Мертв? Хм. Кажется, что это совсем не про Россию. У нас вроде все в порядке с традиционными ценностями и браком. Наше общество постоянно накачивают установками про «истинные семейные ценности», «скрепы» и прочее. В нас постоянно проецируют традиционные представления о семье и браке. Очень-очень многие в нашей стране до сих пор хотят выйти замуж или жениться.
Свадьба – это наше всё. Это часть нашего культурного кода. Гендерные роли мужа и жены. Дети и родительство. Быт, дом, семья. Всё это определяет в нас очень многое. Мы, как нация, как российское общество, сильно тяготеем к традиционным установкам. Они кажутся нам неким фундаментом для нашей жизни. Основой основ. Чем-то обязательным и априори правильным. И во многом поэтому мы так сильно рефлексируем, когда что-то идет не так.
А не так сейчас идет очень многое. Никогда прежде традиционный брак и традиционные ценности не находились в таком глубоком кризисе, как сейчас. Согласно данным Росстата количество заключенных браков сейчас на уровне Великой отечественной войны. А по разводам, хоть и произошел отскок после пиковых значений начала нулевых, но все равно цифры весьма значительные. "Мало браков – много разводов": такие тренды.
Вот, например, данные за 2016 год: 985 тысяч браков и 608 тысяч разводов. Значительно больше половины браков заканчиваются разводом. И это совсем не традиционно. Это то, что пугает и заставляет в панике кричать на каждом углу об упадке морали, разложении общества и деградации институтов семьи.
Особенно пугают разводы. Это главный фактор, на который рефлексирует российское общество. Как жить в мире, в котором каждый третий брак распадается? Вот были же благословенные времена СССР, когда статистика разводов приближалась к нулевой отметке, а потом пошло-поехало. Что-то с нами не так…
Не с нами, можно расслабиться. Мы в этом вопросе совсем не одиноки. Да, у нас есть свои особенности и мы еще о них поговорим, но в общем и целом: «меньше браков - больше разводов» – это мировой тренд. Общецивилизационный. Норвегия, Германия - больше 40% разводов. А это между прочим высочайший уровень жизни. Наиболее развитые и преуспевающие страны мира. Так что не в нашем низком уровне жизни дело.
И даже не в падении морали и утрате высших семейных ценностей. Испания, Португалия, Чехия – это страны, где до сих пор актуально влияние католичества и обрядов венчания. Тем не менее, здесь самые высокие показатели разводимости для Европы: до 60 и больше процентов браков заканчиваются разводом.
Что-то не так с нами со всеми. Мы все в глобальном кризисе институтов семьи. Каждая третья семья распадается – это нужно научиться признаваться. Традиционные ценности больше не актуальны. И это не страшно! Туда им и дорога. Семья и брак не деградировали в 21 веке. Все ровно наоборот.
Семья и брак – эволюционировали.
Уход от традиционности и даже уход от нуклеарности – это движение вперед! Растущее количество разводов – это адекватный тренд. Феномен развода – это нормально и правильно. Нам нечего бояться, мы живем в лучшем мире, чем жили еще два-три поколения тому назад.
Да, у нас есть масса проблем переходного периода. Мы многое должны скорректировать и подстроиться под новые реалии, но всё это, в любом случае, лучше застоя. Прогресс и перемены – это непросто, факт. Новые вызовы часто сбивают с ног и рушат судьбы. Но мы обязательно справимся. Мы каждый раз справлялись и справимся в этот раз.
А чтобы понять, почему нынешний кризис семейных ценностей – это правильное развитие. Почему развод – это нормально и правильно. Нам следует рассмотреть процесс эволюции семьи. То, каким образом мы оказались в этой точке, где браков все меньше, а разводов все больше. Откуда в нас эти установки, которые так негативно влияют на нас и заставляют нас чувствовать неуверенность в завтрашнем дне. И что же нам делать дальше?
Для этого мы рассмотрим три этапа эволюции семьи. Они поочередно сменяли друг друга. Взаимопроникали друг в друга. И сейчас мы находимся в своеобразной гибридной переходной фазе, сочетающей в себе надстройки всех этих типов.
Первый этап – это традиционная многодетная семья. Далее идет нуклеарная многодетная семья. И, наконец, наша стадия из 2019-ого года – постиндустриальная семья. И каждому этапу эволюции семьи соответствует свой этап развития общества. Традиционная семья – это аграрное общество. Нуклеарная формируется, когда на смену аграрному типу приходит индустриальное общество. Затем наш 21 век. Век постиндустриальный. Постмодернистский. И тому подобное. Определений много, потому что это не конечная фаза, мы находимся в динамичном развитии.
