Корреспонденту «СЦ» дает интервью дает известный советский поэт и прозаик, правозащитник, один из руководителей комитета писателей в поддержку перестройки «Апрель» Владимир Корнилов.
- Владимир Николаевич, вы знаете, что скоро в Москве состоится пленум ЦК КПСС, посвященный межнациональным отношениям. Несколько месяцев назад, в интервью «Литературной газете» вы говорили, что более всего вас беспокоят именно национальные конфликты. Как вы думаете, национализм, шовинизм более силен среди молодежи или среди людей старшего поколения?
— Национализм — самое опасное, самое страшное явление в любом многонациональном государстве. Молодежь, как мне кажется, все-таки меньше подвержена заразе национализма, чем взрослое поколение. Она, как правило, стремится к объединению, взаимопроникновению, интересуется тем, что происходит на Западе, вообще за рубежом, ее огромная энергия, которая используется, в лучшем случае, процентов на пять, а потому находит выход в чем-то другом, скажем, в рок-музыке. Я не выступаю против рока, более того, он сегодня необходим. Пусть энергия молодых исчерпывает себя лучше в музыке, чем в пьянстве и наркотиках. Молодежь подвержена иногда различным нездоровым влияниям, ее очень легко сбить с пути. Например, 20 апреля 1982 года на Пушкинской площади состоялась настоящая фашистская демонстрация, которая у нас до сих пор замалчивается. И лишь телепрограмма «Взгляд» несколько месяцев назад показала беседу с двумя нацистами. Вот, что действительно опасно.
— Как, по-вашему, молодые люди 1989 года духовно беднее, чем предыдущие поколения, скажем, ваши сверстники?
- Мне так не кажется. Сейчас лучше знают физику, математику, и в этом нынешние «четверочники»» 10-го класса могут дать фору среднему учителю 40-50-х годов. Но, даже в самый разгар сталинщины, лучше преподавали русскую литературу и историю. Сегодня, по-моему, мало читают. Читают фантастику, детективы, но все меньше поэзию. Это прискорбно, ибо опора нравственности все же в настоящей литературе. Как и в 30-50-е годы современная молодежь почти ничего не знает о религии. Сегодня едва ли трое из десяти молодых людей смогут перечислить десять библейских заповедей, а ведь ничего лучше этих заповедей человечество пока не придумало.
- Но ведь первая заповедь «Возлюби Бога»?
- Я — человек неверующий, но лучше возлюбить Бога, чем самого себя, свои аппетиты и низменные пристрастия. Религиозный человек имеет свою меру вещей, событий и поступков. Поэтому хорошее религиозное воспитание никому не помешает.
- Вы считаете, что сейчас происходит религиозное возрождение? Или это — выдумка советологов, интерес к символике, к истории?
- Мне трудно сказать. Статистики нет, да и статистика мало, что скажет. Я говорил с несколькими священниками. Они утверждают, что пока нет возрождения. Я беседовал также с одним поэтом, очень умным и знающим человеком, который считает, что положение церкви в России всегда было очень тяжелым и трагичным. Не только в двадцатом веке, но еще в семнадцатом, когда Никон устроил раскол. Это был очень тяжелый удар по церкви, причем в раскольники ушли наиболее искренне верующие люди, готовые за двоеперстие, за свои каноны на гибель. Разумеется, с началом гласности, больше людей стало открыто посещать храмы, креститься, но насколько глубоко они воспитаны в религиозном духе, мне неизвестно. В маленьких городах и даже в областных в церквях народу много.
- В этой связи, можно ли говорить о безыдейности народа, особенно молодежи?
- Если молодежь и безыдейна, то она в этом не виновата. Слишком много мы лгали, и поэтому молодежь, по старой традиции, противопоставляет себя старшему поколению. Наш лучший специалист по молодежным проблемам Юрий Щекочихин, обозреватель «Литературной газеты», говорил на заседании общества «Мемориал»», что среди молодежи сейчас много сталинистов. Раз Сталина ругают старшие, думают они, значит Сталин прав. Времена серости сделали все, чтобы молодежь была аполитичной, безыдейной, но я думаю, что благодаря гласности, скоро все поймут, что такое Сталин.
- Чего же особенно не хватает современному юношеству?
- Здравого смысла. Но, как правило, юность и здравомыслие — вещи полярные. Юность, по своей биологической природе, нетерпелива, жаждет несбыточного и немедленного. Здравый смысл же требует обдуманности, терпения и настойчивости, что юности несвойственно. Грустно лишь то, что молодежи самостоятельно придется находить свои пути и ценности в жизни. Это грустно, но это так. Время у нас революционное, а без молодежи никакой перестройки не получится. И хочется, чтобы она не повторила ошибки прежних революционеров. Я вспоминаю часто Сен-Жюста, левого лидера Великой Французской революции, 200-летие которой сейчас отмечается. Этот молодой человек с чистыми, голубыми глазами отправил на гильотину множество людей, и совесть у него молчала, потому что он утерял меру нравственности. Сен-Жюст был казнен в двадцатилетнем возрасте. Я не сужу его, ведь именно отсутствие здравого смысла привело к такому печальному концу. И я не хочу, чтобы судьбу Сен-Жюста разделили сегодняшние молодые люди. Поэтому опять возвращаюсь к Библии: «Старайся не делать другому того, чего бы ты не хотел, чтобы сделали тебе». Я обращаюсь ко всем молодым: попытайтесь, хотя бы на первых порах, соблюдать эту мудрость,— она убережет вас от многих преступлений против нравственности. Не думайте, что вы — обладатели истины, пытайтесь понять других. Сегодня опасен любой экстремизм, любого цвета и направления.
