Территория ужаса: из саратовской тюремной больницы "пыточные" улики вывозили мешками

До ОТБ-1 от центра Саратова примерно час на машине. Больницу окружает пустырь (то, что осталось от промышленной зоны). Кругом, кажется, ни души. Территория больницы обнесена высоченным забором с рядами колючей проволоки. Виднеются вышки, слышен лай собак.

Оказавшись на территории Саратовской ОТБ-1, испытываешь примерно то же, что чувствуют люди на пепелище. Адский огонь (осужденные называли больницу чистилищем, где даже дьяволы учатся молиться) погас, но сам воздух пропитан воспоминаниями о нем. Перед нами руины того, что считали тюремным концлагерем. Под ними похоронены останки человеческой гордости.

Среди «обломков» мы искали и чудо надежды, и признаки выжившего безумия, которому нельзя дать вырасти до масштабов прежнего чудовища.

Палата №5 и два мешка вещдоков

Территория боли и ужаса (так ее называли в прошлом) начинается с КПП. По словам подвергшихся пыткам осужденных, они чувствовали атмосферу концлагеря, как только автозак въезжал за ворота.

Больница большая, многопрофильная. Она состоит из десятка зданий, в основном трехэтажных кирпичных. Сначала вы попадаете в общую зону, а потом, чуть левее, будет еще один КПП, и там вход в два отделения — бывшее 8-е ТЛО (его переименовали) и психиатрическое. Именно эти места указывают как пыточные. Это своего рода тюрьма в тюрьме, потому что больные осужденные, свободно передвигающиеся по общей зоне, не могут сюда попасть. Впрочем, никто из них об этом не сожалеет, а каждого, кого туда отводили, провожали как на заклание.

Представьте узкую дорожку. Слева небольшое одноэтажное строение. Это психиатрическое отделение. Сейчас там около 50 человек (всего в больнице 344 пациента). Про это отделение рассказывали самое разное. Например, что людей там долго держали привязанными к кроватям, кололи им препараты, подавляющие чувство воли. Некоторые палаты-камеры в плачевном состоянии, с потолка свисает штукатурка.

Людей, которые были бы связаны и подверглись мукам, мы так и не увидели. Но это не значит, что их там не было. Судя по показаниям пациентов, были, и всего-то месяц назад. Вообще вся эта пыточная система действовала вплоть до октября этого года, когда было принято решение об увольнении Гаценко и Мальцева. Эти два имени мы будем слышать много раз.

Туберкулезное отделение больше не называется 8-е ТЛО. На двери написано «1К». Вход сюда через низенькое зеленое крылечко, само здание одноэтажное, похоже на вытянутый прямоугольник.

Осужденные рассказывали, что пытали их в разных помещениях этого 8-го ТЛО (так его и называют по старинке). Музыкальный центр включали на полную громкость, чтобы не было слышно криков. Производителя «садистской музыки» мы не увидели, скорее всего, оборудование было изъято в рамках следствия. Швабры, электрошокеры, различные ведра и прочий инвентарь, который использовался для пыток и насилия, тоже изъяли.

Сами палаты являются одним из главных вещдоков.

— Я уничтожал улики по приказу заместителя по безопасности и оперработе Салова (недавно уволен. — Прим. авт.), — говорит заключенный Н., который проходит потерпевшим по делу о пытках и свидетелем по делу о превышении должностных полномочий руководителями ОТБ. — Я приехал в больницу с аппендицитом, но после операции меня оставили тут, работаю в строительной бригаде. Я ведь строитель. Было приказано выдрать покрытия с пола, на которых оставались остатки биологических жидкостей — кровь, сперма, пот. Потом эти материалы вывозили вместе с навозом (видимо, чтобы запахи убить) на тракторе за пределы ОТБ. Но часть была спрятана. Я знал, где. Отдали на днях два мешка с материалами представителю СК.

Мы заглядываем в палаты №4 и №5, где творились страшные вещи. Нынешние «обитатели» тут недавно, о пытках они слышали, но находиться здесь сейчас не боятся (в любом случае у них выбора нет).

— Все прекратилось до нашего приезда, — говорят они.

В этом отделении погиб осужденный Адильбек Ахмедов, которого сидельцы считают героем-мучеником.

