Премьера фильма «Снега больше не будет» польского режиссера Малгожаты Шумовской состоялась недавно на Венецианском кинофестивале, а чуть раньше в российский карантинный прокат вышел ее мистический триллер «Приди ко мне». В интервью «Огоньку» Малгожата Шумовска размышляет о том, что объединяет наши страны и народы и чему может научить даже трагический опыт.
…По элитному поселку бродит странный персонаж со сверкающими глазами из-под шапки волос. Вообще-то он массажист, но каждый из его клиентов получает то, чего желает больше всего. Постепенно главный герой становится «гуру» для богатых клиентов, которые, несмотря на роскошную жизнь, несчастливы. Фильм Малгожаты Шумовской и Михала Энглерта «Снега больше не будет» после премьеры на Венецианском кинофестивале был также номинирован в качестве кандидата от Польши на премию «Оскар» в категории «Лучший фильм на иностранном языке». В роли иммигранта, который притворяется целителем,— актер Алек Утгофф, звезда американского сериала «Очень странные дела». Хотя фильм Шумовской и снят в жанре комедии, однако затрагивает важные проблемы, которые стоят сегодня перед современной Польшей и Европой в целом:
— Кажется, что история иммигранта, положенная в основу сюжета, вполне реальна — «такое не придумаешь». Каково соотношение выдумки и правды в этом фильме?
— Идея принадлежит Михалу (Энглерту.— «О»), моему соавтору и сорежиссеру. Он придумал сюжет про массажиста, который излечивает людей от физических недугов, а также выступает кем-то вроде современного исповедника и целителя душ. Впрочем, у Михала был похожий знакомый, который ходил с такой же раскладушкой, как у нас в фильме, и предлагал услуги на дому. Потом к этой истории мы добавили другие детали. Например, о том, как живет сегодня верхняя прослойка среднего класса в Польше, об отношениях современных родителей и детей, а также о взаимоотношениях детей между собой. Последняя тема пришла мне на ум после того, как в New York Times я прочла статью о родителях с большим достатком, которые слишком опекают своих детей. В результате, когда эти дети вырастают, они оказываются неспособными к самостоятельной жизни.
— Почему вы решили сделать главным героем иммигранта из Украины?
— Хорошая драма требует ясной постановки вопроса. Если бы массажист был местным, он не смог бы рассказать о нашем обществе. Взгляд со стороны объективнее! Всегда легче узнать себя в незнакомце. Жители элитного поселка, где работает наш герой Евгений, добившись успеха в жизни, теперь хотят в первую очередь безопасности для себя и своих близких. Но на каком-то этапе это желание становится угрозой для других. Ведь жизнь — это прежде всего умение вступать в диалог с разными людьми. Закрытый жилой комплекс — символ современной Польши, как и Европы в целом. Она ведь точно так же стремится закрыться от других — от беженцев, как еще недавно, или вот от коронавируса…
— Но при этом Европа не может обойтись без мигрантов, без дешевой рабочей силы.
— Действительно. У нас сегодня в прессе много дискуссий о том, как общество относится к мигрантам, в частности из соседней Украины. Сегодня многие жители Украины приезжают в Польшу на подработки, точно так же, как многие поляки едут сегодня на заработки в Великобританию. И тех, и других используют в качестве дешевой рабочей силы. Многие граждане Украины работают в Польше нелегально. Получить рабочую визу сложно, поэтому они вынуждены время от времени возвращаться домой. Наш герой Евгений использует гипноз, чтобы нелегально получить право на постоянное место жительства, и затем находит работу в элитном поселке. Это труднее — здесь люди нанимают обслуживающий персонал по рекомендации. Женя привлекает польских обывателей своей экзотичностью. Но тут еще дополнительную роль играет самообман. Жители элитного поселка стремятся идентифицировать себя не с Восточной Европой, а с Западной. Как это часто бывает: чем большими прагматиками мы хотим казаться, тем сильнее — бессознательно — нас тянет в эзотерику и мистику. Именно там и находим для себя успокоение. Меня уже не раз спрашивали: не путают ли нашего Евгения с новым мессией? Нет, скорее он похож на Воланда из булгаковского «Мастера и Маргариты». Сюжет основан на похожей концепции — появление таинственного незнакомца в небольшом сообществе меняет людей и их отношения. В нем также есть что-то от героев Пазолини. Он человек-загадка, но при этом лишен каких-то особых свойств. Чудесным его делают сами люди, которые проецируют на него собственные страхи или надежды.
