Круглосуточная трансляция из офиса Эргосоло

ТВ: конвейер или суперискусство?

Часть вторая

Пушкин — это национальная идея

— Сергей Юрьевич, вы готовы? — раздается на весь павильон усиленный динамиком голос режиссера Натальи Седовой.

— Да.

— Операторы готовы? Свет?

— Готовы.

— Свет зажгли? Дайте крупный план а второй монитор!

В 13-м павильоне студии «Мосфильм» снимаются последние кадры фильма «Евгений Онегин». Читает Сергей Юрский«.

Семь месяцев назад началась работа над проектом, который условно называется «Пушкиниана на ТВ Центре», а руководство канала считает его проектом в защиту русской культуры. На протяжении восьми серий (по числу глав пушкинского романа) Сергей Юрский читает наизусть академически выверенный текст «Евгения Онегина». Впервые на телеэкране бессмертный роман Пушкина прозвучит полностью.

— Мы долго мучились над определением жанра фильма, — говорит режиссер Наталья Седова, — по-моему, это то, что в театре именуют режиссерским показом. Никто не ставил перед Сергеем Юрьевичем задачу сыграть Татьяну или Ленского. Будучи не только актером, но и режиссером, он показывает как их надо играть.

— Я бы назвал нашего «Онегина» ассоциативным телевизионным театром, — добавляет Юрский. — Принцип тот, о котором когда-то мечтал Станиславский, — неосуществимый в драматическом театре. Сперва путем импровизации, путем уточнения взаимоотношений артиста, предметов, пространства и камеры определяется действие, а в зависимости от него уже сооружается декорация и выстраивается мизансцена. Кстати, представляю автора декораций — художника Александра Бойма.

Когда-то, лет тридцать назад, на ленинградском ТВ Юрский сделал попытку прочитать «Евгения Онегина». Актер читал роман в прямом эфире, и одновременно шла съемка. Разумеется, тогда не обошлось без ошибок. К тому же из всего отснятого материала чудом сохранились две главы. Нынешнее прочтение «Онегина» иное.

— Я был тогда ровесником Онегина, — улыбаясь, говорит Юрский. — Теперь спрашиваю себя: кто же я, наконец? И решил: тот самый дядя «самых честных правил».

— А Онегин — добрый ваш приятель?

— Прежде мне сродни был Евгений. Теперь близким человеком стала Татьяна. Она — тот самый идеал, о котором говорит Пушкин. Меня прежде всего потрясла причина, по которой она отвергла Онегина. Говорят, она отказала, чтобы отомстить. Да нет! Ее мука в том, что она предала себя прежнюю, а Онегин не сказал ей об этом. Перечтите внимательно ее монолог…

И вот режиссер дает команду. Юрский в бархатном архалуке подходит к столу, на котором свеча в шандале, бювар, томик «Евгения Онегина».

Кто б ни был ты, о мой читатель —

Друг, недруг. Я хочу с тобой

Расстаться нынче как приятель…

— Текст! — прервав текст, восклицает Юрский. Помощники с готовностью подсказывают выпавшее из памяти слово, но артист и сам уже вспомнил и продолжает.

И даль свободного романа

Я сквозь магический кристалл

Еще неясно различал…

Произнесены последние слова романа. Воцарившуюся в студии тишину разрывают аплодисменты. Завершена сложнейшая часть огромной работы, впереди — долгие месяцы монтажа.

— Вы будете участвовать в монтаже? — спросил я Сергея Юрьевича.

— Если понадобится режиссеру. Это адская работа, ведь снят огромный материал. И смотреть на себя — это как делать самому себе операцию…

ТВ Центр взялся за действительно очень смелый проект. Задолго до юбилейных торжеств с их неизбежными издержками канал обратился к Сергею Юрскому с предложением сняться в фильме «Евгений Онегин», который планируется показать в канун юбилея, как восемь вечеров с Пушкиным, о котором А. Островский сказал, что через него в России умнеет все, что может поумнеть.

— Мы не пытались исследовать произведение поэта — это не наша задача, — говорит режиссер. — Россия без Пушкина не жила и не живет. У нас сумели на несколько десятилетий отменить даже Господа Бога. А Пушкина выдавить не удалось. Он и является той национальной российской идеей, которую так натужно ищут философы и политики.

Авторы хотели проанализировать, какой Пушкин был нужен в прошлом веке, в начале нынешнего, 30 лет назад, чтобы понять, что сегодня ищут в Пушкине? Ведь его легко сделать и патриотом, и космополитом. Сергей Довлатов верно заметил, что он как олимпиец добру и злу внимает равнодушно, находясь как бы над схваткой. Гений в чистом виде…

— Знакомые говорят: «Ну ты же читал „Онегина“! Еще раз будешь читать?» — замечает Сергей Юрский. — Во-первых, я не мог удержать роман в памяти в течение тридцати лет, пришлось учить заново. Учил и повторял после спектаклей и репетиций в Японии, в Израиле, — пушкинский ритм не давал уснуть. И обнаружил, насколько Пушкин современен. Читаем у него: «Все суетятся, лгут за двух, и всюду меркантильный дух». О чем это? О нижегородской ярмарке, откуда, кстати, я недавно вернулся. Так и есть. Но при всех внешних совпадениях есть и другое. Пушкин — основа нашего языка, шкала ценностей, с ним понятно, что смешно — что грустно, что хорошо — что плохо. Ценности меняются, но Пушкин (в «Евгении Онегине» более всего) определил их шкалу.

— Наверное, всех интересует, почему молодая компания ТВ Центра затеяла столь значительный проект, — сказал генеральный продюсер канала Станислав Архипов. — Можно было купить фильмы или программы, можно было ограничиться трансляцией двух-трех юбилейных мероприятий. Нам захотелось сделать Пушкина телевизионным. Нам дорога русская культура, и потому ввязались в этот проект.

— Я полагаю, — добавила режиссер Наталья Седова, что существующий интереснейший комментарий к роману Юрия Лотмана должен прозвучать параллельно фильму, ибо без него многие вещи могут остаться непонятными. Но это будет уже нечто отдельное.

* * *

И еще одна попытка телевизионного прочтения Пушкина. Отмеченное превосходным вкусом воплощение едва ли не самой «легковесной» пушкинской поэмы. Любопытно, что фильм-спектакль сделан силами телекомпании «Игра», «фирменными блюдами» которой, как следует из названия, были программы «Что? Где? Когда?», «Брейн-ринг», «Любовь с первого взгляда» и т.д. Но еще удивительнее, что осуществить проект взялся такой неординарный театральный режиссер, как Кама Гинкас…

Листик в лавровом венке

Чуть более двух недель осталось до пушкинского юбилея. Свою лепту в чествование гениального поэта вносят телерадиокомпании. На волнах «Радио России» вы услышите «Руслана и Людмилу» в исполнении Аллы Демидовой. В канун дня рождения А. С. Пушкина будет транслироваться записанная в Большом театре опера «Евгений Онегин» с участием С. Лемешева, Г. Вишневской и И. Петрова. А 6 июня ТВ-6 покажет уникальный концерт И. Смоктуновского в Будапеште, на котором актер читал стихи Пушкина. Этим, разумеется, не ограничивается обширная пушкинская программа. Премьера телефильма «Граф Нулин» состоится на канале «ТВ Центр».

