В наш занятой век достижений и непрерывной гонки сама мысль о том, что неделание можно воспринимать как благо, звучит крамольно. И все же именно бездействие иногда необходимо для дальнейшего развития.
«Кто не знает тех безнадежных для истины и часто жестоких людей, которые так заняты, что им всегда некогда…» Это восклицание я встретил у Льва Толстого в эссе «Неделание». Он как в воду глядел. Сегодня под эту категорию подходят девять из десяти: ни на что не хватает времени, вечный цейтнот, и во сне забота не отпускает.
Объясняют: время такое. Ну, время, как мы видим, и полтора века назад было такое. Говорят: мы не умеем планировать свой день. Но в цейтнот попадают и самые прагматичные из нас. Однако Толстой таких людей определяет: безнадежные для истины, жестокие.
Казалось бы, какая связь? Писатель был уверен, что вечно занятыми оказываются не люди с обостренным чувством долга, как принято считать, а напротив, личности бессознательные и потерянные. Они живут без смысла, автоматически, вкладывают вдохновение в придуманные кем-то цели, как если бы шахматист полагал, что за доской решает не только собственную судьбу, но и судьбы мира. Они и к спутникам жизни относятся как к шахматным фигурам, поскольку озабочены лишь мыслью о победе в данной комбинации.
Xеловеку необходимо остановиться… очнуться, опомниться, оглянуться на себя и на мир и спросить себя: что я делаю? зачем?
Эта узость отчасти порождена уверенностью в том, что работа служит нам главной доблестью и смыслом. Уверенность эта началась с дарвиновского, заученного еще в школе утверждения, что труд создал человека. Сегодня известно, что это заблуждение, но социализму, да и не только ему, такое понимание труда пригодилось, а в сознании утвердилось как бесспорная истина.
Вообще-то скверно, если труд — лишь следствие нужды. Нормально, когда он служит продолжением долга. Прекрасен труд как призвание и творчество: тогда он не может быть темой жалоб и душевного недомогания, но его и не превозносят как добродетель.
Толстого поражает «то удивительное мнение, что труд есть что-то вроде добродетели… Ведь только муравей в басне, как существо, лишенное разума и стремлений к добру, мог думать, что труд есть добродетель, и мог гордиться им».
А в человеке, чтобы изменились его чувства и поступки, которыми объясняются многие его несчастья, «должна произойти прежде всего перемена мысли. Для того же, чтобы могла произойти перемена мысли, человеку необходимо остановиться… очнуться, опомниться, оглянуться на себя и на мир и спросить себя: что я делаю? зачем?»
Толстой не восхваляет безделье. Он знал толк в труде, видел его ценность. Яснополянский помещик управлял большим хозяйством, любил крестьянскую работу: сеял, пахал, косил. Читал на нескольких языках, изучал естественные науки. В молодости воевал. Организовал школу. Участвовал в переписи населения. Ежедневно принимал посетителей со всего мира, не говоря уж о докучавших ему толстовцах. И при этом писал как одержимый то, что уже больше ста лет читает все человечество. По два тома в год!
И все же именно ему принадлежит эссе «Неделание». Думаю, к старику стоит прислушаться.
Николай Крыщук
