паттерны, расширению и углублению кругозора предпочитая погоню за смартфоном с более широкой диагональю или за более навороченным автомобилем.
Само по себе стремление к материальному благополучию естественно и нормально. Однако низшие ступени пирамиды потребностей не должны перетягивать на себя все внимание и превращаться в культ.
Смешные мещане из рассказов и повестей Зощенко в период массовых репрессий легко клепали ложные доносы на невинных соседей. Легко приняли нацизм немецкие бюргеры-филистеры. Смешные потребители наших дней также способны на зверства и потакание зверствам. Так что не такие уж они и смешные.
Метко писал Мережковский:
От благоразумного сытого мещанства до безумного голодного зверства – один шаг. От взаимного пожирания удерживает только взаимный страх, узда слишком слабая для рассвирепевших зверей.
Дмитрий Сергеевич видел пути спасения от триумфа грядущего Хама в теургическом искусстве, занятиях трудом и творчеством, поднимающих от плоской обыденщины до иных миров.
Мне нравится этот рецепт, но он выглядит идеалистичным, так как проблематично скоро увлечь уже наступившего Потребителя столь высокими идеалами. Считаю, что всеми возможными способами нужно проповедовать, что Бог есть Любовь и что Бог не умер, не как клерикальная казенщина, а как Абсолют, к которому должны быть направлены наши частные и общие стремления. Заинтересованным в предотвращении всеобщего обмещанивания (в перспективе, озверения) нужно показывать и доказывать, что проявления сопереживания, милосердия, познавательной и творческой активности приносят гораздо большую радость, чем сомнительное удовольствие бездумного потребления.
Как утверждал Шопенгауэр, «нет истинного удовольствия без истинных потребностей». Если же потребности большинства останутся неукротимыми и притом зацикленными на брендовых товарах и модных развлечениях, то неминуем мощный социальный регресс, на фоне которого технический прогресс скорее будет обращен во зло, нежели на благо. Мелочное «мещанское счастье» как норма и образец неминуемо оборачивается большим горем.
Ринат Камалиев
