Амели Нотомб до сих пор помнит просьбу московского читателя, которую пока не собирается выполнять. Ее восхитил роман про Лимонова, а подросткам она рекомендует читать произведения Достоевского. Об этом самая издаваемая в России бельгийская писательница рассказала «Известиям» вскоре после издания нового романа «Аэростаты», возглавившего список бестселлеров Франции.
— Героиня «Аэростатов», 19-летняя студентка-филолог Анж, в которой без труда можно узнать автора, советует своему 16-летнему ученику после «Красного и черного», «Илиады» и «Одиссеи», «Метаморфозы» Кафки прочитать «Идиота» Достоевского. Почему ваш выбор пал на этот русский роман?
— Шедевр должен помочь трудному подростку найти себя. Ничто так не способствует формированию личности, как великие книги, в которых поставлены главные вопросы человеческого бытия. Мой юный герой может себя идентифицировать с князем Мышкиным. Оба остаются непостижимыми инопришельцами. Их не понимают, но они вызывают симпатию.
— Есть ли что-то общее во всех этих книгах?
— Они, разумеется, абсолютно разные. Достоевский — полная противоположность Стендалю, который является квинтэссенцией французского писателя. В отличие от Достоевского Стендаль не судит своих героев, не показывает, на чьей стороне находится. У них абсолютно разные подходы к окружающему миру. Поэтому подросток должен знать обе точки зрения. Если он уйдет в себя, ему будет трудно жить.
— Вы хорошо знаете русскую классику. Какие книги вы бы посоветовали своему юному герою?
— Выбор велик и прекрасен. Прежде всего Толстого — «Войну и мир», «Анну Каренину», «Крейцерову сонату», которые сыграли огромную роль в моей собственной жизни. Непременно тургеневскую «Первую любовь», в которой отец героя вносит смятение в душу влюбленного юноши.
— Вы убеждены, что книги помогают пережить нынешние трудные времена? Что вы сами читали во время карантина?
— Перечитывала всего Виктора Гюго и, в частности, «Отверженных», которые поразительно созвучны тому, что происходит сейчас с нами. Писатели все-таки находятся в привилегированном положении, они меньше подвержены влиянию пандемии.
— Во время пандемии вы были подавлены, паниковали или, напротив, сохраняли спокойствие?
— Хотя положение тревожное, нельзя давать волю своим страхам. Ничего не бойтесь. Я знаю людей, которые из-за COVID-19 словно перестали существовать. Конечно, надо носить маску, мыть руки и соблюдать разумные меры предосторожности. Однако нельзя прятаться в четырех стенах. Выходите на белый свет, живите, как раньше. Именно это я делаю с большим удовольствием и хладнокровием. Благодаря моей известности пытаюсь служить примером: как и раньше, встречаюсь с читателями и журналистами, подписываю новую книгу. Не забывайте, что жизнь продолжается. Это совсем не конец света. Я отказываюсь верить в то, что нам грозит апокалипсис. Человечество за свою историю пережило несчетное количество катастроф. Шекспир писал свои пьесы, когда на Англию обрушилась эпидемия чумы и люди умирали как мухи. В течение двух лет Лондон переживал локдаун, а когда он кончился, Шекспир вернулся на сцену.
— Но даже если нашу планету ждут невыносимые испытания, у вас есть запасной аэродром — астероид Нотомб, который находится между Юпитером и Сатурном.
— Полтора десятилетия назад его назвал моим именем Международный союз астрономии, которому я за это крайне признательна. К счастью, в космосе астероидов великое множество — хватит на всех желающих перебраться в далекие миры.
— Книга «Аэростаты» возглавляет список бестселлеров во Франции. Первый тираж в 200 тыс. экземпляров стремительно разошелся. Вы избалованы успехом и воспринимаете это как должное?
— Я закончила писать книгу до COVID-19. Никогда не стремлюсь к большим тиражам, но думаю, что повесть, которая отчасти посвящена чтению, сейчас необходима. Мы по-прежнему находим многие ответы в книгах. Так или иначе, они всегда помогают жить в трудные времена.
— Практически все ваши романы изданы в России. В наших театрах идут ваши пьесы. Вас это не удивляет?
— Чувствую себя наверху блаженства. Настоящая слава приходит только тогда, когда тебя начинают читать русские. В 2008 году произошло одно из самых памятных событий в моей жизни — я побывала в Москве. Читатели устроили мне потрясающий прием. Мою пьесу «Косметика врага» замечательно сыграли в Театре имени Пушкина. Я смотрела спектакль, и хотя не знаю ни слова по-русски, всё понимала благодаря блистательной актерской игре. Амели Нотомб побывала в гостях у самого Александра Пушкина — о чем еще может мечтать писатель?!
— Несмотря на пандемию, вы по-прежнему следуете многолетнему ритуалу и начинаете писать в 4 часа утра? Ничего не изменилось?
— Ничего не изменились и никогда не изменится. Если вы мне через 10 лет зададите тот же вопрос, дам тот же ответ. Сейчас тружусь над своим сотым романом. Но издала лишь треть написанного.
— Опубликованное лишь видимая часть айсберга? Остальные ваши рукописи прочитают признательные потомки?
— Мне совершенно не хочется публиковать всё, что написала. Я давно составила завещание, согласно которому мои остальные рукописи никогда не увидят свет.
— Во время встречи с вами в книжном магазине Москвы один ваш поклонник попросил снять этот запрет. Ему хочется прочитать всё вами написанное. Он может еще надеяться?
— Я не забыла об этой просьбе, но переписывать завещание не собираюсь.
— Критики порой считают ваши книги притчами. В чем вы видите вашу миссию писателя?