«Эта поэмка, которая могла бы составить главный капитал известности для иного поэта, у Пушкина есть только роскошь, избыток, который тратится без внимания и без сожаления», — так оценивал «Нулина» Белинский, добавляя, однако, что поэма — одно из удачнейших его произведений.

Рождению пушкинского шедевра мы обязаны случайности. В начале декабря 1825 года до Михайловского, где томился Александр Сергеевич, дошло известие о смерти императора Александра 1. Поэт надумал мчаться в Петербург повидать друзей и, несомненно, попал бы 13 декабря к Рылееву, а на следующий день оказался бы на Сенатской. Но при выезде из Михайловского встретился Пушкину священник, а дорогу перебежал заяц. Поездка была отменена…

Фильм режиссера Камы Гинкаса «Граф Нулин» и начинается с упоминания о том самом зайце. Фильм столь же изысканный и неожиданный, как и его литературная первооснова. «Графа Нулина» читает — или играет? — Марина Неелова.

— Предложение Марины Нееловой сделать с ней спектакль «Граф Нулин» было для меня полной неожиданностью, — рассказывает Кама Гинкас. — Несколько лет назад с нею и А. Абдуловым мы репетировали спектакль «Дама с собачкой и скрипка Ротшильда». В силу обстоятельств работа не состоялась. Недавно Марина позвонила и заговорила о «Нулине», стала читать, играя, всю поэму. Я хохотал от души — и предложил записать на радио. Из этого ничего не вышло. Тогда рассказал идею Марине Чудиной, первоклассному телевизионщику, даже не знаю, кто она — режиссер, редактор, ведущий? Во всяком случае, ее фильм о композиторе Олеге Каравайчуке — выдающееся явление. Затея ее увлекла, она обратилась к генеральному продюсеру телекомпании «Игра» Наталье Стеценко. Так вышло, что женщины, игравшие огромную роль в жизни Пушкина, сыграли главную роль в создании этого фильма.

— Телевидение, — говорит Наталья Стеценко, — зашло в тупик и теряет зрителя, в первую очередь, интеллектуального, не давая той пищи, потребность в которой существует. С экрана ушли театр, культурологические программы, познавательные передачи. Каналы демонстрируют примерно одно и то же.

Я давно мечтала снять цикл «Уходящая натура» — о людях, оставляющих след в жизни окружающих, — искала авторов, режиссеров. Познакомилась с режиссером-документалистом из Петербурга Мариной Чудиной. Не могла оторваться, когда смотрела ее фильм о Блоке! Мы разговорились, оказалось, она снимала картину о Генриетте Яновской и Каме Гинкасе. Выяснилось, что он никогда не работал на телевидении, но у него имеются планы в отношении «Нулина»…

…По зимней дороге движется лимузин. Сидящая за рулем Марина Неелова произносит: «Пора, пора! Рога трубят…» Машина подкатывает к старинной усадьбе, актриса, продолжая читать поэму, выходит, мы видим ее в явно парижском длиннополом пальто на крыльце. Таблички вроде «Начало экспозиции» и «Руками не трогать» напоминают, что мы в музее. Гинкасу определенно нужно это столкновение временных пластов. Не старинный экипаж, а автомобиль новейшей модели, поместье прошлого века — но в нем музей. На исполнительнице — не расшитое кружевами платье и прическа «директуар» по моде Х1Х столетия, а короткая стрижка, кожаные брюки и свитер. Все детали тщательно продуманы, ничего случайного. Ампирная мебель, чучела медведя, зайцев, посуда николаевской эпохи, музыка Россини и Вивальди создают атмосферу изящества и легкости, в которой грациозно и шаловливо движется актриса.

— Как же вы определите жанр вашего «Графа Нулина» — моноспектакль, телефильм или…

— С трудом различаю жанры, — говорит К. Гинкас, — даже в театре, а уж на телевидении тем более. В Древней Греции и Риме строго разграничивались комедия, трагедия или сатира. Чистоту жанра стремились соблюдать и позднее. ХХ век все перевернул, грань между смешным и трагическим порой не видна. Современное искусство (говорю прежде всего о театральном) специально смешивает жанры, передавая таким образом путаное ощущение сегодняшней жизни. Задачу я видел в том, чтобы выразить мои представления о поэме, о любви, о Пушкине средствами, которые имелись, — видеокадрами, пушкинским текстом, талантом Марины Нееловой.

— В Театре Юного Зрителя вы ставили Достоевского. И вдруг — пушкинское произведение, которое Белинский назвал листиком в лавровом венке поэта. Когда возник интерес к Пушкину?

— Пушкин изменил мою жизнь самым радикальным образом. Лет двадцать с лишним назад я был безработным ленинградским режиссером. Возникала даже мысль оставить профессию. На прощание стал ставить дома — иной возможности не было — моноспектакль по письмам Пушкина периода его сватовства к Гончаровой. В ту пору гениальный поэт хотел стать обычным человеком, солидным, семейным мужчиной. Эти метания в значительной степени определили его последующую судьбу. Спектакль по моей композиции показывал в комнатах и коридорах, кабинетах начальников и клубах. В результате благодаря Пушкину получил работу, стал москвичом, ставил спектакли даже за пределами России. Прикоснувшись к личности Пушкина, не мог остановиться — написал и поставил документальные пьесы «Казнь декабристов» и «Пушкин. Дуэль. Смерть».

«Графа Нулина» сняли очень быстро — в течение десяти дней работали по 10—12 часов, а еще был подготовительный период, монтаж. Режиссер говорит, что на съемочной площадке царила прекрасная атмосфера — все действовали предельно слаженно, профессионально, при этом и шутили, и смеялись, и восторженно слушали рассказы Марины Нееловой. Отказавшись оценивать готовую вещь, Кама Гинкас заметил только, что получил от работы колоссальное удовольствие. И хотел бы осуществить свои телевизионные замыслы: поставить Чехова и Достоевского, собственные документальные пьесы.

«Перечитывая „Лукрецию“, довольно слабую поэму Шекспира, — вспоминал А. Пушкин историю создания „Нулина“, — подумал: что если бы Лукреции пришла в голову мысль дать пощечину Тарквинию? Быть может, это охладило бы его предприимчивость и он со стыдом принужден был отступить. Мысль пародировать историю и Шекспира мне представилась, и я не мог воспротивиться двойному искушению, и в два утра написал эту повесть…» Перебежавший дорогу заяц, шекспирова Лукреция, содружество Марины Нееловой, Натальи Стеценко и Камы Гинкаса подарили нам пушкинскую поэму — теперь в телевизионной интерпретации.