— Ахмедова поместили в психиатрическое отделение, где он подвергся жестоким пыткам, — рассказывает потерпевший по делу осужденный Александр Мухортов (интервью с ним мы публиковали). — Сначала он был полностью изолирован. Потом попал ко мне в палату. Он первый мне рассказал, как устроен садистский конвейер. Адильбек составлял списки «активистов» и сотрудников, которые причастны к преступлению. Получалось, что это настоящая ОПГ, которая «крышуется» руководством УФСИН. Несколько раз он писал записки с именами и датами, я передавал их своему адвокату, чтобы материалы оказались на воле (мы верили, что рано или поздно этот концлагерь будет разоблачен). «Активисты» что-то почувствовали, стали проверять меня и читать все, что я выносил защитнику. Тогда мы стали шифроваться. Ахмедов тот человек, который совершил подвиг не меньше Савельева, вынесшего видеозаписи. Просто на рассказы о пытках никто не реагировал, никто нам не верил. А видео — то, что уже не опровергнешь. Ахмедов был очень хорошим человеком, который пытался противостоять системе. Он никогда бы не покончил с собой. Очень жаль, что мы не смогли его спасти. Мы все надеемся, что виновные в его гибели будут наказаны.

Кстати, дело по факту смерти Ахмедова расследуется, сообщает наш источник во ФСИН. И есть уже явка с повинной от подозреваемого в его убийстве.

«Все всё знали»

К нам выводят осужденных, ФИО которых мы не называем. По нашим данным, все они проходят потерпевшими в делах о пытках. И главная наша задача выяснить, не оказывается ли на них сейчас давление, не пытаются ли заставить их отказаться от своих показаний. Но без рассказов о том, с чего все начиналось, не всегда можно обойтись. При этом они четко описывают три причины пыток.

Первая. Деньги

— Я приехал в ОТБ в 2019 году с диагнозом туберкулез, — говорит заключенный М. — Завхоз предложил помочь мне оформить инвалидность. Но с условием, что первые два пособия я отдаю ему, а потом с каждого ежемесячно проценты выплачиваю. Я, по его словам, перед этим должен был отказаться от противотуберкулезного лечения. Тогда, как он говорил, будет проще получить инвалидность. Конечно, я отказался. Я хотел принимать лекарства! В общем, я сказал ему, что условия меня не устраивают. «Жди!» — пригрозил он. Меня начали прессовать. Целыми днями я должен был сидеть на табуретке с прямой спиной и сложенными на коленях руками. Если ослушивался, били. В один из дней меня отвели в так называемый штаб (там у них пыточная), в корпус, где кабинет начальника больницы. «Активисты» Крайнов, Гемадиев, Янин стали бить меня гурьбой по приказу Ананьева, который был старшим (эти ФИО мы называем только потому, что они уже фигурировали в публичных показаниях, остальные, которые не звучали, мы в интересах следствия пока не разглашаем. — Прим. авт.). Меня брали за руки и за ноги, поднимали к потолку и бросали на пол. Потом стащили с меня штаны и трусы, Крайнов надел на руку целлофановый пакет и засунул мне ее в анальное отверстие. Я совершил акт дефекации. Они смеялись. Заставили все убрать и сказали: «Мы это все записали, всем покажем, если будешь рыпаться». После этого еще были эпизоды. Мне приставляли к лицу половой член, говорили, что сделают, если я не переведу 30 тысяч рублей.

Вторая. Явки с повинной

— Однажды привели меня к Гамадиеву, Крайнову, они стали бить и требовать: «Пиши явки с повинной». Я отвечал, что мне не в чем признаваться. «Пиши, сочиняй». Я не стал. Меня били, отнесли в туалет... Я очень надеюсь, что следствие будет доведено до конца. Сейчас угрозы своей безопасности не чувствую. Но вы же сами понимаете, все может измениться. Вы, пожалуйста, не бросайте нас.

Третья. Наказание за жалобы

— Отправили в ОТБ после того, как я стал жаловаться в своей колонии (на то, что в еде ползают червяки, что работаем мы нелегально), — рассказывает Павел Шеремет, и он один из тех, кто не боится называть имя. — Ну а про остальное вы знаете, адвокат рассказывала... Заявления о пытках я написал 4 июня 2021 года, приехал прокурор, опросил, но дело «заморозили». Я готовился на полиграфе дать показания, экспертизы пройти. Сидел в безопасном месте, потерял 10 кг, пошла сыпь от нервов. Я готов до последнего идти.

За последний месяц число потерпевших резко увеличилось. Как говорит руководитель первой проверяющей инспекции центрального аппарата ФСИН Антон Ефаркин (сейчас он назначен начальником УФСИН по Саратовской области), были опрошены сотни людей, чтобы выявить жертв.

— Мы некоторых опознавали по татуировкам, по другим фрагментам тела, которые попали на видео. Приходили к ним, говорили: «Это же вас пытали», а человек отказывался. Только со второго или третьего раза соглашался рассказать. А сейчас некоторые пишут, что, мол, московская проверка якобы пыталась укрыть следы... Это не так. Именно нами выявлены все новые потерпевшие.

Среди таких осужденных С. Вот его рассказ.

