ГМИИ имени Пушкина меняет стратегию: музей стал чаще показывать работы современных художников, целенаправленно пополнять коллекцию медиаарта и второй раз подряд участвует с выставкой в Венецианской биеннале. Директор ГМИИ Марина Лошак рассказала корреспонденту “Ъ” Игорю Гребельникову, почему работа музея классического искусства с современными художниками важна не меньше, чем приобретение картины Тициана «Венера и Адонис».
— Судя по статистике за прошлый год, в лидерах посещаемости ГМИИ — выставки классического искусства. На первом месте — «Эпоха Рембрандта», следом — выставка японского искусства и «Венеция Ренессанса».
— И это предсказуемо. Хотя невероятный успех японской выставки был для меня несколько неожиданным. На осень 2021 года мы планируем выставку японского художника-эксцентрика ХIХ века Каванабэ Кёсая. А в следующем году — выставку древнего корейского искусства, и тут я немного беспокоюсь, ведь почему-то у нас японское искусство — предмет вожделения, а древнее искусство Кореи не так известно и востребовано.
— В мае в рамках Венецианской биеннале Пушкинский музей открывает выставку работ современных художников, включая театрального режиссера Дмитрия Крымова, приуроченную к 500-летию Тинторетто. Для Венеции он родной художник, да и современным искусством на биеннале удивить трудно. Не рискуете, что выставка потеряется на общем фоне?
— Нисколько. Во-первых, у нас есть собственное представление об актуальности искусства. Во-вторых, Тинторетто нам ментально ближе, чем Веронезе или даже Тициан. На нашей недавней выставке «Венеция Ренессанса», собравшей работы этих художников, по опросам зрителей главным героем оказался Тинторетто. Для меня это загадка, ведь Тициан и Веронезе — более роскошные, декоративные, яркие, тогда как Тинторетто — довольно мрачный, мистически настроенный художник. Но и тема нынешней биеннале — «Чтоб вам жить в интересные времена» — обращена к важным точкам в истории, когда совершаются перемены. Это близко к творчеству Тинторетто, который осуществлял перемены в искусстве, они шли вразрез с жизнью, казавшейся регулярной или традиционной. Мы много думали об этом, обсуждали нашу идею с художниками, давали им внятные, иногда даже жесткие установки.
— Выставка обещает ««спиритуалистическое» погружение в мир Тинторетто». Как это будет происходить?
— Не стану раскрывать все карты, но это будет впечатляющая история на тему «Тайной вечери» и чудес, и зрители станут участниками этого события. Каждая работа создана художниками специально для нас и для пространства нашего проекта. Режиссер Дмитрий Крымов выступает как медиахудожник с тонкой и необычной видеоработой. Мы покажем новые произведения Ирины Наховой и классика медиаискусства американца Гарри Хилла, а также интервенцию швейцарского коллектива «!Mediengruppe Bitnik». Проект представит картины венецианского живописца, последователя Тинторетто Эмилио Ведовы. Мы покажем не традиционную выставку, а современную мессу, которую можно созерцать по актам. Первый акт будет посвящен важнейшей для Тинторетто теме «Тайной вечери», к сюжету которой он возвращается неоднократно. Второй акт — это чудеса, которые творятся сегодня современными художниками. И все это в пространстве церкви Сан-Фантин рядом с театром «Ля Фениче», она десять лет была на реставрации, а теперь оборудована и для музейных показов. Церковь откроется для публики нашим проектом. Зданием распоряжается дон Джанматтео Капутто, священник, архитектор по образованию, он обожает современное искусство и вообще потрясающий человек. Мы с ним познакомились во время подготовки «венецианской» выставки в нашем музее и благодаря ему смогли получить работы Тинторетто, включая одну из его «Тайных вечерь», которая в церкви висит очень высоко, даже мало кто из специалистов видел ее на уровне глаз.
— В 2011 году три известнейшие работы Тинторетто открывали основной проект Венецианской биеннале, который курировала Биче Куригер. Да и живопись Эмилио Ведовы выставляли в Скуоле Сан-Рокко, почти полностью оформленной Тинторетто. Не смущает ли вас, что отчасти вы повторяете эти ходы?
— Нет, нас это не смущает. В этом направлении многие что-то делали, да и нет уже темы, которая бы не возникала. Но каждая отыгрывает важную карму, наша карма — ступить на этот путь. Нам важна и тема братств, в том числе и бедных братств, по заказам которых работал Тинторетто. Эта выставка — о роли художника, который работает не с богатыми клиентами, не в поиске средств к существованию или личному комфорту, а для того, чтобы человека ничего не отвлекало от произведений, среди которых происходит литургия, на которых он сосредоточится и которые изменят его. Это важно и в современном искусстве, и вообще в искусстве.
