Между появлением в начале декабря 2019 года первых симптомов заболевания, вызванного коронавирусом, и решением закрыть город Ухань 20 января 2020 года, прошло семь недель, почти два месяца. Они стали роковыми. Когда китайские власти начали делать то, что необходимо, болезнь уже нельзя было остановить.
Переход вируса от человека к человеку произошел уже в середине декабря, и число случаев заболевания удваивалось каждые семь дней. Но департамент здравоохранения города молчал.
30 декабря офтальмолог Ли Вэньлян счел своим долгом предупредить коллег — в социальных сетях. Среди ночи его вызвали в департамент здравоохранения. Им занялись сотрудники министерства общественной безопасности. 31 декабря министерство объявило, что начато следствие в отношении восьми врачей — за распространение заведомо ложных слухов о вспышке болезни. Аресты напугали других медиков. Вместо сбора и анализа информации о новой инфекции все замерли. Министерство общественной безопасности сделало леденящее душу предупреждение: «не фабриковать слухи, не распространять слухи, не верить слухам».
А в больницах все больше заболевших с симптомами вирусной пневмонии, которая не поддается лечению. Выяснилось, что большинство пациентов работает на рынке Хуанань. 1 января 2020 рынок закрыли. Городские власти уверенно сообщили, что распространение вируса остановлено.
Через девять дней умер первый человек, который регулярно ходил на рынок. О его смерти сообщили только через два дня. Не упомянули важную деталь. У его жены симптомы того же заболевания появились через пять дней после его смерти. Она никогда не ходила на рынок.
Доктора Ли отпустили. 10 января на прием пришла женщина, страдавшая глаукомой. Он не знал, что она уже заражена коронавирусом. И тоже заболел, а затем умер. А департамент здравоохранения Уханя вновь и вновь повторял, что нет необходимости беспокоиться. Все под контролем: никто из врачей не заразился, и нет доказательств передачи инфекции от человека к человеку. 11 миллионов жителей города не предупредили, что они должны защитить себя. Все пребывали в благодушном настроении. Даже заразившиеся. Пока не умирали.
Мэр Уханя устроил грандиозную презентацию футуристического плана развития здравоохранения. Обещал городу первоклассную медицину. И даже не упомянул новый вирус. Власти упустили шанс избежать эпидемии.
Чиновники обязаны были предупредить людей об угрозе и действовать так, как положено в случае эпидемии. А вирус уже преодолел государственные границы и вырвался из Китая. Только тогда в Пекине забеспокоились. Глава партии и государства Си Цзиньпин, вернувшись из поездки в Мьянму, высказался по поводу вируса. Только тогда государственный аппарат пришел в действие.
В Ухане перестали принимать туристические группы. Посоветовали носить маски. Объявили, что закроют город. Толпы бросились штурмовать аэропорт и железнодорожные вокзалы, чтобы успеть уехать. Успели — увозя с собой вирус.
Как это могло случиться? Китайская политическая система копировалась с советской, точнее, со сталинской. Для чиновников этой формации важно одно: в подведомственном им хозяйстве все должно быть спокойно. Никаких эксцессов! Иначе высшее начальство выразит неудовольствие: почему допустили непорядок? Не справляетесь?
Проблемы и заботы народонаселения не имеют значения. По служебной лестнице продвигаются те, кто воспитал в себе умение не замечать страдания и несчастья окружающих. Чиновники наделены неограниченной властью, давно уже немыслимой в других обществах. Но полное отсутствие инициативы и самостоятельности возведено в принцип государственного управления: ничего не решать без хозяина! Подобранные по принципу преданности власти чиновники беспомощны, столкнувшись с реальными проблемами.
Китай может похвастаться системой самого технологически изощренного и всеобъемлющего цифрового контроля над гражданами. Вся информация о человеке, собранная с помощью высокотехнологичных инструментов, сводится в централизованную базу данных для создания так называемой «системы социального кредита».
Анализируя собранные данные, компьютерные алгоритмы оценивают каждого китайца: не представляет ли он угрозу для режима? Точнее, определяют степень лояльности к коммунистической партии и лично к председателю Си. В зависимость от этого вердикта ставится вся жизнь: поступление в университет, получение работы, квартиры и банковского кредита...
Китай не знает себе равных в создании цензуры. Доступ к иностранным сайтам в Интернете ограничен. Иначе говоря, граждане КНР лишены возможности читать, видеть и слышать то, что доступно практически всему миру. Есть страны, которые завидуют этой системе и пытаются перенять китайский опыт.
Промывание мозгов - или контроль над разумом - имеет в Китае долгую историю. На протяжении семидесяти лет компартия постоянно пыталась кого-то перековать — непокорных студентов или политических оппонентов, свободолюбивых артистов или не желавших отрекаться от своих традиций крестьян. Забота о социальной гармонии поручена руководящим кадрам, чья задача — преобразовывать «изначально неполноценных людей в полностью развитых, компетентных и ответственных граждан».
Усилия партийных аппаратчиков по перековке несознательных сограждан опирались не на моральное убеждение, а на принуждение (публичное осуждение, лишение всего необходимого и даже пытки). Безжалостные методы привели к смерти множества людей. Известный американский психиатр Роберт Джей Лифтон назвал контроль над разумом в китайском стиле — с его догматической верой в абсолютную истину и принуждением к исправлению неисправимого — «идеологическим тоталитаризмом».
Китай создает сегодня новую империю страха и делает ставку на национализм. Но колоссальный партийный аппарат, разветвленные органы госбезопасности, система тотального контроля над собственными гражданами нисколько не помогли народу и стране избежать страшной опасности — эпидемии. Напротив, именно политическая система способствовала ее распространению. Это зримый пример гибельности отсутствия либеральной демократии и свободы информации.
Каково в этой связи будущее Китая? Многие уверены, что центр мира неумолимо перемещается на восток. И Китай становится великой державой номер один. Но половина разбогатевших китайцев желает эмигрировать. Большинство стремится в Соединенные Штаты. Если перспективы страны столь радужны, как уверяют в Пекине, отчего же самые удачливые сыновья и дочери Китая видят свое будущее в другом месте и при первой возможности перебираются за границу?
Не потому ли, что демократия, верховенство закона, прозрачность, низкий уровень коррупции, независимые источники новостей, свобода мысли, совести и слова — необходимая часть жизни, которой в Китае нет и не предвидится. Если говорить о силе притяжения, а не принуждения, то Пекин — с его обещанием тотально контролировать всех граждан, — не так уж привлекателен. Превращение в высокотехнологичное полицейское государство делает страну менее конкурентоспособной и подрывает перспективы роста.
Может ли государство, построенное на ограничении возможностей, инициативы и свобод, превзойти страны, построенные на защите и расширении этих свобод? Многие государства в свое время — как это было с Португалией, Голландией, Англией — становились на короткий срок государством номер один в мире, но быстро лишались своего первенства.
Политики и эксперты озабочены сегодня тем, как справляться со стремительно растущим Китаем. Но не пора ли задуматься над тем, что будет означать упадок Китая? Воспримут ли руководители Китая перспективу своего собственного упадка философски, если они уже убедили себя в быстром восхождении к мировому первенству? Сомнительно. Из этого и надо исходить. А раненый тигр редко бывает миролюбивым.
Леонид Млечин
