Сколько раз я видел за кулисами арен в разных странах, как Слава в хоккейном свитере с фирменной фетисовской «двойкой» на спине и капитанским символом «С» на груди шагал из раздевалки по черной прорезиненной дорожке, выводя на площадку цепочку дружных и сыгранных парней. Перед тем как размашисто раскатиться по залитому яркими огнями льду, он всегда успевал кивнуть: «Как дела?» — словно это мне предстояло лезть в железную гущу хоккейной схватки.
Но виражи в жизни, круто разворачивая свою судьбу, Вячеслав Фетисов закладывал еще резче, чем на ледовой площадке.
В роли комментатора с его-то чтением игры я мог представить Фетисова легко, но непредсказуемый Слава сделался популярным телеведущим, возникшим в кадре столь же органично, словно в привычном амплуа — атакующего защитника. Меня бы нисколько не удивило появление на экране Лады Фетисовой, блеснувшей красотой в известной советской киноленте «Где находится нофелет?». Но без всякой юбилейной комплиментарности Слава и с микрофоном в руках оказался, неожиданно для многих, на своем месте в обоих проектах — и «Фетисов», и «Легендарные матчи». «Для меня это был очередной вызов, — пояснял Слава. — И не подумай, что я собой прямо так доволен. Когда смотрю программы, много критикую себя, хочется выглядеть лучше — не внешне, а в ракурсе профессии телеведущего. Ладе благодарен — она со знанием дела корректирует какие-то моменты. Никаких денежных отношений, материального интереса на телевидении у меня нет, зато есть уникальная возможность обсуждать проблемы, которые людей волнуют. В «Легендарных матчах» мы возвращаемся в то время, когда были молодыми, сидим с внуками на коленях, смотрим, обсуждаем не только игру, а, что важнее, то время, через призму спорта».
— Зрелище само по себе поразительное, — добавил я, — когда убеленные сединами ветераны с юношеским азартом спорят — кто куда не добежал или кто кому не отдал пас. Вы и вправду в такие моменты молодеете на глазах, и мы по другую сторону экрана ностальгически, словно на машине времени, переносимся в молодость…
— Петя, мы же говорим не только о хоккее, — кивнул Слава. — Хотя хоккей любим больше, чем любой вид спорта. Но приходят, к примеру, женщины-волейболистки, баскетболистки, что-то они с тех чемпионатов подзабыли, но готовятся к программам, какие-то стихи трогательные пишут. И это для них важно, для меня, для всех. Я дважды в неделю, при плотном графике, отдаю телевидению практически всю вторую половину дня, но ни секунды об этом не пожалел — раз это для людей, мое время не имеет никакого значения.
* * *
Когда Фетисов, будучи политиком, начал вести ток-шоу на телеканале «Звезда», помню, в очередной раз поразился безоглядности Славиных притязаний. Люди ведь рвутся в модную профессию телеведущего как в гарантированную известность, а то и славу. Но Фетисова и без роли телеведущего знала и любила вся страна, однако он повернул себя новой и неожиданной стороной — изменил известный всем имидж.
Возглавивший в свое время телеканал «Звезда» известный телеведущий Алексей Пиманов, с которым они дружны, по словам Вячеслава Александровича, предложил: «Давай попробуем». Несколько лет назад мы беседовали с Пимановым, и я поинтересовался, как возникла мысль пригласить Славу на телевидение. «Мне, профессиональному режиссеру и продюсеру, было очевидно — у Славы необыкновенная харизма, — объяснил Пиманов. — Ни в одном теле- или киноинституте такому не научишь, это природный дар. Слава сначала сопротивлялся, но потом увлекся, по-моему, у него талантливо получается, впрочем, как всё, за что он берется».
В разговоре Алексей Пиманов вспомнил и наше с Вячеславом Фетисовым интервью в январе 1989 года, когда главная политическая программа СССР — «Время» — цитировала сенсационный текст, напечатанный в «Московском комсомольце»: «Я не хочу играть в команде Тихонова». «Когда читал материал, состояние было шоковое, — признавался Пиманов. — Догадывались, конечно, что в хоккее под ковром что-то происходит, но всех закулисных подробностей, связанных с Фетисовым, разумеется, не знали. И вдруг он высказался — по тем временам это было немыслимо».
