Кинорежиссер Сергей Урсуляк, знакомый миллионам телезрителей по многосерийным картинам «Ликвидация», «Исаев», «Жизнь и судьба», экранизирует «Тихий Дон». Съемки продлятся до апреля в станице Вёшенская, непосредственно в тех местах, где жил Михаил Шолохов. Сергей Урсуляк рассказал «МК» о своем прочтении романа, актерах, животных, круглосуточной работе.
— До того как вы приступили к съемкам «Тихого Дона», как относились к Шолохову?
— Считал и считаю его выдающимся писателем. Все споры по поводу того, кто написал роман, прошли мимо меня. Мне кажется, что это актуальное произведение. И это мой выбор.
— Целая человеческая жизнь прошла с момента его написания. Что в романе так привлекает сегодня?
— Великая литература потому и великая, потому что актуальна, будь то «Дон Кихот», «Гамлет» или «Война и мир». Есть вещи, которые не стареют, потому что заложенный в них смысл, ситуации и взаимоотношения вечны. Особенно если это касается нашей страны, где существует неизбывная готовность к гражданской войне. В последние полгода это особенно ощутимо. Как быстро мы разделились на своих и чужих!
— У вас что ни фильм, то экранизация. Почему?
— Если сравнивать написанное большими писателями, такими, как Трифонов, Гроссман или Шолохов, с тем, что предлагают сценаристы, станет ясно, что все это сделано не по велению души, а по заказу. В этом — принципиальная разница. Написанные по заказу современные произведения неинтересны, потому что в них нет ничего современного. Одно лишь вранье и желание сделать, как вчера на соседнем канале. Не думаю, что Шолохов хуже, чем Пупкин…
Чувствую тот негатив, который существует по отношению к нашей экранизации. Почему-то все очень ревностно стали относиться к «Тихому Дону» Сергея Герасимова 1958 года. Мы просто забыли, что основополагающие произведения литературы должны экранизироваться часто, для каждого поколения. Экранизации могут быть более или менее удачными, но они должны быть, потому что краеугольные произведения должны оставаться в кругу обсуждения, быть живыми, а не мемориальными. Глупо обвинять в том, что вот опять обратились к «Анне Карениной», как нелепо удивляться тому, что вновь ставят «Гамлета» в театре. Каждый год на сценах мира выходят сотни «Ромео и Джульетт». «Гамлета», кстати, экранизировали раз 90, а «Отверженных» Гюго — 47 раз. И это правильно. Если наша экранизация подтолкнет людей к тому, чтобы прочесть роман и посмотреть еще раз фильм Герасимова, это будет хорошо.
— Исходя из того, что у каждого поколения должно быть свое прочтение великого произведения, можно предположить, что и воплощать его должен определенный тип актера?
— Артист должен иметь внутреннее право на роль. Я не шел по пути буквального совпадения внешних данных, что наверняка вызовет вопросы. Я ушел от типажной похожести — по крайней мере, в женских ролях. Немаловажно и то, что наши актеры не засвечены в дурных вещах, плохих журналах и гламурных тусовках. По большей части они — дебютанты. Из известных молодых артистов у нас только Саша Яценко и Никита Ефремов, но и они — в самом начале пути. Григория Мелехова играет Евгений Ткачук, в котором я вижу очень большой потенциал. Поверьте, мне есть с чем сравнивать.
— Это роскошный и неожиданный выбор. Какой же изощренный ум надо иметь, чтобы прийти к такому решению...
— Может быть, вы меня недооценивали все то долгое время, что мы знакомы? Посмотрим! Судить рано. Пока это шкура неубитого медведя. Роль большая и сложная, но я вижу, как он работает. Если не получится, то это будет моя вина. По потенциалу я бы мог Женю Ткачука сравнить разве что с молодым Володей Машковым. По силе, темпераменту, мужскому обаянию, включенности в работу, внутреннему юмору, готовности к импровизации. Мне он очень нравится.
— Через вас прошла такая актерская масса! Выбирали каждого, даже исполнителей на маленькие роли?
— Каждому уделял, пусть 15 минут. Поэтому у меня бесконечный подготовительный период. На пробы ко мне приходили ребята, садились напротив, и мы говорили: с кем-то 10 минут, с кем-то полчаса. Потом актер приходил во второй, третий, четвертый раз — или не приходил больше никогда. Но именно таким образом абсорбировалось ядро, из которого я потом начинал формировать команду.
— Всех, конечно, интересуют исполнительницы ролей Аксиньи и Натальи…
— Играют их однокурсницы, только закончившие Щукинское театральное училище, — Полина Чернышова и Дарья Урсуляк. Я давал зарок не снимать своих дочерей — ни одну, ни другую. Более того, когда начинал эту историю, сказал: «Даша, ты сниматься не будешь, даже если подходишь на роль. Не нужно сниматься у папы». И я держался этого принципа до последнего. Вызывал на пробы разных девочек. Однажды одна из них не пришла, а партнер был на месте. Даша в это время пробовалась на том же этаже у другого режиссера. Я позвонил ей: «Зайди почитать». И она почитала так хорошо, что я подумал: чего я дурака-то валяю? Ну, дочь! Как говорилось в пьесе «Обыкновенное чудо»: ну, медведь, не хорек же… Полина Чернышова, может быть, и не похожа на Аксинью внешне, если говорить об Элине Быстрицкой и таком типе красоты. Но у нее есть внутреннее право играть эту роль. Она — абсолютно не «головной» человек, сердечная, душевная. У нее замечательная инстинктивная природа. Ее ждет большое будущее, если она еще и освоит актерскую профессию.
— Жесткая установка — дочерей не снимать!