И вот, благодаря такой, простенькой на первой взгляд периодизации, мы сможем понять то, что влияет, и что формирует современную российскую семью. И то куда, и за счет чего ей двигаться дальше.
Начнем с традиционной многодетной семьи. Она же патриархальная. Она же широкая. Она же семья аграрного типа. Много определений. Эта семья имеет огромное историческое значение. Большую часть обозримого прошлого именно этот тип семьи был фундаментальным и единственно функционирующим.
Глобально. Любое аграрное общество, а любое общество до индустриализации и промышленного переворота было аграрным, так вот оно формировало традиционную семью по патриархальному типу. И ключевой особенностью этого типа было то, что традиционная семья – это прежде всего экономическая ячейка.
Это же аграрное общество. Натуральное хозяйство. Все, что семья производила своими руками и составляло их экономику. Это была своеобразная фирма, где все было подчинено экономической составляющей. Ведь эта экономика выживания. Пища, кров, одежда – все это производилось внутри семьи или обменивалось на то, что было произведено. Только собственный труд определял возможность выжить. Поэтому, все прочие характеристики семьи вытекали из этих изначальных условий и потребностей.
Традиционная семья была единоначальная. У неё была четкая иерархия с доминантой главы семьи. Того самого патриарха, который, как директор фирмы или начальник производства, руководил всеми процессами внутри семьи. И это была абсолютно вынужденная мера: поддержание эффективности за счет жесткого контроля, это то, что в производственной экономике и весь двадцатый век и иногда и в двадцать первом до сих пор практикуется. Опять же, когда это касается необходимости четкого регулирования производственных процессов.
Еще одна характеристика: распределение ролей было жестким и традиционным. Что также факторы вынужденного контроля и взаимозаменяемости. Когда у всех членов семьи должна быть своя отведенная роль. Кто-то работник в поле. Кто-то работник по дому. Кто-то и там, и там. Кто-то главный, кто-то подчиняется. Один сменяет второго. И всё это должно работать как слаженный механизм с четкими, переходящими от поколения к поколению, ролями.
Третий пункт: «широкая» семья, когда три поколения и более живут под одной крышей. Необходимость в такой широкой семье была опять же вынужденной. Тут начинал срабатывать фактор микродемографии. Такой семье, где много членов из разных поколений – ей проще выжить в условиях высокой смертности, рисков для здоровья или потери трудоспособности. Семье же нужно как-то распределять скудные ресурсы и поэтому факторы овдовения, осиротения, инвалидности, или кого-нибудь из сыновей заберут на войну, или эпидемия, голод от природных факторов, или войны совсем рядом: все это возможно пережить, если есть хоть какой-то родственный контакт, и тот самый микродемографический фактор, когда побольше вариантов, кто может выживет и сможет прокормить семью.
И еще один, последний, пункт: устойчивость ролей и статусов. Никакие чувства влюбленности, никакие проявления индивидуальных желаний не являлись факторами для смены ролей и статусов. У женщины свое место, у мужчины свое. Четко закрепленный статут мужа или жены. Пока ты младший сын – у тебя один статус. Пока ты ребенок – у тебя другой статус. И никаких вариантов, чтобы самому что-то определить или что-то сменить не было.
И тут мы вновь отталкиваемся от факторов выживаемости и эффективности в изначальных условиях. Конечно же, были индивидуальные послабления. Конечно, кто-то там влюблялся и переходил в другие семьи. Кто-то проявлял свою индивидуальность и пытался жить иначе. Но в изначальных условиях аграрного общества такие вольности были неэффективны и не приживались. Например, «малая» семья: муж+жена+ребенок, да, они могли жить обособленно, но чуть голод, чуть болезнь и всё. В буквальном смысле смерть для всей семьи. От голода, холода и разрухи.
Только эта жесткая патриархальная конструкция, основанная на контроле, на четких ролях и статусах, на многочленстве – только она была эффективной. Все остальные формы просто не работали. Мы критикуем патриархальность, нам она кажется чрезмерно жестокой, темной, негуманной, но в тех условиях экономики и демографии, развития науки – это была естественная форма и единственная жизнеспособная форма. Широкая семья входила в общину. Община в волость. И такие патриархальные конструкции формировали фундамент нашей российской цивилизации на протяжении веков. Аграрный тип общества мог функционировать и выживать только так. И давать хоть какую-то платформу для государственности нашей родины.