— Почему жители элитного поселка, по-вашему, пытаются отказаться от своих восточноевропейских корней?
— Нашей нации всегда были присущи противоречивые устремления. Высшие классы стремились подражать Западу. В то же время эмоционально наши люди очень сильно связаны со своей малой родиной, с восточноевропейской культурой, частью которой я считаю и советскую.
До съемок картины Михал побывал в Чернобыле, о котором также упоминается в фильме. С одной стороны, это символ разрушения старой системы. Так и есть: Чернобыль сегодня — заброшенный город. Но когда Михал туда приехал, у него возникли смешанные чувства. Ему вдруг показалось, что он попал в мир своего детства. Все: обстановка, архитектура, пейзажи — напоминало о нем. Похожее чувство мы постарались передать в фильме. Наши персонажи всякий раз, заслышав русскую речь, вспоминают о своей молодости. Может быть, у нас с вами имеется какая-то особая связь — на духовном уровне? Может быть, это ощущение общей истории, единых корней… Не знаю.
— Разве понятия «советский» и «восточноевропейский» идентичны?
— Вы говорите как российский человек!.. Может ли россиянин, выросший в центре империи, понять провинциального соседа? В Польше все по-другому. Мы — маленькая страна, расположенная между Востоком и Западом. Поляки находятся в постоянном поиске своей идентичности. Это началось давно, задолго до Советов и Второй мировой войны. Еще в XIX веке богатые жители польских городов, например, намеренно разговаривали только на французском, желая видеть в Польше вторую Францию. При этом даже самые рьяные поборники западного образа жизни никогда не желали покидать свою страну. Им хотелось жить именно в Польше. Наша элита до сих пор испытывает комплекс неполноценности, разрываясь между несколькими идентичностями. Польскому кинематографу еще предстоит изучить эту тему.
— Русские дворяне, надо заметить, вели себя в XIX веке похоже… А с кого вы списывали образы нынешней элиты, это личные наблюдения?
— Эта часть фильма опять же основана на собственном опыте и на наблюдениях за моим окружением. Мои дети ходят в частную французскую школу, что позволило мне приглядеться к современной школьной системе. Не спорю, образование в частной школе дает детям совершенно другой уровень свободы. Они прекрасно говорят на иностранных языках, и у них нет причин чувствовать себя неуверенно, как это было у их бабушек и дедушек. Однако я не любуюсь этим обществом, мой взгляд на него полон иронии. Не могу же я всерьез относиться к людям, которые сначала страдали от дефицита, а потом превратились в монстров-потребителей. Я никого не осуждаю, только наблюдаю и комментирую. Может быть, это мой взгляд на ситуацию или — если хотите — моя жизненная установка. К собственной реальности я отношусь с такой же иронией, как и к героям своих картин.
— Вы ведь родились в советское время, как вы сегодня оцениваете этот опыт?
— Я принадлежу к поколению 1970-х, моя молодость пришлась на эпоху Ярузельского, это конец 1980-х. Наши магазины стояли пустыми, продукты, а также сахар и туалетную бумагу выдавали по карточкам. Мне чужды тоталитарные нормы, мне никогда не нравились цензура, произвол спецслужб и наша вечная бедность. В юности я не могла путешествовать, а когда впервые попала на Запад, помню, меня поразила заправочная станция. Она сияла, как новогодняя елка, освещая ярким светом продукты на полках! В Польше такие продукты тогда можно было увидеть только в специальных магазинах, товары там покупали за доллары. Лишь у немногих был доступ в такие магазины. Но все же я не жалею, что выросла в советское время. Мне кажется, что мои ровесники, которые выросли вне железного занавеса, сильно отличаются от меня, и не всегда в лучшую сторону. Например, мне намного легче приспосабливаться к различным условиям жизни. Насилие или нарушение конфиденциальности, с которыми борется сегодня современный мир, знакомы мне с детства, но вот парадокс: я знаю, как с этим обходиться!.. Трудная жизнь делает людей сильнее, особенно когда с лишениями приходится столкнуться еще в детстве.