— Снимать тогда, когда понимаю, что это должны быть именно они. Саша Урсуляк в моих подпорках уже не нуждается. Она известная театральная актриса и без меня доказала, чего стоит, в спектакле «Добрый человек из Сезуана». У режиссера всегда есть выбор. Я могу взять на роль какую-то актрису, а могу транспонировать роль, допустим, под Сашу. Но я хочу, чтобы она снималась у меня только тогда, когда роль будет точно для нее. То же самое касалось и Даши. Мне казалось, что начинать с папиной картины — не нужно. Снялась у отца — все равно никто не оценит, даже если хорошо сыграла. Скажут: «По блату! Знаем мы эти вещи. Нас не проведешь». Мы строим какие-то схемы, а жизнь их нарушает. Я с удовольствием бы снимал в «Тихом Доне» Лику Нифонтову без всяких поправок на то, что она — моя жена. Но для нее не было роли, поэтому она не снимается. Что же я буду придумывать, что она, допустим, Ильинична, когда она — никакая не Ильинична, и вообще не имеет к этой истории никакого отношения.
— Ильиничну у вас играет Людмила Зайцева. Она, пожалуй, единственная тут актриса из другого кино.
— Может быть, и из другого. Но она правдашняя актриса. У нее Щукинская школа. Мы с ней одной группы крови. Она почти не играла ярко-характерных ролей, за исключением матери в «Маленькой Вере». Изумительная работа! Здесь роль гораздо ближе ее природе, и она чувствует себя на своем месте. И мне очень нравится.
— И наверняка обрадовалась вашему приглашению?
— Надеюсь, что все артисты радуются, когда им даешь такой материал. Мы часто говорим, что актеры стали хуже. А они не стали хуже. Просто им материал убогий предлагается, на котором расти нельзя. А звезды прошлого формировались на выдающихся ролях, поэтому и стали теми, кем стали. Мне кажется, что для многих артистов прикосновение к «Тихому Дону», вне зависимости от результата, — огромный скачок в профессии, возможность открыть самих себя.
— Актеров каких амплуа и возраста труднее всего было найти?
— Я почувствовал одно: актеры поднаторели в «телеправденке». Вроде бы все по правде, а на самом деле все это никакого отношения к ней не имеет. Вроде как органично произносится текст, но слова становятся не очень обязательными. А в «Тихом Доне» они обязательны. Здесь только такая интонация, и никакая другая. Ты не можешь просто сказать, а только так, чтобы перехватило горло. Невозможно требовать результата, когда снимаешь по 10, а то и по 14–15 минут в день, как это происходит сплошь и рядом на телевидении. Когда имеешь возможность репетировать, снимать не торопясь, пробовать и ошибаться, тогда приближаешься к тем образцам большого советского кино и большого советского телевидения. Опять же говорю не про результат, а процесс работы.
— А правда, что рабочий день начинается у вас в 6 и заканчивается в 22 часа?
— Не каждый день такое бывает. Когда мы должны застать рассвет и закат, а артисту надо улетать ночным самолетом, то смены затягиваются. Мы работаем много. Сложность и в том, что вся картина снимается на натуре. Мы построили целую станицу и очень зависим от животных, которые рядом с нами на площадке. Лошади — не артисты. Их лишний дубль не заставишь делать. Даже за деньги.
— А где вы живете?
— Прямо в Вёшенской, в шолоховских местах. Занимаем два этажа санатория. А снимаем в пяти километрах от Вёшенской, в станице Еланская, на другом берегу реки и в окрестных местах.
— Вёшенская — это фетиш или подходящая натура?
— Подходящая натура. Мы объездили очень много мест. Когда говорят, что все реки похожи, это ерунда. На верхнем Дону — особая природа. Это бесконечная плоская степь с одной стороны, а с другой — огромные холмы. Абсолютно неповторимый пейзаж. Такой можно найти еще неподалеку на Хопре, где снимал Герасимов.
— Местные жители дают советы? Они наверняка — большие знатоки Шолохова?
— Да, район живет только этим. Все знают, где встречался Григорий с Аксиньей, где шел бой… Они обижаются, если не снимешь там, где все и происходило, по их мнению. Даже если там все давно заросло или застроено домами. Но местные жители очень доброжелательны, помогают чем могут и, наверное, удивляются моему выбору. Тому, что к ним приехали ни Глебов с Быстрицкой и Кириенко, а какая-то молодежь.
— Съемки продлятся до поздней весны?
— В романе Шолохова действие происходит практически на протяжении 10 лет, во все сезоны. Мы сняли лето, осень, немножко весенних сцен. Но совершенно не сняли зиму, чем теперь и занимаемся, нужна нам и ранняя весна. Предполагаем снимать до 1 апреля.
— Вольно снимаете или строго по сериям? Сколько их будет?
— Скорее всего — 12. Но если при монтаже что-то новое станет вырисовываться, количество серий увеличится. Нам повезло, что начинается все летом. Нам удалось первые две серии снять подряд, одним махом. А потом все пошло вразбивку: сегодня — 1922 год, а завтра — 1912-й. Работаем тем же методом, как в полнометражном кино. Хотя подряд было бы удобнее артистам.
— Как вы погружаете молодежь в ушедшую эпоху?
— Это каждодневные усилия. Приходится сильно биться. Когда у тебя снимаются Машков, Маковецкий и Балуев, понятно, что уж они-то сыграют. А здесь каждый день все сначала, потому что нет опыта, умения, у многих — еще и профессии. В этом большая сложность. Если бы я взял артистов с багажом, было бы легче, но не так интересно. Те, кто с опытом, лишены чего-то такого, что я вижу в тех, кого выбрал