* * *

— Быть может, когда-нибудь я напишу книгу «Патология артиста», — говорил Кама Гинкас. — Резковатое название, может быть, даже оскорбительное? Ей-Богу — нет. Артист изначально странная фигура. Потому что нормальный человек, любой из нас, не захочет добровольно «снять штаны» и выставить себя на обозрение публики. С древних времен человек прикрывает себя. Выйти «голышом» перед всеми, распахнуться — «вот я какой!» — может только дурак. Или артист. Чем откровеннее артист обнажится, чем больше раскроется, чем безогляднее, необычнее и, может быть, патологичнее себя покажет, тем он лучше…

У всякого артиста есть «отягченный анамнез», длинная и сложная «история болезни». Даже не одной. На самом деле, это подсознательная память о травмах. Их может нанести актеру кто угодно. И в первую очередь — я, режиссер. И каждую репетицию я эту травму наношу. В силу моего невнимания, грубости, непрофессионализма или незнания данной актерской индивидуальности«.

Эти глубокие размышления об актерской природе, я уверен, дают представление о ней куда более ясное и точное, нежели вольно или невольно приукрашенные интервью мастеров сцены и экрана. И нам, зрителям, не мешает об этом знать…

(Кама Гинкас. Почему я люблю и ненавижу театр. В сб. «Режиссерский театр», М., 1999).

* * *

Телекомпания «ВИД», у истоков которой стоял Владислав Листьев, специализируется по преимуществу на игровых и развлекательных программах. Среди видовского меню, в разные годы включавшего в себя «выведенные способом клонирования с популярных западных образцов» (по выражению критика Натальи Ивановой) «Поле чудес», «Угадай мелодию», «Тему» и т.д., непостижимым образом оказалась интереснейшая программа о людях театра и кино с нейтральным названием «Серебряный шар». О ней рассказывает Виталий Вульф.

«Я сделал две «жестких» передачи о людях, которых очень люблю, — говорит автор и ведущий цикла «Серебряный шар» Виталий Вульф. — О Татьяне Дорониной и Олеге Ефремове. Доронина, с которой я был дружен, говорят, просто обиделась. Олег Николаевич сказал: «Ну что ж, зато сделано крупно…»

КОГДА ЛЕГЕНДА И СУДЬБА НЕ СОВПАДАЮТ

— Вы касались проблемы раздела Художественного театра?

— Конечно. И ее репертуарной политики во МХАТе им. Горького, но очень кратко. Обидно, говорил я в лицо Татьяне Васильевне, что крупнейшая актриса нашего времени работает вне режиссуры. Нельзя самой ставить спектакли и играть в них, это тебя роняет.

— Но известны случаи, когда актеры уходили в режиссуру.

— Успеха мало кто добивался. Когда актер выступает в роли режиссера и сам у себя играет, это снижение мастерства. Режиссер должен быть!

— А Сергей Герасимов, сыгравший в поставленном им фильме Льва Толстого?

— Кино — совершенно другой вид искусства. В кино важны крупные планы, монтаж. Большинство американских кинозвезд, к примеру, не может работать в театре. Но вернемся к Дорониной. Ее самые большие удачи связаны с Г. Товстоноговым, А. Гончаровым, Р. Виктюком, О. Ефремовым. А сейчас она ставит «Вишневый сад», «Лес»… Я не хожу на эти спектакли. Не хочу видеть это, потому что очень ее люблю.

— Татьяна Васильевна прислушалась к вашему мнению?

— Она никогда никого не слушает, и в этом ее беда. Это, кстати, беда многих актеров. При всем таланте актера эта профессия зависимая…

— Ефремов не обиделся на вашу передачу?

— Я снимал ее в конце 1994 года. Удалось раскрыть черты его личности: в сегодняшнее время он, похоже, не вписался, раздражителен, слушает в основном себя, растерял тех, кто его любит. Речь шла о том, что соответствует истине, но слушать не слишком приятно. Олег Николаевич замечательно отнесся к передаче, его комплимент был мне особенно дорог.

Критические высказывания прозвучали и в передачах, посвященных Т. Самойловой, Т. Лавровой, С. Немоляевой, М. Нееловой…

— «Серебряный шар» сплошь некомплиментарен.

— Комплиментарен был один выпуск — о Марине Нееловой. И в этом недостаток.

— Почему для Нееловой вы сделали исключение?

— Я люблю ее и высоко ценю. И просто так получилось. Передача вышла гораздо слабее, чем остальные мои работы. Не сказал многое из того, что надо было сказать.

— Что именно?

— Надо было упомянуть о замкнутости актрисы, хорошо знающей себе цену. Человек она очень образованный и воспитанный. И язычок имеет острый…

— Но это же скорее достоинства!

— Это то, о чем не упомянули. Портрет мог бы получиться объемнее. И Лаврова, и Неелова — я знаю их очень давно. Была передача о Р. Плятте, за которую обиделась его вдова. Из нее следовало, что выдающийся актер был конформистом, при прежней власти очень благополучно существовал. Это правда. Сейчас все изображают из себя диссидентов, а на самом деле жили вполне хорошо.

— Многие ли дистанцировались от режима или позволяли себе какую-то фронду?

— В театральном мире таких было немало, они жили, как бы не соприкасаясь с властью. А фронду позволяли себе многие, тот же Ефремов. Он всегда вел себя свободно, никого не боялся. Он вообще человек смелый, с ним бывает нелегко, но он честен.

Недавно обратил внимание на афишу МХАТа им. Горького — «Зыковы». Убежден — это доронинская роль. Могу представить, как бы пьесу поставил Товстоногов. Смотрю репертуар Татьяны Васильевны и понимаю, что с ней происходит. Она не принимает этой новой жизни совсем, и в этом наше расхождение. Мне тоже многое не нравится, но что-то меняется к лучшему…

— Очевидно, бывали случаи, когда «Серебряный шар» не вмещал существенных мотивов и фактов биографии ваших героев?

— Конечно, ведь программа длится всего 40 минут, на текст остается совсем немного. Так что важные моменты остаются подчас за рамками передачи. Если была бы возможность сделать о Дорониной двухсерийную программу, не было бы никакого непонимания. А так — сместились акценты, кое-что выпало. Так было и в выпусках, посвященных танцовщику Алексею Ермолаеву, вахтанговцу Николаю Гриценко. Так что это естественно.

— С какими трудностями вы сталкиваетесь?

— Очень непросто было рассказать о Николае Хмелеве — материала же нет! Фрагменты из четырех кинофильмов с его участием да маленькие кусочки из киножурнала «Новости дня» со сценами из «Анны Карениной». Голос Хмелева звучал на фоне фотографий, а вся передача получилась в виде моего монолога и крошечных документальных вставок.

— Как объяснить такой диапазон: с одной стороны, мастера отечественной сцены, с другой — голливудские звезды?