— Ваши взгляды, кажется, не слишком популярны в современной Польше…
— Скажу откровенно, я небольшая поклонница капитализма. Мой фильм отражает именно мои взгляды на современное общество. Я показываю людей, которые были лишены материальных благ, но теперь, получив их, жадно ударилось в потребительство. Люди познали материализм и потеряли себя. Знаете, во времена моего детства на польском телевидении было два канала. Зато у меня оставалось время на чтение книг или на игру с соседскими детьми. Все мы были более или менее равны, у всех был доступ к образованию. Может быть, мы испытывали бытовые лишения, но люди умели дружить, защищали друг друга. Помню, как в родительской квартире всегда было много людей, которые приходили в гости, разговаривали, делились едой. Все детство провела на улице. Я чувствовала себя в безопасности, мои родители тоже… Сегодняшнее общество в Польше расколото. Капитализм несет в себе и негативную энергию, людей одолевает жадность.
— Как вам удалось уговорить актера Алека Утгоффа сыграть роль мигранта в вашем фильме? Впрочем, у него украинские и русские корни…
— Как это бывает часто в нашей профессии, актера на роль главного героя мы выбрали случайно. Мой сын посмотрел третий сезон «Очень странных дел» и ему понравился персонаж Алека, о котором он рассказал. В тот момент мы с Михалом как раз искали актера, который свободно говорит по-русски и по-украински. Мы обращались в различные кастинговые агентства, но их предложения нас не заинтересовали. Тогда я просто решила посмотреть третий сезон сериала, который мне совсем не нравится, а после просмотра написала Михалу: «Думаю, мы нашли нашего массажиста». Однако нам было непросто договориться с Алеком. Сначала мы обращались к его агенту и получили отказ. Потом подключилось американское агентство. Снова отказ. Мы решили не сдаваться и попросили устроить личную встречу, для чего отправились в Лондон, где живет Алек. В личной беседе нам довольно быстро удалось его убедить. Наше сотрудничество оказалось плодотворным, хотя поначалу и нелегким. Алек — очень квалифицированный актер, привык к съемкам в больших студийных постановках. В артхаусе он никогда не снимался. Поэтому он не привык, когда съемки проходят без четкого плана,— ведь мы можем переписать любую сцену прямо на съемочной площадке. Ему тяжело было приспособиться к спонтанности и импровизации. Но постепенно он привык, и все в конце концов сложилось.
— Почему в ваших картинах так часто возникают элементы мистики, не говоря уже о недавнем вашем мистическом триллере The Other Lamb (в российском прокате — «Приди ко мне», 2019)?
— Интересный вопрос!.. Мы живем в период агрессивного и постепенного разрушения нашей планеты. Сегодня у людей как никогда возникает острая необходимость погрузиться в себя, отдохнуть духовно. Людям снова хочется мечтать, верить в чудеса, им нужны корни, убеждения. Всем уже начал надоедать Netflix и социальные сети, типажные сериалы и прагматика жизни. Люди разъединены, и только метафизика становится темой, способной их вновь объединить. С другой стороны, я прибегаю к мистическому повествованию потому, что реалистическое изложение темы не для меня. Моим гидом в метафизику стал Тарковский. Это гениальный режиссер, и потребуется еще много времени, чтобы до конца понять его наследие. Тарковский верил в чудеса, всерьез относился к паранормальным явлениям — вспомните двигающиеся стаканы в «Сталкере». Наш герой Женя, который владеет азами гипноза, также позволяет своим клиентам перемещаться в другое измерение, за пределы реальности. Его клиенты этим очарованы, потому что живут в мире, где все постоянно подлежит измерению, планированию; где люди пытаются создать формулу идеальной жизни и формулу вечной молодости. Закрытые сообщества, подобные тому, в котором происходит действие фильма, являются еще одним следствием этого типа мышления.
— У вас рефреном в фильме звучит сообщение о том, что последний снегопад на Земле пойдет в 2025 году. Название фильма также взято из этого предположения… Вы действительно так считаете?
— В детстве я всегда с нетерпением ждала зимы, когда мы катались на санках и лепили снеговиков. Сегодня из-за изменений климата мои дети почти не видят зимой снега. Глобальное потепление и экологическая катастрофа спровоцировали в том числе и пандемию, которую мы переживаем сейчас, а возможно, нам еще предстоит долго жить так. Людям придется адаптироваться к новым условиям и выработать новый иммунитет, потому что без него они станут уязвимы. Наблюдая за изменением мира, я думаю о своих детях и испытываю беспокойство. Они, вероятно, никогда не увидят многих вещей, которые были для меня само собой разумеющимися. Не увидят не только снега, но и некоторых видов животных, растений, например... Снег — это надежда на что-то новое. И хотя мне кажется, что надежда в нашем фильме есть, я точно знаю, что снега больше не будет.
Татьяна Розенштайн