Почему об этом интервью иной раз вспоминают и сегодня? Казалось бы, другой век, другая страна, другой хоккей… И время изменилось неузнаваемо… И тем не менее… В своей книге «Футбол на Красной площади» (несмотря на название, и хоккейным главам там уделено достаточно места) я сделал акцент на том, что интервью, вызвавшее фурор не только в околоспортивной среде, стало событием отчасти политическим. Впервые в советской истории спортсмен — легендарный! — бросил открытый вызов своему руководству, а значит, и советской власти. И фигура легендарного капитана знаменитой «Красной машины» (так называли сборную СССР) была слишком масштабной, чтобы проигнорировать публикацию в газете с миллионным тиражом. Причем подоплека газетного материала была неизмеримо шире броского заголовка.
Когда вышла газета с фетисовским интервью, в киосках утром не осталось ни одного экземпляра, а на городских газетных стендах полосы с напечатанным материалом были вырезаны или просто оторваны. Сам Слава и сегодня говорит, что личностью его сделали не чемпионские титулы — мира, Европы, Олимпийских игр и даже не Кубки Стэнли, а как раз тот конфликт с государственной советской машиной, когда его обманули и предали.
И устоять тогда, после всего им сказанного вслух, было необходимо.
Писатель Александр Нилин перед юбилеем Славы напомнил мне, что тренировался Фетисов, когда ему запретили играть в хоккей, с командой старейшей в стране карандашной фабрики имени Сакко и Ванцетти, кстати, основанной Хаммером после встречи с Лениным. «Слава поставил тогда на карту всё и выиграл», — сказал Нилин, снимавший в те времена кино о той конфликтной ситуации. А Вячеслав Александрович вспомнил: «У меня был фанат по имени Мансур — он занимался с фабричными хоккеистами на лужниковском «Кристалле», где у них был арендован лед несколько раз в неделю. Ведь на цээсковский каток, при всей любви и уважении народа, меня не пускали, да я бы и не пришел — людей бы просто повыгоняли с работы».
Спустя годы, уже в Нью-Йорке, за столиком русского «Самовара» Слава неожиданно мне признался, что все-таки было страшновато: «Я приходил к родителям, и мама все время плакала: «Сынок, может, ты извинишься, и они тебя простят?» Я говорил: «Мама, мне не за что извиняться». Она, конечно, меня в душе понимала, но очень за меня боялась, переживала. А я, бросая вызов системе, точнее, государственной машине, все-таки просчитывал варианты дальнейшей жизни. И у меня тогда возникла внутренняя вера: настало время, когда должен за себя побороться».
С одной стороны, уже поздно ворошить прошлое, но с другой: сидим со Славой, разговариваем, и ощущение у обоих — словно и не тридцать с лишним лет промчалось с той первой его жизни капитана ЦСКА и сборной СССР, закончившейся драматическим периодом, когда власть в итоге попятилась.
* * *
История фетисовского бунта началась с того, что спортивное начальство за спинами хоккейных звезд стало сговариваться об их распродаже за рубеж, словно крепостных. Кроме того, что валюта нужна была как воздух, находились умельцы, которые хотели нагреть на контрактах руки. И Фетисов, заслуживший право распорядиться своей судьбой, боролся тогда не за деньги, а за свое достоинство — отстаивал свои права человека.
Вызов публично был брошен не только старшему тренеру ЦСКА и сборной Виктору Тихонову, не сдержавшему обещание отпустить хоккеистов в свободный полет после золотой Олимпиады в Калгари, но, что важнее, самой сложившейся казарменной спортивной системе, которую курировал аппарат ЦК КПСС. Но было и понимание, что вызов этот был брошен Фетисовым и инстанции повыше, чем партийное руководство, — собственной судьбе Славы.
Драма усугублялась и тем, что официально Вячеслав Фетисов числился майором Советской Армии, а тренер Виктор Тихонов носил погоны полковника, значит, нарушалась еще и воинская субординация, что в любой армии мира недопустимо. И читатель имел полное право воспринимать опубликованное интервью как знак неповиновения существующей власти вообще.