— ТВ — явление массовое, нельзя снимать исключительно программы о Хмелеве, Бирман, Ермолаеве, Завадском, как бы это ни было интересно. Элитарные передачи — для интеллигенции. А сюжеты о Рите Хейворт, Татьяне Дорониной, Татьяне Самойловой — это для самого широкого зрителя. Обычно мы стремимся рассказывать о художниках «первого ряда», высокого художественного наполнения, о тех, с кем я лично знаком, за исключением, разумеется, западных звезд, когда используется литературный материал.

— Вы упомянули Юрия Завадского. Рассказывая о нем, вы касались темы взаимоотношений Фаины Раневской и Юрия Завадского?

— Не касался. Я не сделал передачи о Раневской, которую глубоко чту. Она была далеко не ангел. И трогать эту тему сегодня, когда обоих нет в живых, разбирать, кто прав, кто виноват, трудно и едва ли стоит. Взял-то ее в Театр имени Моссовета Завадский! После ухода Фаины Григорьевны из Театра имени Пушкина никто ее не пригласил. А в Театре Моссовета она сыграла главные роли.

— В то же время она жаловалась, что Юрий Александрович не дает ей ролей.

— Она жаловалась всю жизнь, таков ее характер. Я живу в театральной среде и знаю: к тому, что говорят актеры, нужно относиться очень осторожно. Скажут что-то, им так кажется. А театр — дело коллективное. Нельзя утверждать: какой ужасный Завадский или какая была замечательная Раневская. Многообразие жизни позволяет строить программу по законам внутренней драматургии. Меня интересуют судьба, драма жизни, легенда и реальная биография, которые часто не совпадают.

— Кого мы увидим в будущих выпусках «Серебряного шара»?

— В ноябре зрители встретятся с Валентином Гафтом. Затем последует выпуск, посвященный Фрэнку Синатре. Планируем осветить предстоящие гастроли Театра «Современник» в США. Хочу снять передачу об Анастасии Платоновне Зуевой, которой исполняется сто лет. Мечтаю сделать портреты Наталии Николаевны Пушкиной и Марины Цветаевой, вырваться за рамки актерских театральных судеб.

— В 1985 году вышла ваша книга «Ангелина Степанова — актриса Художественного театра». Недавно вы подготовили к публикации интереснейшую переписку Ангелины Иосифовны с Николаем Эрдманом. Не думаете ли вы, как вы говорили в одном из интервью, написать о старейшей актрисе МХАТа новую книгу?

— Надеюсь переиздать старую в расширенном варианте.

* * *

Закончив разговор с Виталием Яковлевичем Вульфом (нынче его программа называется «Мой серебряный шар» и выходит на канале «Россия») на теме литературы, логично продолжить его беседой с Львом Аннинским, который предпринял попытку рассказать о писателях и их произведениях языком телевидения.

Мандельштам написал когда-то: «Век мой, зверь мой, кто сумеет заглянуть в твои зрачки и своею кровью склеит двух столетий позвонки?» Позвонки двух столетий попытался «склеить» писатель, кинокритик Лев Аннинский, выступивший в роли автора и ведущего цикла «Серебро и чернь», работа над которым завершается в объединении «Лад» Российского телевидения.

ВЗГЛЯНУТЬ В ГЛАЗА ХХI ВЕКУ

— Нынешняя работа — не первая ваша встреча с ТВ. Как это случилось?

— Каждый раз ужасно боюсь и сопротивляюсь, но очаровательная женщина, редактор Наталья Приходько, позвонила мне в 92-м году — и обольстила! Она сказала: «Вам интересно, какой придет Россия в ХХ1 век?» Я слегка остолбенел, потом ответил: «Кому же это не интересно?» И она предложила порассуждать на эту тему.

У кого в кино возникает эта тема? У Марлена Хуциева в «Бесконечности». Побеседовали с Хуциевым, взяли куски из его фильма, я их прокомментировал. Потом задумались: а почему только кино? Давайте возьмем живопись, например, полотно Ильи Глазунова «Мистерия ХХ века». И с ним потолковали. А потом просто пошли разговоры с интересными людьми о том, как Россия входит в ХХ1 век.

Каждый раз на рубеже столетий заманчиво оглянуться и сообразить, где мы, что с нами происходит, что осуществилось, что — нет. Стал приставать с этими вопросами к тем, кого считал людьми интересными, достойными: Гефтеру, Баткину, Леваде, Сидорову. Редактором цикла была Наталья Приходько. Ей принадлежит и название цикла — «Уходящая натура», которое ко мне приклеилось, как клеймо. Были и серьезные трудности, которые я так и не преодолел. Некоторые собеседники относились ко мне как к интервьюеру. Мне говорить не давали, только ждали вопроса, чтобы начать высказываться. Я не то, чтобы хотел высказаться, мне есть, где это сделать, но в таком положении трудно управлять разговором. Люди более внимательные и чуткие давали мне некоторую волю, и мы совместно благополучно добирались до финиша. А с теми, кто жаждал излить себя, диалог не получался, и это вышло наименее интересно. Я страшно уставал от имитации диалога.

— Но все-таки вы удовлетворены циклом «Уходящая натура»?

— Пока мы над ним работали, было жуткое ощущение, что занимаюсь не своим делом. Смущало внимание совершенно незнакомых людей. Писать куда интереснее, на письме можно выразить все то, что волнует. Но когда после выхода в эфир пошла почта (весьма обильная), то часто спрашивали: а что вы сделали еще? Отвечал вопросом: а вы хоть строчку мою читали? Нет. Даже не знали, что вы пишете. Но в полном отчаянии я был, когда после вручения премии ТЭФИ в прошлом году нас всех пригласили на пресс-конференцию и журналисты задавали тот же вопрос. Отвечал как в том анекдоте: я еще немножко шью…

— Теперь вы усложнили себе задачу. В «Уходящей натуре» беседовали с живыми людьми, на этот раз речь пойдет о Серебряном веке русской культуры, а от него даже осколков живых не осталось…

— Все замечательные решения приходят интуитивно и внезапно. Они, как правило, не вынашиваются, вынашивается потом аранжировка. Предложил сделать диалог Горького с Платоновым. Дело в том, что у меня была уже литературная работа на эту тему. Чтобы сохранить преемственность, назвали цикл «Неуходящая натура», сняли четыре фильма: Горький-Платонов, Симонов-Гроссман, Ахматова-Цветаева, Шукшин-Трифонов. Они переговаривались друг с другом…через меня. Сериал имел резонанс. Телевизионное начальство попросило сделать еще что-то. А я как раз закончил писать книгу. Расскажу о ней, поскольку нынешний цикл снимается как бы по ней.

