Для того чтобы объяснить читателю, почему такая желанная перспектива поступления на актёрский при ближайшем рассмотрении повергла меня в ужас, перенесёмся в этот же самый небольшой северный городок на 12 лет ранее, где потенциальный лицедей только обнаруживает в себе зачатки артистизма.
В начале 8-го класса ко мне подошёл мой сосед и по совместительству одноклассник Иван.
— А пошли в музыкалку на гитаре учиться играть? — небрежно предложил мне Иван, мужественно затягиваясь сигаретой.
Мысль эта показалась мне весьма неожиданной, но в то же время крайне заманчивой.
— Что для этого нужно, нах? — не менее небрежно ответил я, искоса поглядывая на Ивана, и затягиваясь своей.
— Надо, чтобы нас взяли в музыкальную школу в класс гитары, — смачно сплюнув сквозь зубы, сказал Иван.
— Ну а чё? Пойдём, — деловито согласился я. И мы пошли.
В музыкальную школу нас, разумеется, не взяли. Потому что восьмой класс — это для музыкальной школы слишком поздно. Однако любезная женщина неизвестной должности дала нам телефон преподавателя по гитаре.
— Позвоните ему, Олег Васильевич его зовут. Может он вас в частном порядке на обучение возьмёт.
Источник: unsplash.com
Олегу Васильевичу мы позвонили тем же вечером, а вечером следующего дня уже смущённо топтались у него в прихожей.
— Щас-щас, ребятки, вот посидите тут пока, мы уже заканчиваем, — дружелюбно приветствовал нас Олег Васильевич, оказавшийся громадным двухметровым мужчиной лет сорока и с бородой. По коридору можно было подумать, что в квартире никто не живёт. Линолеум и две табуретки при входе являлись единственными украшениями пустого продолговатого помещения. Мы с Иваном переглянулись и сели. Из комнаты в конце коридора доносился густой бас Олега Васильевича и чьё-то неуверенное перебирание струн.
— Так-так, вот здесь громче играй, громче! — зычно командовал Олег Васильевич. Мне стало немного не по себе. Я боялся громких и властных мужских голосов — таких, какой был у моего отца.
Минут через пятнадцать из комнаты вышел худой и сутулый мальчишка чуть помладше нас, и Олег Васильевич, почесав бороду, пригласил нас войти.
Комната, в которой проходили занятия, была не менее пустой, чем прихожая. Стол, почему-то застланный газетами, диван-книжка и табуретка. Старый шкаф и потёртая гитара на стене дополняли это нехитрое убранство.
— Ну, рассказывайте! — весело сказал Олег Васильевич, присаживаясь на табурет, и от него резко пахнуло сырым луком и свежим перегаром.
— Мы хотим на гитаре научиться играть… — несмело начал Иван.
— Ну, это понятно! — добродушно пророкотал Олег Васильевич. — Ко мне за другим не приходят. А что играть-то хотите, знаете? Классику, рок, блюз? И почему гитара, а не, к примеру, балалайка? Или домра — тоже хороший инструмент.
— Нет, домру мы точно не хотим. — сказал, потупив взор, Иван.
— Я рок хочу играть! — неожиданно для самого себя выпалил я.
— Тааак… — прищурился Олег Васильевич. — Рок — это хорошо. Только сначала всё равно классику придётся. Давайте посмотрим, что у вас со слухом.
И Олег Васильевич попросил отхлопать в ладоши несколько простеньких ритмичных рисунков.
— Ну, неплохо-неплохо… — одобрительно сказал он Ивану. — Ну, и у тебя не сказать, что очень хорошо, но учиться можно, — сказал он мне. В этот момент мне почему-то показалось, что я безнадёжен. Возможно, потому, что я всегда хотел быть самым лучшим.
Долго ли, коротко ли, но в итоге через несколько дней мы с Иваном стали обладателями двух одинаковых и очень недорогих классических гитар начального уровня. Занимались два раза в неделю, играли простенькие классические композиции, а чуть позже начали играть дуэтом. Сравнивать педагогические умения Олега Васильевича нам было не с чем, мы послушно исполняли его указания и занимались дома в меру своих сил.
Олег Васильевич частенько бывал навеселе. Иногда он бывал настолько навеселе, что у него начинал заплетаться язык. Мы с Иваном посмеивались над преподавателем до тех пор, пока однажды Олег Васильевич не отправился в другую комнату, а минут через 10 мы услышали доносящийся оттуда богатырский храп. Мы немного посидели, смеясь, и, осознав, что пробуждение в ближайшие планы Олега Васильевича явно не входит, убрали гитары в чехлы и ретировались.