Капитан ЦСКА и сборной, кавалер ордена Ленина, решивший, не дожидаясь, когда его выжмут как лимон, официально уехать за океан играть в НХЛ, мог десятки раз остаться за рубежом, но для Славы бегство было категорически неприемлемо. Фетисов хотел все сделать открыто и по-честному, а ему врали в глаза и прятали документы «под сукно».
И тогда он поставил на карту не только свое настоящее, но, что важнее, будущее. До публикации — фигура №1 в отечественном хоккее, после — военнослужащий майор Фетисов, на которого министр обороны маршал Язов мог орать, как на рядового из штрафбата.
«Маршал в своем кабинете и стращал, распекал, и по-доброму пытался говорить, — рассказывал Слава. — Я свою позицию озвучил и сформулировал четко, сказав, что министра обороны вводят в заблуждение: нас продают, потому что в армейской спортивной системе нет денег. Язов перепроверил, набрал заместителю по материальному обеспечению, и тот по громкой связи доложил, что не на что закупать за рубежом экипировку, поэтому такая история.
После этого говорю маршалу: «У меня четыре ордена, недавно орден Ленина вручили, увольте меня из армии, и дальше посмотрим, что будет. Я надеюсь, вы сдержите слово министра обороны». Тут он закипел по-настоящему, орал на меня так, что все генералы, которые были в кабинете, вытянулись в струнку. Я встал и молча вышел из кабинета, много чего услышав вслед. Дерзкий, конечно, поступок был. Но через пару недель меня из армии все-таки уволили. Кстати, и через Ладу политработники на нас пытались воздействовать, грозили заслать в дальние гарнизоны. Она девушка бойкая, отвечала: «Я родилась на Урале, выросла в суровых условиях. Мы живем не во дворце, а в однокомнатной квартире. Гарнизон так гарнизон, особо терять нечего».
Мне Лада рассказывала, что одним из самых тяжелых моментов тех драматичных дней после выхода Славиного интервью был связан с замолчавшим телефоном, до этого беспрерывно звонившим. «Сначала думала — сломался или отключили, — говорила Лада. — Потом поняла: многие от нас отвернулись, испугались за свое положение, карьеру, репутацию. Но самые верные друзья остались с нами — Саша Розенбаум, Саша Абдулов, Саша Фатюшин…»
Через много лет мне Слава рассказал, что о готовящемся в «МК» интервью Ладе он ничего не сказал. Я, конечно, спросил: «Почему ты ей не открылся? Не хотел нервировать?» — «Петь, вспомни то время, когда непонятно было, как сложится с этим материалом, выйдет ли он. Спасибо главному редактору «МК» Павлу Гусеву — смело напечатал статью без оглядки на власть. Я, конечно, за многие годы тысячу раз убеждался, как мне с Ладой повезло. Все удары судьбы она принимает с такой стойкостью, что немногие мужики могут этим похвастаться. И тогда Лада понимала, что происходит не просто что-то серьезное, а судьбоносное. И нас это еще больше сблизило, сплотило. Именно в то время, когда мы, кроме самых близких, оказались никому не нужны, пошли 15 марта 1989 года и официально расписались. Я на одном Ладином дне рождения назвал ее волчицей...» — «Красавицу Ладу», — опешил я. «С одной стороны, может быть, жестко сказал, но, по сути, так оно и есть: за семью Лада перегрызет любого», — объяснил Слава.
* * *
Я не раз вспоминал, как в те дни мы со Славой и Ладой отправились в Театр Маяковского к нашему другу, замечательному артисту Александру Фатюшину, сыгравшему хоккеиста Гурина в фильме «Москва слезам не верит». И после спектакля, захватив Сашину жену, актрису Елену Мольченко, поехали ужинать в не сгоревший еще ресторан ВТО на Пушкинской площади, где с шестидесятых завсегдатаями были Кобзон, Евтушенко, Высоцкий…
На втором этаже гремела ночная дискотека. Директор ресторана умолил Фетисова выйти на сцену, произнести несколько слов. Когда Слава поднялся к микрофону, зал, забыв про танцы, завопил от восторга. Искренний гул восхищенной публики в ресторанном зале сразу напомнил мне раскатистый гул трибун, когда сборная выигрывала у канадцев.