— В марте 2020 года «активисты» завели меня в палату №5 ОЛТ №8. Они пользовались электрошокером сотрудника Бочкова (уволен. — Прим. авт.). Собирались насиловать, но мне повезло, я от удара током потерял сознание, они испугались, побежали сообщить зам. начальника ОТБ Мальцеву (сейчас находится в СИЗО по обвинению в пытках. — Прим. авт.). Когда я пришел в себя, мучить меня не прекратили, просто били — электрошокер больше не использовали. Принесли три швабры. Включили музыкальный центр, связали руки и ноги... Включили видеорегистраторы, чтобы все снимать. И тут я снова потерял сознание. Очнулся — ни музыкального центра, ни швабр, ни активистов, ни «вязок» на руках и ногах. Я написал заявление о пытках только после скандала. Делать это раньше я никакого смысла не видел. Руководство больницы, УФСИН, прокуроры все знали. Когда мой знакомый Роман Буртовой публично на воле сообщил о пытках, в ОТБ приезжал прокурор. Так вот, прежде чем нас к нему выводили, мы заходили к «активистам», после чего по образцу писали заявления, что жалоб не имеем. И у него никаких вопросов не возникло по поводу того, что все эти бумажки одинаковые, как под копирку, вплоть до запятой! Активисты до последнего момента ходили по ОТБ как у себя дома, у них ключи от всех помещений. Так какой смысл был кому-то говорить? Все бы утряслось, как обычно. А когда стало понятно, что тут особая ситуация, что пошел резонанс, я решился. Заявление написал 28 октября 2021 года.

— Я стал потерпевшим только недавно, — рассказывает еще один осужденный. — Долго решался. Но вот и сейчас думаю — зачем это сделал? Мне осталось сидеть несколько месяцев, выйду, и ведь придется ездить на очные ставки, на суды. Это время и деньги. Да и тяжело весь этот ужас вспоминать. А если соседи, дети узнают, что со мной делали тут? Та еще слава, я вам скажу.

Мы опросили десятки людей, которые подверглись мукам или знали о том, как пытали других. Судя по их словам, сейчас им ничего не угрожает, но все потерпевшие боятся, что плохие времена могут вернуться.

Активизм не умрет?

ШИЗО-ПКТ — это отдельно стоящее здание, куда отправляют нарушителей. Оно отделено «полосой препятствий» с рядами колючей проволоки. Вход сюда через двойные ворота. Здесь же содержатся те, кого нельзя сажать к общей массе, — это так называемое БМ (безопасное место). В одной из камер мы находим осужденного, которого привезли из ИК-13.

— Я был «активистом», работал дневальным, — рассказывает он. — А потом власть сменилась, я прохожу по делу как потерпевший. Нас таких 10 человек. Я наложу на себя руки, если меня оставят в этом регионе!

В камере, которая в самом дальнем углу, есть еще один приехавший из ИК-13. Но это не «активист», а скорее тот, кто в свое время от них пострадал. Уже в ОТБ-1, куда привезли Романа лечиться, он поджег дверь палаты-камеры №10 скандального туберкулезного отделения (видео попало в Интернет). Говорит, что это была акция протеста — против антисанитарных условий.

— Сырость, вонь, со стен все сыплется (когда мы проверили эту палату, она была в более-менее приличном состоянии, дверь восстановлена, стены обновлены. — Прим. авт.), — рассказывает Роман.

Но потом, уже без сотрудников больницы, он нам рассказал о других причинах своего поступка.

— Когда я был в СИЗО, там действовали «активисты», которые выбивали явки с повинной, — говорит Роман и называет ФИО (все данные мы передали для расследования). — И вот эти «активисты», знаете, теперь где? Они в ОТБ, их сюда вывезли. Они ходят свободно по лагерю. Один из них, когда меня закрыли в ШИЗО, пришел туда, куда, как вы сами видели, даже не каждый сотрудник может свободно пройти. Он подошел к двери моей камеры, смеется, спрашивает: «Как ты?» Поднимите камеры видеонаблюдения, проверьте.

Мы просим представителя Управления ФСИН провести проверку.

Роман рассказывает про то, что в принципе происходило в Саратове с пытками. Если в двух словах — били (а может, и сейчас бьют?) на разных этапах.

— Когда нас доставляют в Кировский районный суд Саратова, нас избивает полицейский конвой. В суде есть лестница, она снизу не просматривается камерами видеонаблюдения, вот когда по ней ведут, на каждой ступеньке наносят удары. Это наказание тем, кто отказывается писать явки с повинной и сотрудничать со следствием.

— Но это на стадии следствия, а в колонии ведь такие явки уже не нужны?