Также эта выставка — погружение в мир Тинторетто, где главный герой — это одушевленное пространство. Тинторетто был одержим пространством. Художник создавал свои образы, четко вписывая в окружающее поле, как site-specific-инсталляции. Подход Тинторетто, революционный для своего времени, близок современным медиахудожникам: на первый план в его искусстве выступает идея иммерсивности — погружения в пространство.
— Для Европы выставки в церквях, как и диалог современного искусства с религиозным, обычное дело, но ничего подобного невозможно представить в России. Нужны ли, по-вашему, у нас такие формы диалога? И что этому мешает?
— Мне кажется, нужны, в том числе и для воцерковленных людей. Ведь в этом и миссия церкви — растить их в любви и принятии разного искусства, конечно, если внутри него заложена любовь, а не разрушение ради разрушения. Это важно и для музеев. Проблема в неумении общества договариваться, неумении вести диалог без излишнего раздражения, неприятии другого мнения, в подозрительности. В церковной среде много образованных людей, способных к этому диалогу.
— Возвращаясь к вашей выставке: зачем ГМИИ Венецианская биеннале? Музей и так прекрасно знают во всем мире. Это ведь затратно — арендовать церковь, подготовить и содержать такую выставку.
— Присутствие на Венецианской биеннале для нас очень важно. Мы там не для того, чтобы о нас узнали лучше, как о музее с потрясающей коллекцией импрессионистов, итальянского барокко или древнего египетского искусства.
Наше нынешнее участие в биеннале было бы невозможно без партнеров — фонда Stella Art. Эта профессиональная команда — наши большие друзья.
— Не кажется ли вам, что обращение музея классического искусства к современному, к медиаарту,— вроде попытки успеть на уходящий поезд. Ведь важнейшие произведения этого искусства уже находятся в крупных музеях или стоят астрономических денег. Да и вообще, современное искусство уже везде, куда ни глянь. Вы придерживаетесь какого-то особого подхода?
— Конечно, у нас свой взгляд на то, что в современном искусстве важно или не важно. Мы выбираем тех, кто наиболее близок к нашему пониманию важного в искусстве. В этом сила любой коллекции — во взгляде куратора, в отборе. Именно медиаарт — наименее коммерциализированное направление в современном искусстве. Сейчас самыми посещаемыми оказываются места, где все решает атмосфера, а главной мотивацией зрителей становится соучастие. Меня это очень воодушевляет, когда люди становятся соучастниками происходящего в музее. И нам очень хочется, чтобы наш Музейный городок, который мы через некоторое время откроем,— был не склепом для чудесных коллекций, а живым местом.
— То есть программа «Пушкинский ХХI» — это задел на новые форматы работы вашего музея?
— Именно так. Пространство, где все рядом, пространство бесконечной рефлексии художников, кураторов, зрителей. Нам нужна большая армия интерпретаторов, и это должны быть не только наши кураторы.
— Давайте поговорим еще об одном венецианце — Тициане, о его картине «Венера и Адонис», которая стараниями вашего научного сотрудника, хранителя итальянской живописи Виктории Марковой атрибутирована как тициановская, о затянувшейся попытке музея ее купить. Вы вроде договорились о приобретении, но пока оно не состоялось. В какой точке переговоров вы находитесь сейчас? И почему вам так важна эта картина?
— Сейчас мы находимся в очень тревожной точке. Вообще, Тициан очень важен для нашей коллекции, у нас есть свои лакуны, которые нужно заполнять. Нашему музею удалось вновь создать биографию этой замечательной картины: было сложно, но музей проделал этот путь. Это не просто один из Тицианов, который нам нужен, эта вещь не случайно атрибутирована музеем. В связи с этим нами сделано очень многое, и я не думаю, что владельцы «Венеры и Адониса» могли бы так легко распоряжаться ею, если бы за полтора года нахождения в музее она не получила столько профессионального и медийного внимания. Согласитесь, отдать ее теперь в какие-то не музейные руки — глубокая несправедливость. С другой стороны, владельцы все время обещали, что она останется в музее. Когда мы поняли, что «час расплаты» близок, то предприняли еще ряд усилий, чтобы точно понимать не только ее историю как предмета искусства, но и ее рыночные перспективы. Мы общались со всеми крупными аукционными домами, и все они так или иначе нам оказывали содействие, мы говорили с экспертами этих домов, работающими на рынке старого искусства. Мы говорили с историками искусства, с которыми советуются эти эксперты, и получили их оценку и их советы. В конце концов, можно выяснить и проанализировать цены по данным в интернете. Мы видим, сколько сейчас стоит Тициан — $3–5 млн, и это картины с потрясающей историей. Слабость «Венеры и Адониса» на рынке лишь в том, что у нее свежий провенанс. Сколько бы фильмов и сюжетов на телевидении ни было снято, а мы рассказали о картине немало, сколько бы о ней ни писали, ее цену определяют профессионалы на рынке искусства. Кроме всего прочего, все крупные мировые музеи знают, какую работу мы проделали, надеясь на ее приобретение,— музеи эту картину не купят. Об этом знают и все аукционные дома. Более того, понимая, что государство сейчас не может тратить факультативно деньги на эту покупку, мы нашли мецената, исключительно осознанного человека, который готов приобрести картину для музея.