В другом ресторане — нью-йоркском русском «Самоваре», где мы через годы встретились со Славой и Ладой, когда Фетисов стал уже звездой НХЛ, он подарил мне свою фотографию с Кубком Стэнли и незатейливой надписью: «Пионеру Пете — от пионера Славы» — недвусмысленный намек на то памятное интервью.
И после выдающейся, как и на родине, карьеры в НХЛ первопроходец за хоккейный океан Вячеслав Фетисов появился на тренерском мостике «Нью-Джерси», что всем показалось само собой разумеющимся. Всем, кроме самого Вячеслава Александровича, который поразил меня признанием: «Петя, буду честен до конца: я не хотел быть тренером!» — «Но все были убеждены, что ты станешь тренером уровня Скотти Боумэна, с которым благодаря тебе когда-то состоялась памятная пресс-конференция в «МК», — заметил я. «Не надо бросаться такими именами, — шутливо укорил Слава. — Величайший тренер! Но чтобы быть честным до конца, скажу, что тренером я становиться не собирался. Меня великий менеджер Лу Ламорелло буквально уговорил стать тренером вместе с Ларри Робинсоном. Я отбрыкивался как мог: «Слушай, Лу, я отыграл двадцать три сезона, можно я отдохну от хоккея?» Он отвечал неколебимо: «Нельзя тебе отдыхать, нужно сразу включаться в работу. Я вижу в тебе большой тренерский потенциал». Ну и по-хитрому уговорил. Я-то его звонки сбрасывал, так он с моей Ладой стал общаться, а мы с ней на Гавайях отдыхали после второго победного Кубка Стэнли. И узнал от нее, когда мы возвращаемся в Нью-Джерси. Не успели распаковать багаж — Лу заявляет: «Поехали на обед, я тебя приглашаю». Дал конверт: «Посмотри на досуге и скажи, что ты думаешь». Там контракт подписанный, без цифр. Такой психологический ход. Сели с Ладой, спрашиваю: «Ну, что ты думаешь?» Она говорит: «Ты принимай решение, я поддержу тебя в любом случае». В общем, я подписал этот контракт без цифр и через Сережу Брылина, нашего замечательного хоккеиста, передал Ламорелло. Тот звонит, ругается: «Никогда не думал, что попаду в такую историю. Приезжай, будем обсуждать условия контракта». Я благодарен Лу, потому что влюбился в тренерскую профессию».
«И мы тоже должны быть ему благодарны, поскольку через несколько лет увидели Вячеслава Фетисова в блейзере с государственным гербом на Олимпиаде в Солт-Лейк-Сити на тренерском мостике», — заметил я. «После Олимпиады мне поступило три предложения стать первым европейцем — главным тренером в энхаэловских клубах. Но тут как раз пригласил на разговор наш президент». — «И сразу предложил стать министром спорта?» — спросил я. «Мы с Владимиром Владимировичем встречались не раз, много говорили о жизни, конечно, о спорте. Обсуждали, как объединить нашу эмиграцию, соотечественников за рубежом. Ему была интересна моя спортивная карьера, как она завершилась, что-то он знал. В общем, говорили о чем угодно, кроме каких-то моих должностей. И у него родилось предложение, о котором я никогда не мог помыслить, — возглавить российский спорт. Я, помню, сказал: «Если вы не шутите». — «Какие шутки...» — ответил Путин. Кстати, человек пять, в том числе и Мутко, тогда на эту должность не пошли. Я потом понял: людей нет, все развалено, бюджет копеечный... Мы долго разговаривали с Путиным после мероприятия с олимпийцами в 2002 году. Президент позвонил премьеру Касьянову часа в два ночи: «Михаил Михайлович, Слава Фетисов согласился возглавить Спорткомитет. Сам пойдешь и представишь его коллективу».
— Первый рабочий день помнишь? — поинтересовался я.
— Как в страшном сне. Приезжаем на улицу Казакова, там был филиал Института физкультуры. Проезжаем центральную часть усадьбы — обгоревшую, другая половина в руинах, как после войны… Иду — все обшарпано. Думаю: ну, попал… Собрались в зале коллеги — пластиковые столы, как в дешевых пельменных. Заходят Касьянов с Матвиенко — она была в должности вице-премьера, спорт курировала. Слышу, Касьянов ее спрашивает: «Ты куда меня привезла?..» Он такой холеный, крутой, начинает меня представлять: «Фетисов назначен моим распоряжением председателем Госкомспорта, он здесь все наладит». И бац — с потолка падает штукатурка. Касьянов (премьер) говорит: «Валентина, поехали, пока нас здесь не убило».
