Вадим Абдрашитов — о том, что «в моде» в российском кино сейчас, и о том, чем это оборачивается для художников и общества:
— Вадим Юсупович, поклонников вашего творчества очень интересует, что вы делаете сейчас.
— Ответ простой: хожу по кабинетам, где так или иначе можно решить проблему финансирования, пытаюсь достать деньги. И давно уже этим занимаюсь. Примерно лет десять назад ходил с одним проектом, достаточно дорогим по российским меркам, и мне казалось, что я решу эту проблему — и там, и там кивали, соглашались, но, когда дело доходило до самих денег, люди уходили в сторону, потому что уже наступали времена, когда деньги можно было вкладывать в более прибыльное дело.
Стало понятно: ну что с кино они могут взять? Заработать на фильме Абдрашитова они не заработают, в лучшем случае будет благодарственный титр и слова признательности на каком-нибудь кинофестивале в связи получением очередного приза. И все. Ну какой смысл вкладывать миллионы долларов в это дело (а смета была около двадцати миллионов)?
Проект дорогой за счет того, что там очень сложное техническое обеспечение съемок. И я довольно долго не смирялся с этим, пока не понял, что денег не достану. В итоге переключился на менее емкий в финансовом отношении проект, но, надеюсь, не менее интересный. Но опять-таки: министерство культуры может дать миллион, а где взять еще четыре? Вот этим я сейчас и занимаюсь. Любой мой коллега занимается именно этим, за исключением небольшой группы людей, которые входят в обойму «государственного кино», назовем это так.
Кроме того, вот вы сейчас находитесь в кабинете художественного руководителя киностудии «АРК-фильм». Это одно из подразделений «Мосфильма». Здесь работали Юлий Яковлевич Райзман, Михаил Ильич Ромм, мои учителя. Здесь много хороших картин сделано. Сейчас я работаю худруком «АРК-фильма». Время от времени мы что-то делаем: иногда снимаем кое-что для телевидения, сейчас завершаем картину одного молодого режиссера. И преподаю во ВГИКе. В этом году набрал новую мастерскую режиссёров.
— Хорошие и талантливые ребята есть?
— Ребята хорошие, таланты есть, но есть и один очень существенный момент: благодаря современному законодательству второе высшее образование платное. И, следовательно, люди с хотя бы минимальным жизненным опытом, обычно уже «замаранные», так сказать, первым высшим образованием не могут получать второе, потому что оно платное. Кто постарше — уже женаты и замужем, у кого-то и дети есть. И целый класс таких вот людей обходят вторые вузы и творческие вузы в первую очередь.
По закону получается так, что самый идеальный абитуриент — вчерашний школьник. И сейчас вузы, в том числе и творческие, так помолодели, что диву даешься. Когда я поступал в 1970 году к Ромму, у нас вчерашних школьников было только двое. Сейчас они составляют девяносто процентов на бюджетных местах. И, конечно, это замечательно, молодость прекрасна, она талантлива и одухотворена своей молодостью, если так можно сказать... Но есть одно «но». Две специальности, образующие смысл, где необходим хотя бы минимальный жизненный опыт — это драматургия, писательское дело, и режиссура.
Я, режиссер, должен рассказывать людям некую историю, я все равно ее как бы «из себя» рассказываю. [Если] я хороший, молодой, талантливый, да, но у меня нет опыта жизни минимального... Это колоссальная проблема, она на самом деле касается не только ВГИКа, а всех театральных вузов, консерваторий, литературного института, журфака: идет такая, я бы сказал, насильственная, ввиду закона инфантилизация. И мы это видим по экранам во ВГИКе, по площадкам в театральных вузах, а потом и на киноэкранах проката и на телевизионных экранах.
— В сериалах девочки ходят одинаковые, безликие, молодые, играют как бы драму...
— Да-да, изображают из себя знающих жизнь. Это колоссальная проблема, ведущая к инфантилизации вообще сознания зрительского, а может быть, даже к дебилизации. И вот уже много лет мастера кино и театра обращаются к президенту, премьеру, в министерство образования, министерство культуры: «Давайте сделаем так: пусть второе высшее образование платное, но поставьте запятую: кроме двух смыслообразующих специальностей — писательское дело и драматургия и режиссура. И разрешить на эти бюджетные места претендовать людям с высшим образованием. Не нужны дополнительные деньги». И в министерстве финансов говорили: «Как хорошо! Раз не нужны дополнительные деньги — мы поддержим. Потому что вы правы». И везде кивают, в том числе и в Государственной думе — я имел с ними дело в этом направлении, везде говорят «да-да-да», и ничего вот уже лет пятнадцать не делается. Возникает вопрос: может быть, неслучайно не делается, а нужны вообще культурные, грамотные люди, художники, писатели?
— Я думаю, что пришло на места поколение не читавших ничего, и они диктуют законы. Я давно наблюдаю: безграмотность уже не считается пороком.
— Да, потому что вдруг грамотные начнут опять задаваться вопросами: «что происходит?», «кто виноват?» , «что делать?» Знаем мы это, проходили уже.
