Моя мама была крещена как католичка, поэтому, когда я звоню своей бывшей, зная, что сейчас ночь и она, очевидно, уже голая, я говорю: «Поздравляю с вальпургиевой ночью». В армии мне бы за такое отношение к женщинам выписали наряд вне очереди. Офицер должен молчать в таких щекотливых обстоятельствах, как язык тела. Солдаты в цирке не смеются.
Бушмен-охотник. «Википедия»
Кроме того, после крушения Бреттон-Вудской системы в 1971 году ночи стали нежными, как молоко степной кобылицы. Мой одноклассник много лет подряд в ночи звонил мне, и мы шли кидать пивные бутылки в трансформаторную будку, залезши на крышу беседки.
Однажды он сказал: «Ты знаешь, мне кажется, есть какая-то магия в том, что мы с тобой сидим под луной, бьём стекло об камень, оно размозжается на тысячи осколков и каждый её отражает, но по-разному».
… Католические корни моей мамы проявлялись в следующем. Она считала, что мне обязательно нужно научиться стоять на руках. Потому что настоящий католик держит в своих руках землю, земля содержит в себе Рим, а Рим состоит из множества пап, каждый из которых понукаем какой-то мамой. Получается, стоять на руках нужно для того, чтобы нашлась такая мама, которая будет понукать.
Эта конструкция казалась ей незыблемой.
Когда мне исполнилось пять лет, она познакомила меня с девочкой, у которой была очень большая грудь. Её звали Стася, она сидела со мной, пока мне подыскивали детский сад. Стася так же, как и моя мама, родилась среди католиков. Её отец провёл семь лет с католической миссией в дельте реки Окаванго и усыновил, проходя поселение в пустыне Калахари, маленького ботсванского мальчика по имени Стивен.
Но грудь у неё была большая не поэтому, а потому что её мама выросла в городе Арзамас-16, где в пору полового созревания её родителей проводили испытания ядерной бомбы.
Андрей Сахаров, кстати, подарил ей воздушный шарик на день рождения. Стася рассказывала мне эту историю, укладывая спать. Я вспомнил её много лет спустя, перед рассветом, когда собирался идти в банк, чтобы менять рубли на доллары.
Мама хотела, чтобы мы съездили в Ригу.
Я пришёл в банк, где меня встретил сотрудник в ухоженном костюме. У него был зализанный пробор. Он выдал мне деньги. «Как всё просто», — подумал я.
Назавтра мы поехали в Ригу.
Стоя на Рижском вокзале в ожидании полуночного экспресса я соскребал зубной щёткой грязь, въевшуюся в подошву моих босоножек. Рука соскочила, и я испачкал белые носки.
«Вальпургиева ночь», — подумал я.