— В то время спорткомплексы в рынки превратили, — напомнил я.
— Я тебе расскажу, как приехал на олимпийскую базу на озеро Круглое, — продолжил Слава. — Огороженная территория — десять гектаров, спрашиваю: «Кто это отчекрыжил?» Отвечают: «Руководство дачи будет строить». Захожу в бассейн — презервативы плавают, казино ночное в соседнем помещении… В зале спортивной гимнастики, где Немов и Хоркина готовились к Афинам, заколоченные досками витражи, протекающая крыша. В подвалах жили рабы-гастарбайтеры, наркоторговля… Все спортивные базы так и существовали. Начали целую войну с теми, кто наложил на них руку. Спасибо Герою Советского Союза Борису Всеволодовичу Громову, в то непростое время губернатору Московской области, который очень помог в тот момент… Вообще, началась гигантская планомерная работа по развитию спорта. Написали фундаментальную стратегическую программу, которая пролонгирована до сих пор. Сейчас уже и не перечислишь, сколько масштабного сделано за те годы. Важнейшей считаю подготовку к Олимпиаде в Сочи.
Приглашение президента вернуться на родину и возглавить российский спорт означало без раскачки вникнуть в произошедшие здесь изменения. И не просто разобраться в новых реалиях, а изменить сложившееся в спорте и в спортивном министерстве бедственное положение с учетом советского и мирового бесценного спортивного опыта Славы, позволившего ему в дальнейшей жизни стать успешным министром, сенатором, депутатом. Фетисову удалось выполнить важное поручение президента — снова встроить российский спорт в мировую систему.
Когда Вячеслав Александрович стал министром, я знакомился с ним как бы заново. В том смысле, что в новом качестве я Фетисова себе не представлял, как и многие из хорошо его знавших, кроме, может быть, Лады, видевшей его ежедневно и понимающей мощный фетисовский потенциал.
Фетисов все годы в роли министра выглядел естественно, потому что пришел работать, а не изображать министра.
В ту пору с удивлением поймал себя на мысли, что Слава, не отдаляясь в министерском кресле, становится еще интереснее, загадочнее, что ли: захотел быть настоящим министром — и сделался им.
А потом снова неожиданный и непредсказуемый вираж Вячеслава Фетисова. В пятьдесят один год он вышел на лед в составе московских армейцев в календарном матче против питерского СКА. Помню, как с писателем и драматургом Андреем Яхонтовым, отлучившись с ежегодного отмечания дня рождения «Московского комсомольца» (оно как раз проходило в ресторане на Ленинградском проспекте), декабрьским морозным вечером мы пешком отправились на армейскую арену — «на Фетисова», который, как и в былые времена, невозмутимо шагнул из раздевалки на черную прорезиненную дорожку и привычно кивнул: «Как дела?» — «Этот человек — скала, с уникальной смелой судьбой», — заметил тогда Яхонтов.
«ЦСКА в те времена скатился в никуда, — вспоминал Вячеслав Александрович. — Клуб оказался практически без финансирования, денег не было вообще. И не только в армейской команде — тогда «Спартак» выгнали из КХЛ из-за безденежья. Я понимал, что клуб идет к банкротству, и обратился к Владимиру Владимировичу, на тот момент премьер-министру: «Нужно срочно спасать клуб». Так появился у армейцев титульный спонсор. И я в ту пору задался такой целью: поставить на коньки как можно больше известных, влиятельных людей, чтобы это шло на пользу хоккею. Однажды сидели с Владимиром Владимировичем на Малой лужниковской арене, на борцовском турнире, и я ему сказал: «Для нас это был родной стадион». Он, помню, удивился: «Как? Вы разве не в ЦСКА играли?» Я объяснил, что все команды московские, кроме «Крыльев», играли в «Лужниках», так что для нас это домашняя площадка. И говорю: «Может быть, вам тоже пора на коньки?» У президента настроение хорошее было, он кивнул: «Давай попробуем». А началось все с Сергея Кужугетовича Шойгу, который здорово в футбол играл и мне рассказал, что в детстве выступал на «Золотой шайбе» вратарем. Я ему притащил два баула: вратарскую форму и обычную игровую. Он решил играть в поле. Кстати, бросает с обеих рук — и с правой, и с левой, так только Горди Хоу мог делать в свое время.