Однажды я перепутал цитаты — слова Ходасевича приписал Мандельштаму. То ли в спешке работал на компьютере, то ли не перечитал лишний раз текст. Ошибка прошла в одной парижской газете, потом ее повторил «Московский комсомолец», и тут мне врезали как следует. И справедливо. За такие вещи я и сам не пожалел бы никого. Задумался: почему ошибся? Эту фразу — «привил классическую лозу советскому дичку» — вполне мог написать и Мандельштам. Он тоже пытался и не сумел адаптироваться к эпохе Москвошвея. Все они, поэты Серебряного века, пытались понять, как им жить в этой новой реальности, и никто из них жить в ней не смог. Кто-то, как Маяковский, вообразил, что это возможно, но и ему не удалось. Другие заведомо знали, что не получится. Пытался понять загадку: что произошло с ними? Как мне жить в реальности, которая сегодня повторяет прежнюю? Мы уничтожаем в очередной раз государство, в котором живем, и делаем вид, что на его месте возникнет какое-то иное или возродится старое, уничтоженное. Надо было понять, как жить в уничтоженной стране. А как они, наши поэты, жили после 17-го?

Стал перечитывать Мандельштама, Ходасевича, уяснил, что перечитывать надо не только их. И угол зрения должен быть таков: как теряется реальность и возникает антиреальность, в которой с изумлением и ужасом узнается та, исчезнувшая? Такой сюжет. Дальше надо было определить, кого я возьму. Магическое число — 12. Было 12 апостолов. У меня есть теория смены поколений, которая происходит каждые 12—14 лет. Так что решил говорить о близких по рождению поэтах, причем только великих. Неслыханное дело, но в России на рубеже Х1Х-ХХ веков было двенадцать великих поэтов: Блок, Клюев, Гумилев, Северянин, Хлебников, Ходасевич, Мандельштам, Пастернак, Ахматова, Цветаева, Маяковский, Есенин. Среди них — и «неосвоенные» фигуры вроде Северянина. Или Клюева. Начал писать, получилась большая книжка, она, кстати, скоро выйдет в свет.

Но на телевидении мне сказали, что 12 много, ограничимся шестью. Так что для телецикла остались Блок, Клюев, Северянин, Ходасевич, Маяковский и Гумилев.

Писать сценарии я не умею, этот процесс для меня мучителен. Прошел и через него. Сочиняя их, увидел, как великие поэты оплакали или уничтожили эту современную им реальность, примирились с ее гибелью или возрадовались. Но вдруг почувствовали: стоят-то на том же пепелище! И мы стоим. И это меня выпрямило. Потому что мне тяжело жить в ситуации, когда топчут прошлое. Россия вся состоит из этого дикого, жуткого прошлого. Но другого у нас нет…

— В книге все выражено словом, на экране должен быть изобразительный ряд. А от ваших героев, кроме текстов и фотографий, ничего не осталось…

— Могу сказать, как уже делалось. Когда снимали передачу об Ахматовой и Цветаевой, бригада объездила все цветаевские музеи, нашли ее любимые безделушки, украшения. А для передачи о Горьком и Платонове сняли ту дверь, которую Платонов с трудом открывал, идя к «буревестнику революции» и думая о тюрьме. Когда спрашивают, что можно снять, советую, где и что поискать, но добавляю: фантазируйте.

— Кому адресован ваш новый цикл? Не секрет, что нынче поэзия не в цене.

— Речь идет о России. А это можно выразить и через поэзию и что угодно другое. Вы могли бы спросить жестче: кому это нужно? Когда пишу, не знаю адреса. Но потом с благодарностью обнаруживаю, что читают. Некоторые мои статьи печатались в приложении к газете «1 сентября» и оказались очень кстати учителям, преподавателям вузов, старшеклассникам…

* * *

И все-таки передач, посвященных литературе, на нашем телевидении на удивление мало. Не беру в расчет канал «Культура», ему эта тема как бы предписана сама собой. А взгляните на сетку вещания других каналов — какая уж там литература! Тем примечательнее оказалась затея телекомпании REN-TV — на мой взгляд, не бесспорная, но в целом удачная — создать антологию русской поэзии.

Есенин настолько велик, что не втискивается в сетку вещания ОРТ

Признаюсь, я не принадлежу к числу поклонников Евгения Евтушенко. Фронда его по отношению к тоталитарному режиму воспринималась многими как не очень искренняя. Слишком публицистичен, слишком актуален, а служенье муз, как известно, не терпит суеты…

И тем более приятно удивила авторская программа Евгения Евтушенко «Поэт в России больше чем поэт», снятая телекомпанией REN-TV. В основу ее легла вышедшая в этом году антология русской поэзии «Строфы века». В этом издании, насчитывающем более тысячи страниц большого формата, представлены 875 поэтов!

«Как бы несовершенна ни была эта антология, — пишет в предисловии Евтушенко, — над которой я работал примерно 20 лет плюс всю предыдущую жизнь, эта книга, надеюсь, будет не менее ошеломляющим открытием не только для юных читателей поэзии, но и для многих, собаку съевших в этом деле знатоков. Наверняка я вызову недовольство многих живых авторов и моим выбором, и количеством строк, и комментариями, и смертельную обиду тех, кого я не включил вообще. Предоставляю им право включать или не включать меня в их антологии и выбирать и комментировать…»

Идея создать на материале антологии телепрограмму возникла во время съемки очередной передачи Эльдара Рязанова «Беседы на свежем воздухе» (производство REN-TV). Евгений Александрович рассказал, что вот-вот выйдет в свет составленная им антология русской поэзии. Руководитель (теперь уже бывший. — Ю. К.) REN-TV Ирена Лесневская предложила проект: еженедельную программу, рассчитанную на показ в течение года. Иными словами, 52 части по 25 минут каждая, где автором и ведущим выступил бы поэт. Евтушенко принял предложение. О том, как проходили съемки, рассказывает руководитель программы «Поэт в России больше чем поэт» Ирина Химушина:

— Когда мы приступили к съемкам, было ощущение, что взялись за невозможное: снять полсотни передач за полтора месяца!

В первый же день возник спор из-за…подушек. Евгений Александрович у себя на даче, в Переделкине, сидит на диване с подушками. На подушках вышиты уточки. Говорим: в кадре что-то лишнее, и переворачиваем подушки. Евтушенко взвился: может, это и плохой вкус, но это мои подушки, они мне нравятся, оставьте их в покое! Потом, когда уже отношения наладились, переворачивали весь дом, снимали и выносили полки, картины, втаскивали вещи обратно. Евтушенко умолял: только не трогайте колонну, она несущая, без нее все рухнет…

Или передача о Цветаевой. Мне довелось снимать не одну программу о судьбе и творчестве Марины Цветаевой, знаю о ней немало. И, конечно, очень боялась: что нового сумеет сказать о ней Евтушенко? Когда мы приехали в музей Цветаевой, он заявил: «Ставьте свет, делайте, что хотите, — только оставьте меня одного часа на два». Эти два часа он просидел один. И когда включили камеры, он заговорил о Цветаевой — незнакомой, прекрасной. И при этом — никакого наукообразия!

…Восемь кассет готовы: передачи смонтированы, озвучены, хоть сейчас в эфир. Работа над остальными продолжается в аппаратной. Зимой Евтушенко, вернувшись из-за границы, вместе с бригадой сделает последние «штрихи», возможно, кое-что придется переснять.

