Знаменитый актер и бессменный худрук Малого театра Юрий Мефодьевич Соломин родился 18 июня 1935 года в Чите, в семье музыкальных педагогов Зинаиды Ананьевны Рябцевой и Мефодия Викторовича Соломина.
– Я – ребенок войны, так что хотя мы жили в Чите и не были в оккупации, но тягот хватало, конечно, с лихвой. Но детство есть детство – о нем у меня остались хорошие воспоминания. Жилось нам хоть и голодно, но весело. Много друзей, в школе хорошие учителя... И наша дружная семья. Мои родители – и мама, и отец – интеллигенты с крепкими сибирскими корнями. Папа родом из Забайкалья, мама – из Томска. Они оба профессиональные музыканты. Папа играл, кажется, на всех струнных инструментах.
Когда началась война, отца не мобилизовали: из Забайкалья на Западный фронт мало кого отправляли – каждую минуту Япония могла напасть на востоке. От Читы до Японии – 400 километров. Папа руководил хором в доме пионеров и взрослым хором в ДК железнодорожников. К сожалению, отец успел увидеть только один фильм с моим участием – «Бессонную ночь». А мама смотрела и «Дерсу Узала», и «Блокаду», и «Летучую мышь», где мы играли вместе с братом Виталием, и «Адъютанта...», конечно. Причем по много раз...
Мама была музыкальным педагогом, аккомпаниатором, она прекрасно пела, у нее был хороший голос – меццо-сопрано. Мы жили не скажу что бедно, но очень скромно. В войну у нас не было такого голода, как на Большой земле. Рядом озера с рыбой, тайга, у каждой семьи огород. Зимой на рынке продавали замороженные кругляши молока. Когда мама приносила такой кругляш домой, я соскребал сверху желтоватый сладкий слой сливок и намазывал им черный хлеб. Ничего вкуснее в жизни не ел. Главными праздниками были Новый год, 9 мая и 8 марта. И без сибирских пельменей их и представить было нельзя. Мы их лепили сообща. Уже став взрослыми, мы приезжали к маме «на пельмени». Потом не стало ни мамы, ни ее пельменей...
– Мои родители любили друг друга, жили дружно, все друг другу прощали. Поэтому и для меня семья, как и театр, самая большая ценность. Моя жена Оля бесконечно добрый и заботливый человек. Сейчас она педагог, как и я. А познакомились мы в студенчестве, в 1953 году. Мы тогда оба учились в училище имени Щепкина, и нашей первой учительницей в профессии была Вера Николаевна Пашенная. Ольга как-то опоздала на занятие, и Вера Николаевна предложила ей сесть куда-нибудь. Я сидел возле входа, и рядом со мной как раз оказалось свободное место, куда Оля и села. Помню, что я все время пытался украдкой на нее посмотреть. Меня больше всего тогда поразила роскошная – толстая, чуть не до колен – коса. Эта коса меня и скосила. На цветы и конфеты денег у меня тогда, конечно, не было. Но я старался угостить Олю, например, бутербродом с сыром – это была тогда мечта студента. У Оли рано не стало отца, они с мамой (мы с тещей хорошо ладили, надо заметить) жили, как и наша семья, скромно. Оля носила пальто, перешитое из шинели, и у нее было одно «приличное» платье, в котором она и пошла со мной в загс на четвертом курсе. Вместо многолюдного застолья, на которое у нас опять же денег не было, мы после загса пошли вдвоем в кафе. Пообедали да выпили по стакану чая с пирожком.
Жили мы поначалу в съемной комнате на Петровском бульваре, это был практически подвал. Потом нам дали общежитие, где мы жили вчетвером в одной комнате – отгородили свой угол ширмой и были там счастливы. Ну а потом – целая большая жизнь. Два года назад мы отметили бриллиантовую свадьбу.
– Перед рождением нашей дочки Даши нам с Олей дали комнату в огромной арбатской коммуналке – «на 48 комнаток всего одна уборная». До туалета надо было бежать в другой конец длинного-длинного коридора, а от кипячения детских пеленок в комнате стоял удушливый пар. И однажды наши друзья пригласили Олю с Дашей пожить у них на даче в Красной Пахре. Я к ним туда ездил раз в два дня с полными сумками детского питания из молочной кухни. Ну а весной нам дали двухкомнатную квартиру в Бескудниково. В новенькой пятиэтажке. Нам казалось, что это дворец. Добираться от театра до дома мне приходилось долго. Битком набитый автобус ехал два часа. Тогда я научился спать стоя.