Словом, все начали играть в хоккей. Сидим как-то за послехоккейным чаем с Сергеем Лавровым и Сергеем Шойгу. И они говорят: «А слабо тебе сейчас в чемпионате страны сыграть?» Я завелся, а тогда как раз в ЦСКА защитники поломались. У меня было всего пять дней, чтобы подготовиться к игре со СКА. Можно было выбрать соперника и менее амбициозного, но тут уже было дело принципа. Все риски я понимал, позвонил Лу Ламорелло, посоветовался: «Что думаешь? Горди Хоу-то в свое время так долго играл...» Он, конечно, обалдел и говорит: «Горди Хоу играл все время, а ты уже одиннадцать лет как закончил. Забудь и даже не смотри в эту сторону». — «Интересно, что Лада тогда сказала?» — поинтересовался я. «Как всегда, поддержала меня, но просила быть поосторожнее: «Смотри, только травму там не получи». Зал битком, ну и, конечно, главные интересанты сидели на трибунах — Лавров с Шойгу. Хороший хоккей был, живой. Со мной на льду были пацаны, которые мне в дети годились. Я несколько лет спустя летел вместе с Максимом Сушинским из питерского СКА, спросил его: «Вы зачем за мной всю игру гонялись как сумасшедшие? Играли против меня, как будто мне двадцать лет было. Да если бы мне было двадцать, у вас бы против меня шансов не было никаких».
После матча Слава сказал нам: «Я, наверное, самый счастливый сейчас человек на планете Земля».
Я его спросил: «Слава, какой вопрос к юбилею ты задал бы Вячеславу Фетисову?» Мой друг улыбнулся: «Петя, во-первых, вопросы задаешь здесь ты, а во-вторых... Даже не знаю... Может быть, спросил бы: «Доволен ли ты своей жизнью?» Самое главное — это моя семья, мой тыл и Лада, которая поддерживает меня во всем, как я уже говорил. Тоже могла бы сказать: «Слушай, успокойся уже, давай не будем больше воевать, конфликтовать с кем-то, давай как-то успокоимся». Но она понимает, что это не просто какие-то мои хотелки или капризы...» — «Ты имеешь в виду Общество по защите и охране природы, которое ты возглавил, ну да, ты же атакующий защитник, — уточнил я и сказал: — Буквально вчера моя младшая дочь Саша рассказывала, что у них в классе проходил урок, как и во всех московских школах, про экологию: ты там рассказывал про озеро Байкал». — «Наша природа ведь будущее детей и внуков, — кивнул Слава. — Столько лет к этому безрассудно относились — мусорили, засоряли. Я этим буду заниматься до конца своих дней, спортивная популярность мне помогает. В следующем году организация будет праздновать свое столетие — великий академик Вернадский был ее отцом-основателем».
* * *
Вячеслав Александрович упомянул про внуков, я, конечно же, не мог не вспомнить, что наш сегодняшний юбиляр — уже дедушка. Разумеется, поинтересовался, как он чувствует себя в этой роли. «Никогда не думал, что у меня будет столько счастья в этом качестве, — признался Слава. — Настя — замечательная дочка, прекрасная мама, я очень доволен, что ребята нашли друг друга. У них потрясающая семья. Настя, как девочка, которая выросла в семье в любви, всегда мечтала о красивой свадьбе — белое платье, фата. Но из-за пандемии на свадьбе не погуляли. Но я сказал: «Настя, не все пышные свадьбы имеют счастливое продолжение». Хотя, может, еще свадьбу и сыграем». «Не забудь пригласить», — заметил я.
И подумал, что непроходящая молодость самого Славы, а мы ровесники, распространяется и на все наше поколение. Возвращаясь к памятной фотографии, я подписал бы свое сердечное поздравление легендарному Фетисову по традиции: «Пионеру Славе — от пионера Пети».
Пётр Спектор