Удерживать длительное время наше подростковое внимание простыми классическими мелодиями вперемешку с луковым перегаром Олегу Васильевичу было явно не под силу, поэтому через несколько месяцев регулярных занятий мы перешли к «Битлз». Ещё чуть позже ко мне подошёл Иван и сказал:
— Слушай, давай на следующем занятии Васильича попросим нас аккордам научить? Сколько мы ещё будем эти мелодии разучивать? А я хочу «Наутилус» играть. И «Машину времени».
— Давай, — недолго раздумывал я.
Васильич, как обычно, был изрядно навеселе и сопротивления не оказал — мы начали играть настоящий рок. Правда, на классических гитарах, что, впрочем, нас нисколько не смущало.
Нетрудно догадаться, что аккорды были нужны нам с Иваном для одной лишь цели — играть на тусовках. Иван однозначно играл лучше меня, поскольку практиковался регулярно, в то время как я, с раннего детства привыкший полагаться на память и находчивость, регулярно пинал балду. Однако это ничуть не мешало моим выступлениям пользоваться популярностью на днях рождения, подъездных посиделках и школьных чаепитиях. Дело дошло до того, что однажды незадолго до 23 февраля ко мне подошла наша классная руководительница и многозначительно сказала:
— Денис. Впереди у нас большой праздник. Ты очень хорошо поёшь, и я бы хотела, чтобы ты выступил с песней на школьном праздновании Дня защитника Отечества, которое состоится в актовом зале.
Отказаться было немыслимо, и я со страхом согласился. Подготовку к выступлению я начал с изучения недавно приобретённого увесистого песенника в красной обложке. Шёл 95-ый год, и в это трудно поверить, но в те не слишком далёкие времена в нашем северном городке слово «интернет» могло быть принято за ругательство. Обмен информацией осуществлялся по старинке — письма, открытки, анкеты из общих тетрадей и книги.
Я судорожно перелистывал страницы песенника, пробегая глазами названия и тексты песен, и вдруг мой взгляд остановился как вкопанный на строчке, которая гласила: группа ДДТ, «Не стреляй». Моя реакция на эти буквы, наверное, была сродни реакции попа, на страницах Святого Писания вдруг узревшего число зверя. «Вот оно!» — громогласно подумал я. Паззл сложился мгновенно. 23 февраля, День защитника Отечества, на праздновании которого из моих уст со сцены будут лететь эти слова — не стреляй… Сказать, что я был вдохновлён — значит ничего не сказать. Я с неистовым рвением начал готовиться к своему первому по-настоящему публичному выступлению.
Информация в песеннике исчерпывалась аккордами и текстом, поэтому всё остальное пришлось придумывать самому. Я приладил туда какой-то перебор, подобрал интонацию и акценты, выучил текст. Ночами я подолгу не мог уснуть, будоражащие ум картины всплывали в моём воображении. Вот я, в бандане с надписью «Нирвана» и чёрном балахоне с надписью «Кино», сопровождаемый восхищёнными взорами публики, с достоинством звезды поднимаюсь на сцену. Вот я, распахнув сердце, вложив в исполнение песни всю свою подростковую душу, пою.
Пою в День защитника Отечества эту мантру пацифиста «Не стреляй». Вот, сотрясаемые эмоциями, плачут девочки на передних рядах. А среди них она — мечта всех восьмиклассников — Юлька Жарикова. Вот старшеклассники, в чьи мужественные сердца проникает этот божественный месседж — не стреляй, не убий — сжимают зубы и играют желваками, готовясь высказать после концерта такой важный для каждого подростка респект от старших товарищей. Вот я, взволнованный, но улыбающийся лучезарной улыбкой Христа, спускаюсь со сцены с гитарой в руках, а в окружающем меня пространстве вспыхивают сверхновые всеобщего обожания и преклонения перед моим талантом. Так я готовился и считал дни до внезапно приблизившегося ко мне звёздного часа. В глубине души я всегда знал, что он наступит. Но не ожидал, что это произойдёт так быстро.
В день концерта с самого утра я был сам не свой: суетливо повторял слова, нервно перебирал струны и не спускал глаз с банданы с надписью «Нирвана» и балахона с надписью «Кино». Кратко я бы назвал своё состояние «пять минут до мечты». Время шло слишком медленно, и я не находил себе места.