Придирчивого зрителя поначалу, может быть, покоробит пестрота рубашек ведущего, его неизменное (особенно во вступительной части) присутствие в кадре. Но вот Евтушенко читает стихи — и неожиданно покоряет своей проникновенностью и мастерством. Бунина он читает совсем не так, как Есенина, по-разному, индивидуально звучат строки Случевского и Щировского.

Руководство ОРТ поначалу одобрило проект. Потом главный продюсер ОРТ Константин Эрнст, посмотрев два видеофильма, заявил, что поэзия нашей публике не нужна, ей нужны игры, но уж, так и быть, поставим в эфирную сетку. Пообещав, убыл куда-то, а оставшиеся начальники пожимают плечами и кивают друг на друга.

И. Лесневская воспринимает происходящее спокойно: программа великолепная, она не пропадет. Но жаль, что в дни есенинского юбилея зрители не увидят посвященный поэту фильм!

* * *

Уже не припомню, при каких обстоятельствах познакомился с Виктором Ивановичем Мережко. Но точно знаю: «свел» меня с ним мой старинный приятель Леонид Золотарев, руководитель студии «Телесериал». Бенефисом Виктора Мережко эта студия начала свою «эфирную жизнь».

Получилось все достаточно весело и непринужденно, мероприятие это я описал в репортаже с заголовком

БЕНЕФИС ВИКТОРА МЕРЕЖКО

Если полагаете, что Виктор Мережко сценарист, драматург, актер, ведущий «Кинопанорамы», — вы правы. Но вот коллеги Виктора Ивановича, собравшиеся на дружеские посиделки в его честь в Концертной студии Останкина, видят его и в других ракурсах…

— Мережко? — переспросил Сергей Шакуров и улыбнулся. — Хулиган. Абсолютно несерьезный человек! Сценарий отгрохал такой, что фильм «Собачий пир» завоевал кучу премий, в том числе и в Монреале. А Наталья Гундарева получила приз за лучшее исполнение женской роли, потеснив такую звезду мирового кинематографа, как Клаудиа Кардинале.

Ну а хулиган потому, что заставил меня бить ее, мою любимую партнершу, напиваться с нею до чертиков, раздел меня догола…

Вячеслав Спесивцев, режиссер «посиделок», предлагает Шакурову подняться в студию, где, по его словам, не просто творческий вечер, а…суд над Мережко.

— Судите его! — оживляется Шакуров и спрашивает: — А судьи кто?

Выясняется, что «судьи» — Наталья Гундарева, Нонна Мордюкова, Игорь Костолевский, Самсон Самсонов и другие известные личности, они же — давние друзья Виктора Ивановича.

Тему продолжает Нонна Мордюкова.

— Виктор — наш человек. Любит принять людей дома, угостить…Происходит из донских казаков. Я как-то ему сказала: «Витька, возвращайся в Ростов!» Дело в том что, занимаясь литературой, накоплением материала, необходимо иногда возвращаться на родину.

Виктор Мережко открылся для меня полностью не во время съемок очередного фильма, а когда мы ездили с готовой картиной. Познакомилась с его семьей, послушала его рассказы о собственной жизни, когда долгое время по приезде в столицу они жили у чужих людей, спали на полу, — Москву завоевывать трудно…Мне кажется, у него большой запас прочности, ибо есть основа — казацкая…

— Такие люди, как Виктор Мережко, — заметила Наталья Гундарева, — должны жить долго, они привносят в нашу жизнь добро. У Мережко есть определенный способ — или стиль общения. Он всегда старается принять человека, понять даже противоположную позицию, оправдать. А уж потом — высказать свои соображения. В нашем обозленном обществе чаще наталкиваешься на отрицание. С ним, Мережко, легко. К нему охотно идут актеры, снимаются с удовольствием в фильмах по его сценариям, участвуют в «Кинопанораме».

Я сыграла в четырех картинах по сценариям Мережко. В первой из них — «Здравствуй и прощай» — мы, совсем молодые, играли с Людмилой Зайцевой. И только с годами поняли, что такие женские роли, какие создает Мережко, — редкость. Их интересно воплощать, даже если роль небольшая, актриса найдет в ней что-то специально для себя…

Лев Дуров так пояснил суть своих взаимоотношений с Мережко:

— Я подумал: зачем Виктор приглашает меня? И понял — ближе, чем я, нет у него ни актера, ни режиссера. Ведь я не поставил ни одной пьесы В. Мережко. Не снял ни одной картины по сценарию В. Мережко. Я не сыграл ни одной роли в картине по его сценарию. Я ему ничего не напортил!

— Ты изготавливаешь дьявольскую смесь, — юмористически заметил, обращаясь к Мережко, Самсон Самсонов, — берешь трагедию, добавляешь драму, размешиваешь — и получается такое…Твои предшественники — Шекспир, Чехов — тоже пробовали. Прошу, напиши мне комедию — я ее поставлю!

— О Мережко говорит и легко, и сложно, — сказал Игорь Костолевский. — Легко, потому что нас связывает многолетняя дружба. Она началась с картины «Прости», где я неожиданно для себя сыграл роль неверного мужа (до этого играл сугубо положительных героев), а Мережко также выступал в качестве актера. Трудно потому же, ибо для меня Мережко — не просто сценарист, а человек, которого люблю. В нем есть здоровое человеческое начало, позволяющее воспринимать жизнь целостно, светло, есть непосредственность, простота и полное отсутствие позы. Однажды я сказал ему: «У тебя один недостаток — ты не пишешь роли для меня…»

С трудом пробившись к возбужденному, задерганному постановщику, Вячеславу Спесивцеву, спросил:

— Почему вы согласились быть режиссером творческого вечера Виктора Мережко?

— Мережко для меня — это совесть человеческая, — с пафосом ответил В. Спесивцев. — Совесть, как и любовь, спасет мир.

Когда Виктор попросил, чтобы режиссерское воплощение вечера осуществил я, — согласился с удовольствием. Ведь режиссера нельзя оценивать количественно. Например, Питер Брук. Поставил за год более двадцати вещей — спектакли, фильмы, шоу, концертные номера. И при этом — руководит международным центром в Париже. Каков уровень! Так что дело не в жанре, а в видении, которым обладает режиссер. Творческий вечер — тоже спектакль, тем более, когда в центре его такая личность, как Мережко.

— Ваши творческие пути пересекались?

— Пересекались, но странно. Как-то Виктор Иванович принес мне пьесу — а ее поставил другой театр. Я по каким-то причинам не смог. Потом предложил другую — опять мимо. Сейчас он предложил мне новое произведение, которое я очень хотел бы поставить, — увы, кино не позволяет, у него «право первой ночи»…

Тем временем на сцене продолжался бенефис — в духе актерских «капустников», весело, по-домашнему просто, живо. Для Виктора Мережко пели Лариса Голубкина, Станислав Громов, квартет «Доктор Ватсон», Юрий Антонов, артисты театра «Ромэн»…

* * *

Не стану утверждать, что с Мережко сдружились. Но это факт: не раз бывал у Виктора Ивановича в его мастерской на улице Усиевича. Сидели за дощатым столом, подолгу беседовали, разговор наш иногда прерывал попугай, который вдруг хрипло орал: «Ваня! Где Ваня?» Мережко сухо говорил птице: «Помолчи. Ваня дома». Ваня — это сын Виктора Ивановича.

