«Дракон»-2017 — недавняя премьера Константина Богомолова в МХТ. Бургомистра играет Олег Павлович Табаков. Дракона здешней породы — Игорь Верник.
Сказки мудрее и ближе к местным условиям в России XX века не написано. Штука в том, что читатели «Дракона» (и самые пристальные из читателей — постановщики) отчасти подобны генералам: вечно готовятся к прошедшей войне. Гремевший на излете СССР фильм «Убить дракона» Марка Захарова был полон факельных шествий, девочек в хромовых сапогах гитлерюгенда, речовок, массовок. И пугал старыми страхами. Премьера Богомолова тоже, кажется мне, дышит горечью уже прошедших времен.
В фильме 1988 года рыцарь призывал горожан самим «понять и убить дракона в себе». В спектакле 2017-го тоже нет охотников долго и занудно лечить дырявые и прожженные души.
И так грустны стали сказки Шварца на Руси, что в обеих постановках даже у Ланселота с Эльзой не сложилось… Точнее: в МХТ 2017-го все у них срастется. Но особым образом.
Старая квартира Архивариуса и Эльзы: оборванные обои, гардероб ДСП, скудные стулья. Кот Машенька привечает Ланселота на кухне малогабаритки. Рыцарь с тринадцатирублевой гитарой за спиной, в блеклом плаще 1970-х точно выплыл из слов «Пешеходы твои — люди невеликие».
А оцепеневшая в чаянии свадьбы-свадьбы-свадьбы с Драконом, покорная спартанской бедности своего Города и бодрому бормотанию телевизора Эльза, дочь Архивариуса, — родом из других строк того же автора. Про старенькие туфельки ее, скорее всего.
И оба очень молоды: актеры Надежда Калеганова и Кирилл Власов вышли на сцену в 2016 году.
В этом Городе длится время фильма «Пять вечеров», Окуджавы и раннего БГ. Их Дракон, блестяще сыгранный Верником, — человек в густых бровях, вкрадчивый и развязный. Грубый, как солдафон, и галантный, как приказчик. Не Леонид Ильич: его мелкая райкомовская икринка.
Он — лишь руководящая голова змея. Рядом женщина с тяжелым подбородком, в малиновом кримплене, и мальчик, их сын. Кажется, эти трое наследуют землю «одной шестой» навек. Оцепенелая благовоспитанная Эльза и тихий до шелеста Архивариус им уж точно не помеха.
Ланселот выходит на бой в тяжелой лейтенантской шинели времен Сталинграда. И финкой десантника просто и страшно взрезает три горла номенклатурного семейства.
Фирменной злой «богомоловской» усмешки над всем сущим здесь явно нет. «Дракон» написан в 1943-м. Шварц сделал все, чтоб пьеса прочитывалась бдительными современниками как антифашистская. Но дело скорее в том, что усталые души Архивариусов 1960—1980-х слышали горний звук, видели что-то, перехватывающее горло, лишь в памяти об Отечественной.
И не в бетоне монументов (их-то при Драконе хватало). А в сырых шинелях лейтенантов.
Лицо Эльзы запрокинуто вверх, как лицо Вероники в «Летят журавли». С видеоэкрана глядит залу МХТ в глаза «Мертвый Христос» Гольбейна. Голос К.М. Симонова читает над ним «Жди меня». Все девять строф. Звучат они как погребальные стихиры по Ланселоту. Но и по времени.
По времени, тайно ожидавшему освободителя и почитавшему Шварца. По времени бедных до бесплотности квартир и чешских книжных полок, бледных Эльз в серых платьицах, сырых гитар и подпольных записей, «Жди меня» и «Вы слышите, грохочут сапоги…». По высшей точке этого времени — когда каждый младший научный, вышедший в 1991-м к Белому дому, три ночи чувствовал себя Ланселотом. По времени последней русской иллюзии: что Дракон смертен.
Хотя Шварц нас еще в 1943-м предупреждал: уж он-то вывернется.
«Спектакль… — о том, что розовый цвет страшнее черного» — предупреждает сайт МХТ. Рухнули стены малометражек. Новое время зажигает. В выгородке телестудии варят попсятину.
Томно вертит задом Кот Машенька в блескучем концертном пиджаке и пикантных ушках. Болтает ногами и надувает пузыри жвачки Эльза в цветастом мини по самое не могу. Ясную речь дочери Архивариуса сменил гнусавый «фирменный голосок» кошмаров Богомолова. Так у него говорит Настасья Филипповна в «Князе», примеряясь к брючным пуговицам Л.Н. Мышкина. И кабацкие Три Сестры в «Идеальном муже». Впрочем, все мы слышали этот трек: в ночном минимаркете, в риэлтерской конторе, в радиошоу, в офисном «Как вас представить?»
Неизменным в преображенной свободой Эльзе осталось одно: полная покорность.
Тут правит Бургомистр, сыгранный Олегом Табаковым. Примеряется к роли «цивилизованного менеджера» его подтянутый сын Генрих (Павел Табаков). Воскресший Дракон в прикиде линейного продюсера состоит у отца и сына на посылках — как вечно живой дух зла.
А знаменитых слов: «Работа предстоит мелкая. Хуже вышивания. В каждом из них предстоит убить дракона», — тут нет вовсе.
Ланселот в МХТ 2017-го вышел из пещеры в Черных горах не воскресая. Ему отвалили камень дней на сорок. Чтоб увел за собой в горний мир Эльзу. Это право он отвоевал. Но и только-то.
«Дракон» Богомолова — спокойный, нежный и безнадежный — похож на россыпь откровенных полароидных снимков. Мгновенных картинок двух эпох: страна пережила их покорно, как Эльза.
И хочется вскричать, пискнуть: пестрый драконий интертеймент, чтоб горожане не вякали, распродажа вечных ценностей обнищалыми Архивариусами задешево — тоже закончились. Мы не те. Лучшие из нас давно похожи на эпизодических персонажей Шварца, которых у Богомолова на дух нет. На союзников Ланселота: Ткачей, Кузнецов, Музыкальных дел мастеров и Шляпников.
Каждый, порознь и артельно, что-то годами плел, ковал и нащипывал на струнах. Да — от отвращения! Чтоб не тратить свою единственную жизнь на пересуды о том, как пилят офисы в Ратуше Бургомистр и Генрих, как крутит задом в прайм-тайм блескучий Кот Машенька.
И эта мелкая, хуже вышивания, работа, пирожки с вишнями, шапки-невидимки, лютни и кладенцы, произведенные в нашем Городе за четверть века при Драконе новой формации, — меняли и меняют, штопали и штопают… если и не души, то хоть дырявую-прожженную жизнь.
Но «Дракон» про нас, верно, будет сделан через четверть века. Заслужим ли финал по Шварцу?
Елена Дьякова