— Вы давно не создавали совместных фильмов со сценаристом Александром Миндадзе. Неужели ваш творческий союз совсем распался?
— Мы работали с Миндадзе лет тридцать, потом Александр Анатольевич перешел в режиссуру. Это обычное дело в кинематографической среде. Многие пришли в режиссуру из драматургии: Виктор Мережко, Саша Александров, Павел Лунгин. Актеры, операторы начинают снимать в качестве режиссеров. Режиссура — очень увлекающее дело, и Миндадзе, как я понимаю, решил попробовать, и у него определенные успехи есть.
— А вместе вы когда-нибудь еще будете?
— Пока что эти два моих замысла никак с Александром Миндадзе не связаны. А возникнет какой-то общий замысел — попробуем реализовать.
— Вы сами написали сценарий к тем двум проектам, которые хотите осуществить?
— Это экранизации довольно известных современных российских писателей.
— Вы ведь никогда не делали экранизации, например, русской классики?
— Как-то было достаточно интересно работать на современном материале. Современность задавала любопытные, сложные, глубокие, каверзные подчас вопросы, много чего происходило в стране, особенно в последние годы, только успевай отследить.
— Из тех студентов, кто у вас учился, кто-нибудь уже на слуху?
— Очень многие уходят в телевидение и снимают сериалы, и они не на слуху. А из тех, кто на слуху, наверное, Алексей Мизгирев. Он еще стажером начал работать у меня на картине «Магнитные бури», потом снял первый полнометражный фильм «Кремень». Сейчас у него уже множество наград. Еще Пётр Буслов, автор «Бумера». На телевидении успешно снимает Егор Анашкин. Маша Маханько активно работает. Думаю, вот-вот проявится Галя Суханова. Но есть ещё ребята, жду их проявлений. В мастерскую набирается двадцать человек. Если потом два становятся профессиональными режиссерами — это хороший результат.
— А есть те, кто отпадает по ходу?
— Конечно. Обычно из двадцати в итоге за пять лет человек пять-семь отсеивается. Очень часто по причине чрезвычайно простой: ошибка в выборе профессии. Либо характера не хватает, либо что-то не складывается. Тем более сейчас, когда молодежь приходит в семнадцать лет. Попробуй определи себя, свою будущую профессию в семнадцать лет!
Я сам по первому образованию физик. Ошибка — не ошибка тогда была, я рад, что так судьба сложилась, но в семнадцать лет разве можно требовать от человека точного определения своего жизненного пути? Конечно нет. Если только Всевышний не одарил особым талантом при рождении.
— Мне кажется, большая проблема со сценариями, особенно с диалогами. Персонажи зачастую косноязычны, никакой логики в их мотивации, и еще — хамят друг другу, даже когда объясняются в любви.
— (смеется) Абсолютно верно. Хамство превалирует. Во многом, «уголовка» пришла к власти, блатные манеры требуют эстетического подтвержденя. Хамство, насилие в чудовищном количестве.
Вот вам не нравятся диалоги в сериалах — а что показывают федеральные каналы, существующие на деньги налогоплательщиков? Распад семьи, специально спровоцированные в кадре драки, копание в грязном белье. Если говорится о каком-то актере или художнике, то не о том, что он свершил и создал то-то и то-то, а о том, с кем он жил, как он обманул жену, как не поделил дачу с соседом. Вот чем занято телевидение. А отсюда возникает вопрос: если это государственное телевидение, значит, это нужно государству и власти?
— На ваш профессиональный взгляд, актеры талантливые есть? Кого вы стали бы снимать?
— Я сейчас не хочу говорить конкретно, но в каждой картине у меня были дебютанты. «Время танцора» — там сразу четыре дебюта. Конечно, интересно, новое поколение приходит. Уж кого-кого, а замечательных актеров много, и они готовы играть, но вопрос в том, что́ играть. Проблема хорошего актера — отсутствие качественных ролей. Поэтому, когда я расстаюсь с актерами, закончив очередную картину, желаю им здоровья — и хороших ролей. А хорошая роль — это не функцию изображать, а сыграть человека живого, с характером, судьбой. Только такой мне как зрителю интересен, ведь сама-то жизнь продолжается.
Фильм Вадима Абдрашитова «Слуга» в этом году отмечал тридцатилетие. Картина стоит особняком в фильмографии кинорежиссера. Это практически последняя знаковая роль народного артиста Олега Борисова: во время съемок он был тяжко болен. За роль Гудионова Олег Борисов был удостоен Государственной премии СССР в 1991 году — последней премии страны, которая прекратила свое существование 26 декабря 1991 года.
— Когда шла работа над сценарием, [в роли Гудионова] виделся Борисов, — вспоминает Вадим Абдрашитов. — Олег был сильно болен и лежал в больнице. Мы договорились с его женой Аллой, что дадим ему почитать сценарий. Олег был человек абсолютно творческий, я не хочу сказать, что сценарий вернул его к жизни, но как-то взбодрил. Он загорелся, потому что задачи, которые сценарий ставил перед ним как перед актером, были очень сложные, чрезвычайно интересные: сыграть Белого дьявола, как мы называли Гудионова, у которого в руках сосредоточена неимоверная власть.