Отдельно хотелось бы поговорить о детях в условиях патриархальной традиционной семьи. Отношение к ним было совсем не таким, какое есть сейчас. Оно было крайне утилитарным. Мелкая рабочая сила, которая, если дорастет до более-менее взрослого возраста, то становится основной рабочей силой.
И всё.
Никакого воспитания, особого ухода, родительских привязанностей - всего этого не было. Ребенок рождался, если выживал при родах, то подвешивали люльку где-то в центре дома, и у кого были свободные руки и время, то поочередно что-то там немного качали и ухаживали. Никто ради плача ребенка от дел не отрывался. Все дела не бросал, как это происходит сейчас. Вокруг новорожденного семья и родственники не плясали. Современная привязанность и центричность семьи на детях – это совсем не приветствовалось.
Воспитывали детей разве что передавая какие-то навыки для того, чтобы дальше формировать их профессию и рабочую роль. А так воспитанием и уходом занимались либо совсем старшие поколения, которые уже были недееспособные (а такое было редкостью ведь средняя продолжительность жизни за тридцать не всегда переваливала). Либо подросшие дети, в основном сестры, которых еще не определили в другие семьи. Подросшие мальчики уже все-же трудились, а не лоботрясничали с младшими.
Почему же формировалось такое отстранение от детей?
Во-первых, этот тот самый труд. Семья должна была постоянно трудиться. Каждый день. Иначе вечером нечего будет поесть и негде будет жить. Занятость 24/7, причем буквально. Во-вторых, детская смертность. Из десяти детей до подросткового возраста доживали двое-трое. Значительная часть умирала в младенчестве. Первые год-два. И даже не от факторов ухода, ведь умирали также и у королей, и у высших сословий. Тут просто дети болеют часто и много. Приобретаемый иммунитет только формируется. А никаких прививок и антибиотиков естественно не было, поэтому любой сложный диагноз, любая обширная инфекция, любая эпидемия и голод – дети умирали в первую очередь.
А с такой смертностью либо у каждого родителя будет ПТС и «синдром потери ребенка». А это бесконечная психологическая яма и депрессия. И тогда просто человечество сразу вымирает. Потому что, кто пойдет в поле работать, все будут только реветь о смерти очередного ребенка. Либо же идет адаптация, отстранение. Формирование запроса на доминанту внешних факторов. Высшей силы. «Бог послал, бог прибрал» - вот это всё. Когда индивид психологически разгружает себя от потери ребенка и как бы снимает ответственность, что позволяет хоть как-то жить дальше. Но это отдельная большая тема: зачем, почему и как сформировались религии.
Вот так, например, описывает жизнь в русской деревне один писатель.
Незамужняя женщина … рожала каждый год и, как это обычно делается по деревням, ребенка крестили, и потом мать не кормила нежеланно появившегося, не нужного и мешавшего работе ребенка, и он скоро умирал от голода.
Это роман «Воскресение». Лев Николаевич Толстой.
Еще один показательный пример есть во врачебных записках Вересаева Викентия Викентиевича. Это врач, писатель, переводчик, литературовед. Его рассказ конца 19 века: «Лизар».
– Прежде, барин мой жалобный, лучше было. Жили смирно, бога помнили, а господь-батюшка заботился о людях, назначал всему меру. Мера была, порядок! Война объявится, а либо голод, – и почистит народ, глядишь – жить слободнее стало; бобушки придут, – что народу поклюют! Знай, домовины готовь! Сокращал господь человека, жалел народ. А таперичка нету этого. Ни войны не слыхать, везде тихо, фершалих наставили. Вот и тужит народ землею. Что сталось-то, и не гляди!
...Если чей бог хороший, то прибирает к себе, – значит, сокращает семейство. Слыхал, как говорится? Дай, господи, скотинку с приплодом, а деток с приморцем. Вот как говорится у нас!
Жутковато из 21 века такое читать, да? Для нас дети вроде как главное. Гуманизм, когда человеческая жизнь превыше всего. А тут «голод почистит народ». Скотинку с приплодом, а детей с приморцем. Приморец – это мор, то есть болезнь какая-то.
Но мы должны осознать, что жуткие условия, в которых жили крестьяне на протяжении веков – это была реальность, к которой нужно было адаптироваться. И много детей – это было непросто. Кормить, содержать их в условиях постоянной нехватки ресурсов, огромное испытание.