Даша пошла в первый класс как раз после выхода на экраны фильма «Адъютант его превосходительства». Но мы с тех самых пор взяли с женой за правило: не помогать дочке и другим родственникам авторитетом. Они должны добиться сами того, что хотят. Даша закончила консерваторию, стала музыкантом... Я обожал гулять с коляской, когда родилась внучка Саша. Она уже давно выросла и тоже стала музыкантом, лауреатом международных конкурсов. У меня два правнука – Федя и Юра. Так что у меня есть всё: театр и семья.Фото: Игорь Гневашев
– Помню 41-й год в нашей родной Чите, декабрь месяц, когда родился мой младший брат Виталий и мы с отцом ходили в родильный дом его забирать. Я старше брата на 6 лет. В детстве мы, как и все читинские мальчишки, много времени проводили на улице – игры, беготня, казаки-разбойники.
Летом 1959 года Виталий решил, как и я, поступать в Москву, в училище имени Щепкина, где я в то время уже преподавал. Виталий остановился у нас, и на прослушивание он пошел с Ольгой. На счастье, приемную комиссию возглавляла Пашенная. Услышав фамилию Соломин, она спросила, не брат ли он Юрия Соломина, и, прослушав половину стихотворения, сказала: «Принять!»
Мы оба работали в театре, но характеры у нас с братом разные. У каждого своя семья, времени на общение не так уж и много. Собирались вместе чаще всего у мамы. После смерти мамы встречи стали редкими. О наших с братом отношениях написано много ерунды. Как будто мы были соперниками в профессии и чуть ли не врагами. Все это выдумки и фантазии. У нас были ровные отношения.
– Мы с женой любим животных. Оля всегда подбирала больных кошек, брошенных котят, выхаживала их и искала им добрых хозяев. С нами на даче живут пять кошек, все бывшие беспризорники. Последний кот, породистый, пушистый, почти 8 килограммов, нам достался от внучки Саши, когда она поступила в консерваторию. На даче живут и наши собаки. Одна – подобранец, а две – дети моего Маклая, немецкой овчарки. Его мне подарили на 60-летие. Он был членом моей семьи. Маклай умер после того, как его у нас украли, а потом бросили. Мы его нашли в 20 км от Москвы, но было уже поздно. После Маклая у нас остались два его щенка. Я их называю «соломинская порода». А спустя какое-то время внучка Саша нашла на улице брошенного щенка и привезла его к нам на дачу. Плюс мы еще подкармливаем на даче всех окрестных собак и кошек.
– Когда в 1975-м Акира Куросава решил снимать у нас фильм «Дерсу Узала», он попросил «Мосфильм»: «Посоветуйте, кто бы мог сыграть Арсеньева». Ему назвали семь фамилий, в том числе и мою, и Куросава попросил показать по фильму с участием каждого. Когда очередь дошла до меня, ему решили показать «Адъютанта...» Куросава посмотрел все пять серий и сказал: «Арсеньева будет играть он!» Без всяких проб. Он очень тщательно выбирал место для съемок, часами сидел на складном стульчике в неизменных темных очках и все смотрел и смотрел, неясно куда. А потом показывал: снимаем здесь... Я был очень огорчен тем, что о награждении «Дерсу Узала» «Оскаром» я узнал из заметки в газете. Нам в Лос-Анджелес ехать не предложили, так как статуэтку поехал получать кто-то из чиновников Госкино. А спустя многие годы я увидел, как торжественно вручают «Оскары» – и у меня ком обиды встал в горле.
Потом Куросава собирался снимать в нашей стране фильм по рассказу Эдгара По «Маска красной смерти». А я должен был сыграть принца Просперо. Но наши мэтры взялись настойчиво советовать Куросаве, как и кого снимать. Он послушал-послушал и отказался снимать вообще. Мы с Акирой до конца его жизни оставались в хороших отношениях. Приезжая в Японию, я обязательно его навещал. Куросава хотел поставить в Малом театре «Идиота». Но не успел. В 1998 году он скончался от инсульта.
Анна Балуева