- 15 февраля Афганистан покинули последние советские солдаты, но, одновременно, все эти ребята, вернулись домой, в нашу текущую жизнь. Что вы можете сказать о них?
- Эта молодежь получила жестокую травму, которой не испытывали ее отцы и даже деды. Деды участвовали в войне, войне кровавой, но справедливой; отцы не воевали (эпизод 1956 года в Венгрии был слишком кратковременным). Но афганская война, страшная и несправедливая, длившаяся целых девять лет, конечно, повлияла на самочувствие и мировоззрение молодежи. Я бы желал ее участникам поскорее забыть о ней, если это возможно. Мы добровольно ушли из Афганистана и правильно сделали. Но, что ни говорите, эта война проиграна, поэтому различные афганские братства неизбежно выльются в какую- то организацию с нехорошим оттенком. Мне хотелось бы, в связи с этим, предложить вниманию читателей свое стихотворение:
УХОД
Все казалось, что до дому
Путь ведет через погост.
Генералу молодому
Маршальских охота звезд.
Всем чего-то да охота,
Но в преддверии весны
Довзрослели до ухода
И убитых увезли.
Гром победы раздавайся!
Не оправдывайся, росс,
А с позором расставайся,
Что давно к тебе прирос.
Может, ретирада эта,
Хоть обида в ней и боль,
Первая твоя победа
Над свирепою судьбой
15.02.89
Однако в лучшей части этих ребят, думаю, уже растут поэты. Не может быть, чтобы люди, прошедшую такую войну, не дали, вслед за авторскими песнями, и стихов. Это будут горькие стихи без грома победы, но искренние, после которых (и это, может быть, их главная задача) уже никому не захочется воевать в чужой стране. «Знамя» опубликовало два хороших рассказа Олега Ермакова об афганской войне.
- В этом году весь цивилизованный мир отмечает столетие со дня рождения Анны Ахматовой. Поэт Евгений Рейн, кстати, рассказывал, что Ахматовой очень нравились многие ваши стихи, больше, чем стихи самого Рейна. Вы, Владимир Николаевич, знали и лично Анну Андреевну. Вот мой вопрос: Ахматова создавала какую-нибудь плеяду или школу «своих» поэтов?
- Ахматова никакой школы не создавала, но она просто была, понимаете? Когда я учился в военном училище, наши инструкции гласили, что вблизи радиостанции нельзя пользоваться осветительными приборами: если лампочку привязать к койке, она будет светиться. И Ахматова, словно мощная радиостанция, излучала такую энергию, что рядом с ней человек со средним дарованием начинал писать хорошие стихи. Но в ее кругу выросли большими поэтами Бродский и Рейн.
- Как вас публиковали в те, шестидесятые годы и позднее?
- В Москве я впервые опубликовался в 1953 году, в «Литературке». Мне было 25 лет. В пятидесятые годы меня печатали многие центральные журналы, такие, как «Молодая Гвардия», «Октябрь», позднее – «Новый мир». Но с книгами вышла беда. Первую — «Повестка из военкомата» — в 1957 году взяли и рассыпали. Хотя многие стихи из нее были позже напечатаны в периодике. В 1958 году рассыпали и вторую книжку — «Начало». И только в 1964-м вышла «Пристань», а в 1967-м — «Возраст». И далее, до самого 1986 года, ничего не издавалось. В эти годы я писал мало стихов, но много прозы, которая была опубликована за рубежом. Произошло это по многим причинам. Главная — мое участие в правозащитном движении. С 1966 года начал заступаться за репрессированных писателей, в 1977 году подписал письмо в защиту академика Андрея Дмитриевича Сахарова, за что и был исключен из Союза писателей. Восстановлен только в 1988 году. Ныне опубликованы почти все мои стихи, вышли три книжки стихов. Литературной работы мне не давали и другой тоже. Однажды, правда, на несколько месяцев устроился уборщиком снега, но вскоре вынудили уволиться: у нас не положено человеку с высшим образованием работать дворником. В милиции мне не раз говорили: «Уезжайте на Запад, здесь вам жизни не будет». Я думаю, каждый человек должен жить там, где пожелает. Однако, для себя я не считал возможным жить вне своей страны. Прежде всего, жить здесь, при всех тяготах, было интересно. Во-вторых, тогда газеты (и не только газеты) писали, что правозащитники действуют «под отъезд». И я не мог позволить себе уехать,— не хотел давать повода для этих сплетен. Многие мои друзья уехали и, конечно, они тоскуют по стране, по Москве, по близким. Меня же поддерживали всегда такие строки Ахматовой из «Не с теми я, кто бросил землю...»
Но вечно жалок мне изгнанник,
Как заключенный, как больной.
Темна твоя дорога, странник.
Полынью пахнет хлеб чужой.
Но я никого не обвиняю. На Западе» скажем, Грэм Грин живет вне Англии, Хемингуэй жил не в Америке, у нас – в прошлом веке Гоголь долго жил в Италии, Тютчев – в Германии, Тургенев — во Франции, при этом все они, оставались русскими писателями. Поэтому я очень рад, что многие эмигранты сейчас гостят на Родине, В одном стихотворении я писал:
Я никому не слагаю стансы
И никого не виню ни в чем.
Ты взял уехал, а я остался,
Стало быть, разное пиво пьем.
Впрочем, выбирать мне не приходилось. Я твёрдо знал, что никуда не уеду.
«Советский цирк», февраль 1989 года
Юрий Зайнашев