Мережко в ту пору вел «Кинопанораму», а позднее — программу «Мое кино» на канале ТВ-6. Во времена Эдуарда Сагалаева он был вице-президентом ТВ-6, хотя и утверждал, что звание скорее символическое.

Результат одного из таких пространных разговоров о телевидении, кино и о жизни вообще я озаглавил

ИСКУССТВО НРАВИТЬСЯ СЕБЕ

— Ныне вы признанный драматург, сценарист, актер. Видимо, так было не всегда?

— В кино я стартовал быстро. Учился на втором курсе, когда на «Мосфильме» сняли мою четырехчастевку. Картина называлась «Зареченские женихи», играли молодые Леонов, Видов, Филиппов. Когда я был на третьем курсе, Виктор Гресь снял ленту «Слепой дождь», получившую в Монте-Карло приз — «Золотую нимфу». Потом с тем же режиссером мы сделали еще короткометражку — «Кто умрет сегодня». На экраны она не вышла — слишком мудреная получилась. Следующие три года были тяжелыми: писал сценарии, а их не принимали. Что-то я потерял в контакте со студиями. И, наконец, «Здравствуй и прощай», фильм, снятый Мельниковым на студии «Ленфильм». И после этого, как говорится, пошло.

— Сюжеты вы черпаете из собственной жизни?

— Все мы так или иначе эмоционально подпитываемся детством. Но все-таки это уже ушло. Деревню я уже совершенно не знаю. Хотя в свое время написал много сценариев, связанных с сельской темой, — «Здравствуй и прощай», «Трын-трава», «Никанорова», «Трясина»… Сюжет чаще всего возникает из какой-то мгновенной ситуации, события. Скажем, «Собачий пир». Как-то в Союзе кинематографистов встречаю Анатолия Ромашина и Армена Джигарханяна. Говорят мне: напиши для нас двоих сценарий. Это же два классных актера! В это время вижу — один пьяный сценарист спускается из ресторана. Говорю: есть идея! Представьте: два алкаша возвращаются из ЛТП. Ни того, ни другого дома не ждут…Потом подумал: два мужика, наверное, не очень хорошо, нужно еще и женщину. И начал писать роль для Светланы Крючковой. Но когда сценарий был готов и попал в руки режиссера, он заявил: хочу снимать Гундареву! А Наталья Гундарева — моя старинная приятельница, один из самых близких мне людей. Удивительная женщина! Умница, терпеливая, тактичная, талантливая. А вместо Джигарханяна появился Сергей Шакуров…

Недавно заключил договор с «Беларусьфильмом». Сценарий называется «Лиса». Рассказали мне историю о том, как девочка начала шантажировать взрослого мужчину. Рассказ весь занял три минуты. А я подумал: какая история! Есть характер этой девочки, которая в силу обстоятельств считает себя правой и поступает так, как считает нужным. Или недавно произошло одно событие в Молдове… Не буду рассказывать. Услышал и оторопел: какой блистательный сюжет, причем трагический!

— Сергей Шакуров, очевидно, имея в виду вашу склонность к шутке, розыгрышу, назвал вас абсолютно несерьезным человеком. Так ли это? Какие качества видите в себе?

— В себе? Трудно сказать… У человека несколько лиц: дома он — один, на работе — другой, с женщиной — третий. И везде надевает маску. Так и я. Возьмем «Кинопанораму». Там я надел маску такого милого, слушающего, внимательного, деликатного собеседника. И становлюсь рабом этой маски. Я ведь знаю огромное количество смешных историй, умею их рассказывать, особенно с национальным колоритом. Мне говорят: ну что же ты сидишь, расскажи пару баек! А я не могу — маска… Главное, я не потерял способности чуть-чуть себя воспитывать. Антон Павлович говорил: выдавливаю из себя раба. А я выдавливаю, пожалуй, хама. Хам — это и есть, по сути, вариант раба…

— На наших глазах происходит печальный процесс. Видные творческие личности, скажем, Михаил Козаков, Валентин Никулин, не выдержав тягот жизни в отечестве, уехали за рубеж. Как вы относитесь к такой добровольной эмиграции?

— Ваша формулировка неверна. У Миши Козакова не было тягот. Это баловень судьбы — начиная с фильма «Убийство на улице Данте» и вплоть до исполнения стихов (он же великолепный чтец). У него не было проблем заработать деньги. Так что это, скорее, определенная нечестность. Когда тот же Миша говорит: «Я уехал потому, что надоело быть несвободным» или «Я не могу себя реализовать, надоели унижения», — тут что-то не так. Просто захотелось пожить красиво, может быть, точнее, комфортно. Наши диссиденты, уезжая «туда», плачут, целуют землю. Но никто пока обратно не возвращается. Один ставит условие: вернусь, когда издадут мои книги (Солженицын). Войнович по приезде без конца рассказывает про Мюнхен и прекрасное мюнхенское пиво. Жора Вайнер, приезжая издавать здесь книжки, все-таки через две недели отправляется обратно, хотя пока там не лучшим образом устроился. Не голодает, конечно, но он еще не богатый человек. А тут был богатым. Понимаете, они уезжают, рыдая и разрывая на себе тельняшку, но возвратятся, посмотрят: о-о, не хочу! Там с голоду кто умирает? Наркоманы, бродяги, да и то если их где-то забудут или они себе лишнего вколют. А человек с головой, с руками, с каким-то талантом никогда не пропадет. А наши уехали, понимая, что, по крайней мере, детям своим создадут нормальную жизнь.

— В основе этого шага, вы полагаете, лежит меркантильность?

— Корысть, я сказал бы так. Расчет. Я всегда думаю: мать твою так, ты приехал в эту страну, ты ее жалеешь, на форумах ты в первых рядах, произносишь речи. А потом дуешь отсюда за рубеж, в свою квартиру со словами: «Слава Богу! Ушел из этого ада!» Если хочешь, чтобы в этом аду получился рай, помоги немножко, хватит оттуда давать советы! Во мне это, кроме стыда, ничего не вызывает. Сложнее стал относиться к диссидентству. Разваливать-то проще простого, попробуй склеить — и чтобы не было крови! Убитые в Молдове, Грузии, Армении, Осетии, Средней Азии, в Москве — это что? Если уж раскачивать, то как-нибудь умно, а то сильно накренишь, лодка черпанет воды и пойдет ко дну. А если сейчас вспыхнет Россия? Что там Югославия! Если вспыхнет эта безумная, несчастная, потерявшая уже всякую веру страна, этот лапоть земли — какие пожары начнутся! Какой разбой! А ты сидишь за бугром и советуешь…

— Каково, на ваш взгляд, сейчас в России творческому человеку, в частности, кинематографисту?

