В Государственном Эрмитаже проходит выставка «Линия Рафаэля: 1520–2020», посвященная 500-летию со дня смерти великого урбинца — главной художественной дате уходящего года. Год, конечно, подкачал, и пару намеченных было вещей из Лувра до Петербурга пока не довезли из-за коронавируса, осложнившего международную логистику. Но огромная и энциклопедичная экспозиция от такой малости не проиграла, считает Сергей Ходнев.
Рафаэлевский юбилей наверняка запомнится мировому музейному сообществу как дата злосчастная. Несколько лет готовить выставочные планы, большие или малые, смотря по масштабу музея,— и все это только с тем, чтобы большую их часть перечеркнула эпидемия. Одна грандиозная выставка — она должна была открыться в Лондоне осенью — перенесена аж на 2022-й. Другая, римская, все-таки открылась в конюшнях Квиринальского дворца в марте, проработала три дня и закрылась (летом, правда, открылась снова, но все равно показатели посещаемости совсем не те, что можно было бы себе вообразить в «здоровое» время).
Эрмитажные кураторы Зоя Купцова и Василий Успенский поступили, как оказалось, прежде всего очень дальновидно. Ведь что можно было противопоставить римскому рафаэлевскому параду? Собрать в Эрмитаже несметное количество шедевров Санти со всего света, беря числом,— это вряд ли, времена не те. Но кто-нибудь другой наверняка взялся бы, например, как раз-таки в духе нынешних времен придумать что-то в жанре «Рафаэль и Россия». Вот Чуковский, помнится, в 1910-е доказывал же, что Оскар Уайльд уже давно наш, русский, писатель. Что бы не выступить аналогичным образом насчет Рафаэля — один культ «Сикстинской Мадонны» в среде нашего родного «золотого века» дорогого стоит.
Самое занятное — тема «Рафаэль и Россия» на выставке действительно есть. Понятно, что с 1520 года тут начинать затруднительно, но с «Юпитера и Фетиды» Лосенко (1769) — пожалуйста. А дальше можно наблюдать, с одной стороны, как рафаэлевская образность преломляется в пейзанской «мадонне» Венецианова, в этюдах Иванова к «Явлению Мессии» (без «Преображения» Рафаэля здесь, доказательно говорят кураторы, не обошлось), в Богородицах Бруни, Васнецова, Врубеля, в счастливых красавицах Самохвалова, в том, как советский воин Вучетича из Трептов-парка держит спасенного младенца — и, наконец, в работе Егора Острова (2020), где «Сикстинская Мадонна» проступает из линейного растра.
С другой — налицо сюжеты не из «большого» художественного мейнстрима, но все равно изумительные. Скажем, Рафаэль и православная иконография: вот икона, где чин чином — левкас, позолоченный фон и так далее — выписана все та же «Сикстина», вот еще одна, неловкое повторение «Святого семейства», ставшего под названием «Богоматери Трех радостей» чтимым чудотворным образом.
И за всем этим — монументальный образ Эрмитажа как главного в России хранителя рафаэлевского наследия. В конце концов, несмотря на точечные заимствования из лондонской Национальной галереи, венской Альбертины, Британского музея и Лувра (авось оттуда все-таки прибудут рафаэлева «Прекрасная садовница» и «Женщина с жемчужиной» Коро), основной массив выставки сделан именно на эрмитажном материале. В том числе, если говорить о живописи, на том, что обычно висит в постоянной экспозиции, но воспринимается совершенно не так, как здесь.
Собственно, в этом и дело. «Русский» Рафаэль оказывается на выставке только подсюжетом, пусть важным и интересным, колоссальной истории приключений рафаэлевского идеала в веках, где отметились все: маньеристы и модернисты, романтики и классицисты. На стендах, спроектированных Агнией Стерлиговой, все они выстроились в хронологическом порядке, но не без формальной игры: «консерваторы» (римские маньеристы, «ложноклассический» холодок XVII–XVIII веков) — справа, капризники-«бунтари» (маньеристы флорентийские, пармские, нидерландские, барокко и так далее) — слева.
Где-то эта игра ожидаема: Джулио Романо и Рафаэль, болонские академисты и Рафаэль, Пуссен и Рафаэль, Менгс и Рафаэль — это все хрестоматия. Но Рафаэль и позднее барокко, Рафаэль и фламандские маньеристы, Рафаэль и Рубенс — разве не оксюмороны?
Нет, говорят нам и скрупулезно показывают с помощью гравюр, что все эти как будто бы катастрофически несходные мастера обращались к одному и тому же. К рафаэлевым композиционным схемам, жестам и соположению фигур, к его трактовкам наготы и святости, античной мифологии и новозаветных сюжетов — словом, всему тому, что именно в этой ретроспективе придает замурзанным словам «классический идеал» живое, обаятельное и драгоценное звучание.
Пресловутая римская выставка проходила под заголовком «Рафаэль. 1520–1483» — и сознательно двигалась против хода времени: от закатных сумерек Ренессанса вглубь. Эрмитажная выставка (которая открывается не только подлинными рисунками Рафаэля, но и фресками с палатинской виллы Статти-Маттеи, созданными, вероятно, именно в 1520-м) двинулась в ровно противоположном направлении — и, как оказалось, не прогадала.
Сергей Ходнев