— Вести людей к книгам. Одно из высших проявлений цивилизаций — чтение, которое помогает понять мир и совершенствует наш разум. Никаких других посланий у меня нет. Чтение спасло жизнь мне самой и может спасти другим. Для меня оно гораздо важнее сочинительства. Прежде всего я читатель, а потом писатель. И романистом стала только потому, что любила книги. Если мне приставят к виску дуло пистолета и потребуют сделать выбор между чтением и письмом, я выберу первое.
— Однако великий автор «Отверженных» не любил читать. «Корова не пьет молока», — говорил он.
— Виктор Гюго либо лгал, либо притворялся. Когда имеешь дело с его творениями, понимаешь, что он был исключительно образованным человеком. На самом деле он читал очень много и должен был бы этим гордиться.
— Во Франции каждую осень издают более 600 книг. Несмотря на COVID-19, не стал исключением и нынешний год. Значит, не всё так плохо? Или в стране слишком много графоманов?
— Это хороший признак. Значит, людей по-прежнему интересует литература. Разумеется, среди этих книг многие никто не покупает и не открывает. Но пускай каждый сочинитель попытает счастье. Я радуюсь, когда выходит в свет отличная вещь. Эмманюэль Каррер только что выпустил потрясающую книгу «Йога». Несколько лет назад мне очень понравился его биографический роман «Лимонов». Вам повезло, что вы русский, ибо только русские могут жить так, как Лимонов. Для этого надо быть абсолютно бесстрашным человеком.
— Кого бы вы включили в dream team любимых авторов?
— Их так много, что, боюсь, одной команды мне не хватит. Начну снова с Виктора Гюго и Стендаля, дальше — Шекспир и Сервантес, Достоевский, Оскар Уайльд, Пруст, Маргерит Юрсенар, Юкио Мисима… На этом поставлю точку.
— Вы предпочитаете провести вечер с друзьями или с книгой?
— Пусть я покажусь мрачной личностью, но все-таки выберу книгу, хотя очень люблю своих друзей. Чтение позволяет вам встречаться с другими людьми, говорил Пруст, но при этом вы не теряете тех преимуществ, которые дает нам одиночество.
— Вы по-прежнему отвечаете на все письма и мейлы, которые получаете со всего света?
— Исключительно на письма, которые приходят по почте. Каждый день я посвящаю эпистолярному жанру пять часов. Для меня это совсем не жертва, а увлекательнейшее занятие — по-своему не менее важное, чем написание романа.
— Вы появились на свет в Японии и называете себя самураем от литературы. В чем это проявляется?
— К сожалению, мне не хватает характера, чтобы стать настоящим самураем. Настоящий — это тот, который в отличие от меня предпочитает смерть жизни. Если у самурая не получится книга, он готов покончить с собой. Я этого никогда не сделаю — тем более таким болезненным способом, как сеппуку (ритуальное убийство типа харакири. — «Известия»).
— Шампанское остается вашим любимым напитком?
— Я пью его очень много и полюбила еще больше. Но чтобы не стать алкоголиком, делаю это через день
— Кажется, ваш коллега Фредерик Бегбедер считает врагом бумажной книги интернет, который рано или поздно ее убьет. Это реальная опасность?
— Не думаю, что это случится. Ничто не лишит нас удовольствия погружаться в чтение бумажного чуда. Во всяком случае не электробытовой прибор, который называется компьютером.
— Настоящим писателем рождаются или становятся?
— Мой соотечественник Жак Брель назвал талант непреодолимым желанием достичь поставленной перед собой цели. Писателями становятся те, кто наделен таким мощным драйвом. У вас есть шансы на успех, если вы готовы посвятить творчеству все свои силы и даже больше — всю жизнь. Я знаю многих людей, которые могли бы стать хорошими прозаиками. Однако они понимают, что это ремесло требует безумных усилий, и предпочитают заняться чем-то другим.
— Почему вы считаете Сальвадора Дали и Альфреда Хичкока наиболее близкими вам персонажами?
— С Дали у нас много общего — некая театральность, склонность к мистификации, провокативность. Хичкок — мой любимый режиссер. Сравнивать себя с ним было бы слишком претенциозно. Разве что он часто появлялся на мгновение в роли камео в своих фильмах, а я — в своих книгах.
— Ваши французские соседи считают бельгийцев сюрреалистами. Так ли это?
— Сюрреализм придумали мы, и хотя сегодня живем в другую эпоху, остаемся его приверженцами. Он связан с тем, что в Бельгии царит тяжелая атмосфера. Если бы мне пришлось выбирать литературное течение, я бы отнесла себя к сюрреалистам. Это нетрудно заметить в моих сочинениях. Сама я остаюсь 100-процентной бельгийкой, даже когда живу во Франции.
— Вы написали всего две пьесы, но многие ваши романы адаптированы для сцены, а несколько экранизированы. Довольны результатом?
— В сущности, мой последний роман является одновременно и пьесой, которую скоро покажут на сцене. Кроме того, один из парижских театров собирается поставить адаптацию моей книги «Синяя борода». Как я уже говорила, мой стиль близок к театру. Три мои книги были экранизированы, две из которых получились замечательно: «Страх и трепет» и «Токийская невеста». Хороший результат.
— Вы появились на свет в аристократической семье и, наверное, являетесь единственной в мире писательницей-баронессой. Титул для вас что-то значит?
— Ровным счетом ничего, но он меня забавляет. В нашей семье мужчины — мой отец и дед — были баронами. В свое время отец объяснил мне, что я стану баронессой только в том случае, если выйду замуж за аристократа. Он ошибся. Несколько лет назад бельгийский король Филипп пожаловал мне этот титул
Юрий Коваленко