— А что за особняк, в котором происходит действие?
— Дом был построен замечательным художником Александром Толкачевым в старинном дачном местечке Пуща-Водица, в 25 минутах езды на трамвае от центра Киева.
— Шикарный особняк — всего лишь декорация?
— Входы, выходы, лестница, окна — все настоящее, а интерьеры — это, конечно, павильоны «Мосфильма».
— А я слышала, были желающие купить этот дом?
— Да. Снаружи он выглядел очень живым. Художник даже фонтан возле дома построил, и тот работал. И киевляне сначала писали жалобы в газету — мол, московские киношники строят в парковой зоне, — а потом приходили и хотели купить. Мы говорим: идут съемки, вот закончим — и приходите. И они приходили — и были потрясены, что дом не пригоден для жилья.
— Слуга в исполнении Юрия Беляева — точное попадание в образ. На сцене его герой Клюев — дирижер хора, царь и бог, а потом — жалкая тряпка в руках пигмея Гудионова.
— Роль Юры Беляева в психологическом отношении сложнее, чем роль Дьявола, которого сыграл Борисов. Я очень доволен его работой, ювелирная работа. И, мне кажется, абсолютно на месте Алексей Петренко, и красавица Ира Розанова органично вошла в этот квартет.
— Что еще необычного было в процессе съемок?
— Все эпизоды, связанные с характером героев, с дирижированием хора, должны были сниматься под готовую фонограмму. Короче, еще не снято ни одного кадра, а музыка уже должна была быть. А там пять хоров. Невероятная задача. Такого в кино еще не было. Я восхищен работой композитора Владимира Дашкевича.
— Это был подарок судьбы — сниматься у Абдрашитова, прописка в профессии на долгие годы, — говорит Ирина Розанова. — Я не слежу за временем и не считала, сколько лет прошло, но тридцать — не может быть! Я была тогда так молода, что, честно скажу, мало что понимала. В сцене, когда Олег Борисов стоит передо мной на коленях — сам Борисов! — ничего не помню. Ночная сцена, которую так красиво снял Денис Евстигнеев... Кто-то сказал: «Дайте стул актрисе», я говорю: «Не надо, я не могу сидеть» — такое было ощущение вдохновения тогда. Пошел дождь, мы все спрятались в доме.
Говорили, что Борисов неудобен, с жутким характером... Что он делал? Он читал нам стихи. Мы с открытыми ртами слушали — такое ни в одном концерте не увидишь. Я поражалась и поражаюсь, сколько мудрости у Вадима Юсуповича. Он только и говорил нам: «Правильно! Замечательно!»
— Я пробовался раньше у Абдрашитова, но не складывалось — и вот наконец-то снимаюсь у режиссера, который считался и являлся человеком настоящего кино, настоящего мировоззрения, основанного на личных обсуждениях, а не на доминирующей идеологии, — вспоминает Юрий Беляев. — Я приобретал опыт, который не дал бы мне Театр на Таганке, несмотря на всю мою ему преданность. В первый же день киноэкспедиции в Киеве мне пришлось сесть за руль. А я не умел водить. И Олега Ивановича, который сидел сзади, об этом не предупредили. Я знал, что у него трудный диагноз. И я не то, чтобы был в ужасе, а понимал, что я безумец. В моей жизни было два артиста технологически недосягаемых: Саша Кайдановский и Олег Иванович Борисов. Мастерство, помноженное на одаренность. Мне было очень трудно. Дистанция с Олегом Ивановичем у нас как была, так и осталась. Я даже не пробовал ее преодолеть, мне казалось, не имею права.
Однажды мы снимали сцену, где Гудионову плохо с сердцем, и я, то есть мой герой, делает ему искусственное дыхание. Во время паузы Олег Иванович лежал на спине на полу, я лежал рядом с ним. Я оперся на локти и говорю: «Олег Иванович, давайте в тот момент, когда нужно наносить эти удары, я поменяю ракурс и прикрою вас своим туловищем». Вдруг он начинает расстегивать рубашку, и я вижу на груди черные пятна. Я так испугался: «Простите!» — «Нет-нет, до меня ведь даже дотрагиваться нельзя, кожа сразу чернеет». Это вот тот самый гибельный диагноз. До сих пор испытываю непростительный стыд и волнение, когда вспоминаю...
Вадим продолжал нами восторгаться, а для меня это была школа: я понял, что не надо задавать идиотские вопросы режиссеру — что да как, ты не девочка перед зеркалом. И когда несколько лет после мы продолжали поддерживать отношения, Вадим всякий раз подчеркивал, что я редкий артист, с которым у него сложились дружеские отношения, то это был чистый комплимент, и я до сих пор испытываю неловкость. Это подарок мне. Это такая «государственная премия» от Абдрашитова.
Наталия Корнеева