Наконец долгожданный вечер настал. Школа, как это всегда бывало в праздники, напряжённо и весело гудела. Мы радовались тому, что можно сбросить с себя оковы ученического послушания и хоть немного побыть самими собой — детьми — в этом насквозь казённом пространстве. Девочки прихорашивались перед зеркалами, мальчики небольшими кучками беспорядочно перемещались по этажам, непременно заглядывая в туалеты — эти приватные комнаты, в которых можно было укрыться от учительского взора и, быстро передавая бутылку, пить алкоголь и курить в несколько затяжек сигареты, пока кто-то, кому достанется последний глоток и крайняя затяжка, стоит на шухере у двери. Я сделал пару глотков вина для смелости и, без конца вытирая о штаны мокрые от волнения ладони, ждал начала концерта. Наконец час икс настал и по школьным коридорам пронеслись пронзительные крики:
— Ребяаааатааа! Все в актовый зал!
Я с мужеством гладиатора, выходящего на арену, в последний раз поправил бандану с надписью «Нирвана», отряхнул балахон с надписью «Кино», взял гитару и, постукивая подбитыми каблуками, вошёл в плохо освещаемое помещение, гудевшее, как пчелиный рой.
Небольшая вступительная часть не заняла много времени. Я, кусая губы, перетаптывался в толпе, поглядывая на сцену. Сцену, на которую мне предстояло взойти впервые в жизни. Время от времени ко мне подходили ребята и ободряюще похлопывали меня по плечу и пожимали руку. Наконец, завуч, выйдя на сцену, взяла микрофон и громко сказала:
— А сейчас ученик 8а класса Денис Крылов споёт нам песню «Не стреляй!»
Зал взорвался аплодисментами, и я, полумёртвый от волнения, взошёл на сцену и прошаркал к кем-то любезно поставленному стулу. Проверил микрофоны — один на уровне гитары, другой на уровне губ — про себя перекрестился, дождался, пока толпа затихнет, закрыл глаза и дрожащим от волнения голосом запел.
Мне трудно сказать, хорошо ли я пел тогда, потому что в этом моменте не было никакого я — там была только песня, только месседж, который я хотел передать. Не стреляй. К концу первого куплета мне начало казаться, что из зала исходит какой-то шум. Вначале я не обратил на него внимания и продолжал исполнение с закрытыми глазами — видеть публику для меня было слишком волнительно. Но шум становился всё громче и громче, и когда я перешёл к припеву, шум достиг такого уровня, что игнорировать его я уже не мог. Я открыл глаза, и увидел, что люди смеются.
Сначала смеялась только небольшая горстка старшеклассников в правом углу, но постепенно волна смеха перекинулась дальше — на моих одноклассников, затем на девочек из 8-го Б, потом она дошла и до учителей. Старшеклассники, что засмеялись первыми, уже просто покатывались со смеху и показывали на меня пальцем. В горле у меня пересохло, мышцы сковало, пальцы закостенели, и я с трудом попадал по струнам.
Почему они смеялись — я не знал.
Может быть, кто-то прилепил мне бумажку с дурацкой надписью, может, я где-то испачкал свой концертный балахон. Так или иначе, в чём дело — выяснить я не мог. Больше всего в этот момент мне хотелось провалиться сквозь сцену вместе с этой треклятой гитарой, вместе с этой, будь она проклята, песней и никогда больше не видеть эти смеющиеся рожи. Но провалиться, к сожалению, я не мог. Мне надо было сквозь их смех и свой страх допеть её во что бы то ни стало.
Я судорожно не своим голосом допел или, вернее, дошептал оставшийся кусок и под смачный гогот и жидкие рукоплескания, волоча за собой гитару, пулей вылетел из актового зала. Куда бежать, я знал точно. Моей целью был мужской туалет на втором этаже — там за унитазом была припрятана бутылка водки. Слава Богу, там никого не было, я жадно схватил бутылку, открыл её и залпом выпил половину. В этот момент, красные от смеха, в туалет ввалились старшеклассники вперемешку с мальчишками из моего класса.
— Крыыылов! — гогоча прокричали они. — Ты когда-нибудь слышал эту песню вообще?
— Нет, — еле слышно ответил я. — Я вообще никогда её не слышал.
В этот момент мне в голову ударила водка, и я заплакал.
В бурлящем от гормонов подростковом сознании, словно музыкальные фонтаны, вздымались и рушились одновременно картины всеобщего признания.
Вечный Искатель