— Конечно, нужны. В ИК-13 ради этого главным образом и создавался актив. Его называют теперь ДПД (добровольные противопожарные дружины). Они принимали «этапы». Вот как это происходит: «активисты» выстраиваются в колонну с обеих сторон, а ты должен с сумкой в руках через этот строй пробежать. Каждый тебе наносит удар. При всем этом присутствовал начальник подполковник Паськов (уволен. — Прим. авт.). Ты бежишь, тебя бьют, а он смотрит на все, курит и иногда замечает, что слабо бьют, надо сильнее. После «строя» тебя отводят в кабинет к «активисту» К. Ставят на колени перед ним. Потом ведут в спальную секцию, где ставят на растяжку и требуют кричать: «Я люблю администрацию». Если ты отказываешься, тащат в туалет, окунают в унитаз с водой.

— Но потом больше не трогают?

— Вы что?! Потом еще они же заставляют явки с повинной писать. Без разницы, в чем, говорят: «Придумай себе какое-то преступление и покайся в нем». Из пыток, которые применяют, особенно запомнилась мне, когда тебя связывают и начинают выливать на лицо и голову воду. На меня три ведра вылили. Я захлебывался. Страшно это все. Некоторых осужденных «активисты» в качестве наказания трамбовали в сумки. Это такие дорожные большие сумки, человека туда любой комплекции они умудрялись запихнуть. Застегивали молнию и с этой сумкой ходили, потом ее оставляли где-нибудь.

— Про пытку водой мы слышали раньше, — говорит Андрей Бабушкин. — Это «традиция» пришла из Омска. А вот про сумки — это что-то совершенно новое.

— Считается, что в ИК-13 недавно бунт произошел, но на самом деле вот как это было. Один из активистов ударил «обиженного», мужики заступились. И все. «Активистов», 55 человек, изолировали в первом отряде. Они теперь боятся выходить.

Среди «активистов», которые сейчас находятся в ОТБ, есть некий С. Он, как говорят другие осужденные, обливал мочой Ахмедова и всячески издевался над погибшим.

Еще один осужденный рассказал нам, что помощники «активистов», которые сейчас оказались под следствием по делу о пытках, находится в ОТБ. По их данным, они заняли место своих бывших «руководителей».

— Они также вымогают деньги с нас, — рассказывает Н. — Сейчас боятся, не бьют, но посмотрите — они скоро почувствуют свою власть. Они уже сейчас дружат с оперативниками, которые остались от прежнего состава. У них лучшие палаты, я видел у них мобильники. Через пару месяцев все вернется на круги своя!

Новый начальник больницы от всей этой информации немного в шоке, скажем мягко. Все это предстоит проверять. Но не похоже, что осужденные врут. Они называют одни и те же имена. По-хорошему, всех сотрудников, которые были в больнице в ее бесславный пыточный период, нужно увольнять. Но кем их заменить? Зарплата у младшего инспектора в саратовских учреждениях чуть больше 10 тысяч. Став сержантом, он может рассчитывать максимум на 20. Сейчас некомплект младшего состава почти 50 (!) процентов. И кто захочет идти работать в больницу, про которую знает теперь весь мир?!

— Когда я услышал о пытках шваброй, то не поверил, — говорит в прошлом начальник Главного управления Федеральной службы исполнения наказаний по Саратовской области Леонид Шостак (был уволен в 2009 году). — Я историк по образованию. Но так случилось, что попал в тюремную систему в 1976 году и почти сорок лет в ней проработал. Такого в те годы не было. Не знаю даже, почему появились подобные зверства. Мне в свое время мама сказала: «Если ты в заключенных не будешь видеть людей, лучше там не работай».

Пытки, как говорят, появились, когда ГУФСИН возглавил генерал Александр Гнездилов. В ту пору особенно часто стали давать в СИЗО и колониях явки с повинной… В Саратовской колонии до сих пор сидит осужденный спортсмен Максим Бурбин, который получил срок по свидетельству тех, кого пытали. Бывший член ОНК Саратовской области (он вышел из состава комиссии после этой истории) Николай Скворцов собрал доказательства, принес их прокурору.

— Я ходил к нему в течение двух лет по два-три раза в месяц, — говорит Николай Скворцов. — И ничего не произошло. Абсолютно.

Сейчас в некоторых колониях Саратовской области, мягко говоря, неспокойно. В одной колонии арестанты убили осужденного. Нам показывают видео, на которых осужденные посылают сотрудников на три буквы, бросаются на них. УФСИН борется, как считает нужным: вводит спецназ, собирает материалы о дезорганизации. Но мы считаем, что стоило бы попробовать сесть за стол переговоров. Большинство людей не хотят играть в «активистов» и блатных, они просто надеются спокойно отбыть свой срок и выйти на свободу — не изнасилованными и не искалеченными.

Ева Меркачева

Источник