— Очень трудно. Встречаю своих коллег — все в растерянности. Звонит из Петербурга Трегубович, он возглавляет «Ладогу» — одно из лучших кинообъединений в России. Загибаются. Нет денег. В запуске — одна картина. Простаивают цеха, простаивают люди. Иностранцы приезжают к нам снимать кино с удовольствием — в тех же павильонах, с той же рабочей силой. Ему-то, иностранцу, платят не 1000 рублей, а 100 долларов — это гарантированная оплата, инфляции не подлежит… И сдается «Ленфильм» с потрохами, как база, иностранцам. Так уничтожается отечественное кино.

— Печально, тем более что касается не только сценаристов, актеров, режиссеров, но и зрителей.

— Зритель пока не сформулировал своего отношения. Но недоволен: где посмотреть наши фильмы? Недавно вернулся из Анапы — во всех кинотеатрах города американские фильмы. Ни одного русского названия. Ворчат люди. Но их приучат. Станут потреблять американскую жвачку. Африка же не снимает своего кино, там смотрят плохие голливудские ленты. Хорошие не нужны — над ними надо думать. Государство точно забыло и о кино, и о театрах…И это самая большая ошибка нашего руководства. Никакая рыночная экономика в бездуховном обществе не может быть нормальной. Она будет уродливой, преступной, потому что люди находятся в духовном вакууме. А заполнить его могут литература, искусство.

— Разговор у нас нет-нет да и сбивается на политику. Понимаю, что говорить о ней надоело, но все же спрошу: какие взгляды вы исповедуете? А может, вы аполитичный человек?

— Считаю, что не могу быть аполитичным, хотя изо всех сил стараюсь быть вне политики. Я — сторонник реформ Ельцина, до сих пор ценю Горбачева. Другое дело — он остановился в своем движении к демократии, слишком много теоретизировал, слишком много призывал. Похоже, он был прав, когда говорил: давайте сохраним Союз. Но сила уже была у президентов, их одолевали амбиции и самолюбие, они разнесли этот пирог на куски. И сейчас каждый тащит в свою сторону, уже от растерянности. Я голосовал за Ельцина, в августе 91-го был у Белого дома. И это не одержимость. Но почему сейчас интеллигенция отшатнулась от российского руководства? Потому, что наверху забыли об интеллигенции. Не стоит обманывать ее, как ребенка, которому дают конфетку, а внутри — пусто…

— В таком случае, Виктор Иванович, как вы представляете себе пути спасения страны, выхода России из кризиса?

— Рецептов нет. Знаю только: должен появиться некто, кто скажет: давайте работать. Мы же все иждивенцы, ждем миллиардов с Запада. За 70 лет государство воспитало нас такими. Все было не очень красиво, не слишком сытно, не богато — но все было гарантировано. Лишившись этого, мы оказались в растерянности. Требуем: дайте! Как Емеля, который лежит на печи, а щука ему воду таскает. Что касается культуры… Нужно, чтобы и военно-промышленное лобби понимало: ощетинившись танками и ракетами, не спасешь страну. После нас будут дети и внуки, которые не обязательно станут генералами и руководителями ВПК. Ребенок с чего начинает? Открывает книжку и читает: мама мыла раму. Должны быть и книжки, и сказки, и кино. Пусть будут «мыльные оперы» — но о наших проблемах, а не бразильских или мексиканских. Так что выход единственный: пусть закончится это безумие власти, безумие противостояния. Пора понять: земля у нас общая, и если кто-то может уехать, то не все.

— Как вы оцениваете, с профессиональной точки зрения, телевизионные программы?

— Мне нравится передача «Намедни», умная, без выпендрежа. Листьев мне симпатичен, его «Тема». Хотя, мне кажется, он теряет азарт, строит передачи по шаблону. Листьев талантлив, из всей «взглядовской» когорты, как выяснилось, самый интересный. Но нет в его передачах провокации, нет фокуса. Ну, естественно, моя передача мне нравится. Правда, она несколько засушена, не хватает взбрыка. «Кинопанорама» ровная и в силу этого иногда скучновата.

— Виктор Иванович, а есть режиссер, о котором вы мечтали, чтобы именно он поставил картину по вашему сценарию?

— Знаете, это поразительно, но — нет! Я работал практически со всеми, с кем хотел (кроме Кончаловского, да и с ним вместе сидели над сценарием). Начиная с Балаяна и Михалкова и кончая Дудиным. Сказать, что кто-то меня увлекает…Шакуров очень интересует, его талант, темперамент. Хочется что-то с ним создать. И с Дудиным. «Лису» я написал специально для Дудина. Когда Никита Михалков взял сценарий фильма «Родня», я от счастья бегал по квартире, плясал и орал «ура». Но Никита везде делает свою игру, он не учитывает тебя совершенно. Роман Балаян до «Полетов», можно сказать, не был Балаяном. И я долго уходил от желания написать сценарий. Потом заключил договор, деваться некуда, и я написал — как бы рассказал о своем старшем брате и в какой-то степени о себе. Вторую картину снимать с Балаяном желания не возникло. Человек он талантливый, но ленивый. Мечтаю снять мюзикл. Кажется, решусь на это. Вел даже переговоры с петербуржцами, чтобы выделили балетмейстера, чтобы начать вокальные репетиции. Но это — в будущем.

* * *

У телевидения были и будут свои феномены — передачи-долгожители. К их числу относятся программы «В мире животных», КВН, «Кинопанорама» и, конечно, «Клуб путешественников» с его неизменным ведущим Юрием Сенкевичем. (Сегодня его, увы, нет в живых).

Мне довелось встречаться с Юрием Александровичем. Хотелось расспросить его о настоящем и будущем «Клуба», о планах самого ведущего.

«Когда приезжаю в Соединенные Штаты, — говорит Юрий Сенкевич, — а я бывал там много раз, не покидает мысль: а ведь и наша страна могла бы быть такой процветающей. Встречаюсь за рубежом со многими людьми, наблюдаю (особенно в европейских странах) и вижу: наши-то гораздо интереснее, образованнее, активнее в творческом отношении. За рубежом люди и работой себя не слишком утруждают. А живут прекрасно! У нас вкалывают, вкалывают, все работают, суетятся, а пар куда-то уходит — в гудок, что ли?..»

Юрий КРОХИН

«Наша улица».

1150


Произошла ошибка :(

Уважаемый пользователь, произошла непредвиденная ошибка. Попробуйте перезагрузить страницу и повторить свои действия.

Если ошибка повторится, сообщите об этом в службу технической поддержки данного ресурса.

Спасибо!



Вы можете отправить нам сообщение об ошибке по электронной почте:

support@ergosolo.ru

Вы можете получить оперативную помощь, позвонив нам по телефону:

8 (495) 995-82-95