Отсюда и статус женщины определялся. Её греховность – это всё, в том числе, и из-за нежеланных детей. Раз в год, после любой случайной сексуальной связи был риск беременности, а значит нагрузки на семью или общину. Поэтому, было порицание блуда. Поэтому, особый контроль за сексуальной жизнью. В общем, тут почти чистая экономика.
Вот еще цитата про статус женщины в российской деревне.
«В патриархальной семье на женщину смотрели прежде всего, как на семейную работницу, способность работать нередко была главным критерием при выборе невесты. «Женский труд в крестьянской семье и хозяйстве ужасен, поистине ужасен, — писал Глеб Успенский. — Глубокого уважения достойна всякая крестьянская женщина, потому что эпитет «мученица», право, не преувеличение почти ко всякой крестьянской женщине». Мученицей делали женщину не только труд, но и бесправие, зависимость ее от мужа, отца, свекpови и то, что ее pоль pаботницы находилась в постоянном противоречии с ее же ролями жены и матери. «В большой семье ни сила, ни ум, ни характер, — ничто не спасет женщину от подчинения и связанных с ним притеснений…» (А. Вишневский)
Еще один важный фактор дискриминации женщин, о котором не очень любят говорить – это, так называемое, снохачество. Сексуальная эксплуатация младших женщин в широких патриархальных семьях. И это была почти норма. Женщина, кроме тяжкого труда и жесткой зависимости от мужа, еще и терпела сексуальные нападки со стороны старших членов патриархальных семей. Причем сын-муж не имел права возмущаться и ревновать. Родительская доминанта и зависимость от старших поколений была настолько сильна, что вполне себе норма, что «малая» семья могла растить не собственного ребенка, а ребенка от отца мужа.
И теперь общие выводы по патриархальной семье.
Главенствующий фактор – это естественный отбор. Жесткая семейная конструкция, направленная на выживание. Все что не помогало выжить – уходило. Важнейшим фактором была устойчивость семьи в изначальных условиях. Будь то голод, война, эпидемии. Было тяжело и внутри этой патриархальной конструкции была масса проблем, но иначе было не выжить. Нужны были какие-то перемены внешних факторов, чтобы скорректировать эту патриархальную конструкцию. И это произойдет только с приходом индустриализации.
______
Но прежде чем двигаться дальше, у вас, наверное, возникает вопрос. А что мы тут с этой деревней возимся? Почему мы делаем акцент на крестьянской семье и её устоях, а не на каких-нибудь там мещанах или там дворянах.
А потому что, мы – крестьяне. Россия – это крестьяне.
По переписи конца 19 века из 1000 человек только 15 дворян, 6 купцов и 106 мещан. И 841 крестьянин для Европейской России!
И ведь поэтому мы до сих пор в третьем-четвёртом поколении выходцы из деревень и крестьянства. Наши бабушки и прабабушки из этих самых патриархальных общин и широких семей по десять человек. И мы до сих пор в чем-то носители этой культуры и этой патриархальной надстройки.
И нет ничего страшного в том, чтобы признаться в этом. Да, мы нация крестьян. Да у нас интеллигенция, буржуазная прослойка – это минимальное представительство. Исторически дворян - 1 процент, а после революции и вовсе ближе к нулю. Крестьянство, патриархальность – это наш фундамент. Наша основа основ, которая оказывает на нас колоссальное влияние и в 2019-ом.
Это не хорошо или плохо. Это просто Россия. Наша страна и другой у нас нет. А когда думаем, что есть, и что у нас тут что-то другое в качестве фундамента. Когда тяготеем только к высшем слоям, к чему-то обязательно просвещенному, и стало быть перескакиваем ступеньки, убирая из уравнения то, что нам не нравится – тогда сразу большие проблемы. Каждый защищает что-то свое. Все сидят по своим углам. Никто никого не слушает. Каждый противопоставляет себя другому. Сразу у каждого «своя Россия, в которой желательно бы не было оппонентов».
Нет. Такое больше не нужно. У нас тут симбиоз. И эти, и те, и крестьяне, и дворяне, и мещане. И интеллигенция и не очень. И рабочие, и ученые. И еще разные национальные особенности. И разные культуры. И вероисповедания. И на примере семьи это будет очень хорошо видно. Мы разные и в этом наше преимущество. Если будем слушать и слышать друг друга – многому научимся. И корректировать что-то надо не насаждая сверху, а эволюционируя снизу, когда более продвинутые просто помогают, а не унижают и дискриминируют.
Вот теперь можно двигаться дальше. В индустриальное общество и то, как оно изменило патриархальную семью и аграрный уклад жизнь.
Никита Подгорнов