— О каких суммах шла речь изначально и на какую готов меценат?
— Изначально была названа сумма $20 млн. Наши эксперты утверждают, что $5–6 млн — это очень достойная цена. Множество институций могут подтвердить адекватность нашего предложения. Мне хотелось бы верить, что человек, обладающий таким произведением, должен быть мотивирован ответственностью за судьбу этой вещи. И понимать, что ее место в музее.
— Вы говорили, что не знаете владельца, а общаетесь с посредниками. Но ведь о нем много писали, это бизнесмен и коллекционер Владимир Логвиненко.
— Мы общаемся с компанией посредников, которые уполномочены на эти переговоры. Владельца мы не знаем, а писали о том, кто приобрел эту картину, но дальше она, видимо, сменила собственника. К сожалению, переговоры сейчас затормозились.
— Но все равно, цена не малая. Сколько медиаарта вы могли бы приобрести на эти деньги!
— Да, но нам важен этот Тициан.
— Есть ли что-то еще из доступного на рынке классического искусства, что вы хотели бы купить?
— Конечно. И покупаем, кстати, благодаря меценатам. В конце прошлого года наша коллекция пополнилась картиной итальянского художника XVII века Франческо Фурини «Парис и Венера», это редчайшая работа. В этом году мы планируем большую выставку из собрания Михаила Карисалова (гендиректор СИБУРа.— “Ъ”), который нам дарит античную коллекцию.
В коллекционировании медиаарта у нас много помощников. Возглавляет это содружество компания Mail.ru. Ряды их, надеюсь, будут расти. Хотелось бы в этом году подписать договор с лос-анджелесским музеем LACMA. Будем обмениваться медиапроектами.
— Это как? На государственном уровне приостановлен обмен с американскими музеями.
— Да, но возможности существуют. И мы надеемся их использовать. Директора российских и американских музеев давно мечтают о сотрудничестве. Нам бы хотелось осуществить обмен русских и американских художников, создающих site-specific-работы на обеих территориях.
Кроме того, мы сотрудничаем с известными художниками, которые готовы создавать работы специально для нашего музея. В прошлом году я была членом жюри Премии Дюшана, и ее победитель Клеман Кожитор недавно побывал у нас, с ним мы планируем несколько проектов, которые станут частью нашей коллекции. Или американская видеохудожница Ив Суссман, она будет делать проект для кабинета директора.
— У вас внушительный выставочный план на этот год. Это государство так щедро финансирует выставки или вы так успешно привлекаете средства?
— Как директор музея, я не сетую.
И нам было бы не справиться без генерального партнера наших проектов банка ВТБ, без Сбербанка, без «Роснефти», профинансировавшей выставки Рафаэля и японского искусства, без Росбанка, который поддерживает нашу коллекцию импрессионистов, без благотворительного фонда «Искусство, наука и спорт». Мы не могли бы, например, развивать свое инклюзивное направление без компании «Абсолют». Многие люди стоят за нашими успехами.
— Вы говорили, что готовы называть их именами залы и здания в Музейном городке.
— Готова и буду. Начнем с главного здания. Скоро тут появятся таблички с именами меценатов, которые висели в первые годы существования музея.
— Строительство Музейного городка затянулось, сроки постоянно переносятся. За это время уже многое изменилось в музейном деле. Не устареет ли проект?
— В конце следующего года наконец мы должны открыть депозитарий, реставрационное и выставочное пространство. Затем Дом текста и новое здание Музея импрессионистов, потом — Галерею старых мастеров. Это очень сложный путь, но мы движемся. Создание музейного квартала — совместное дело с государством, с обществом, так было и когда его строил Иван Цветаев. Нам важно сделать музейный городок таким, каким мы его заслуживаем, и мы ищем союзников. Тех, чьи родители ходили в наш музей, куда будут ходить их дети и внуки.
— В прошлом году ваш директорский контракт был продлен на следующие пять лет. Как вы оцениваете свою первую пятилетку?
— Она была ужасно трудной, сейчас я чувствую себя намного легче. Для такого музея, как наш, пять лет — это очень мало. Я ощущала себя сталкером в своей собственной жизни, но сейчас совершенно счастлива, что на это решилась. Надеюсь, нам удалось вбить много очень важных колышков, мы сделали много интересного и даже рискованного, чего я даже, может быть, и не делала бы, но, видимо, важны и ошибки. Конечно, чем-то я недовольна, но, как Скарлет О’Хара, я всякий раз говорю себе, что сегодня должна сделать еще десять шагов, чтобы завтра себя чувствовать уверенно. Это такой самурайский путь.
Игорь Грабельников
