«Во всем мире балет умер»

— Барышников в одном из интервью рассказывал, что когда проходит английский паспортный контроль и представляется актером, то все кривят нос, но обходятся без комментариев. А если говорит, что он танцовщик, то сразу начинается бурчание: что все бы, возможно, танцевать хотели, а вместо этого приходится в таможне сутками напролет дежурить. А вы как обычно представляетесь: актер? художник? танцор?

— Наоборот, я заметил другое. Как скажешь, что танцовщик, то лишних вопросов не возникает, и проходить все формальности оказывается легче. Всем сразу становится понятно, кто ты и чем занимаешься. А если пишешь, что актер или артист, то сразу начинаются бесконечные вопросы.

— Давайте про фильм поговорим. Вы были готовы к тому, что он получится таким откровенным? И если бы вы снимали фильм о себе, то построили бы его иначе?

— Конечно, он был бы другим — у каждого свое видение, кроме того, говорят, что некоторые вещи лучше видно со стороны. В конкретном случае я хотел влиять на процесс как можно меньше, редко присутствовал при монтаже, можно сказать, что все, в принципе, происходило за моей спиной. Друзья передавали какие-то кассеты с архивными записями, так что я при подготовке фильма был минимально затронут.

— Вы сказали, что некоторые вещи лучше видно со стороны. Что вы о себе поняли, когда его посмотрели?

— Честно говоря, я себя в этом фильме даже и не помню — пока его смотрел, снова проживал все те эмоции. Зато понял, как много для меня сделали родные и друзья. В этом фильме заложен важный смысл — насколько нужны человеку близкие люди и как многого можно добиться благодаря их поддержке.

— Почему вы так много говорите об одиночестве?

— Одиночество очень важно. Только тогда, когда находишься один, можешь понять что-то главное о себе. Для меня вот важно бывать на природе. Конечно, никому не комфортно быть одиноким, но иногда действительно важно находиться одному, и это разные вещи. Мне еще предстоит этому научиться: мне одному оставаться сложно, сразу наступают какие-то неприятные мысли и переживания. Но любой артист должен время от времени бывать подальше от телефонов, посторонних звуков и людей, чтобы лучше понять самого себя. Потому что внутри тебя всегда содержится ответ, который ты ищешь. Другой человек может тебе его подсказывать, но часто бывает так, что все равно пытаешься от него услышать то, что подтверждало бы собственные мысли. Нужно доверять себе и делать то, что хочешь, что считаешь важным, от чего получаешь удовольствие.

— Про всех великих танцовщиков есть складные легенды в мире медиа. Барышников — сноб и интеллектуал, Нуреев — жадный грубиян, который не стеснялся при королевской семье танцевать босиком. Про вас есть тоже известная история с участием наркотиков, татуировок, брошенным Королевским балетом. Вам нравится этот образ себя?

— Я стараюсь об этом не думать. Если начать разбираться, то окажется, что какие-то темы затронуты слишком живо. К материалам о себе я отношусь по-доброму: хорошо, что уделяют внимание, мы все-таки работаем в развлекательном бизнесе. Если людям интересно обо мне читать, то это уже здорово. А по поводу скандалов негативных эмоций я не испытываю — может быть, именно потому, что стараюсь не принимать это близко к сердцу.

— Вы часто появляетесь в глянце. Красивые вещи, модные люди, деньги — все это важно для вас?

— Не думаю, что я делал этот выбор сознательно: соглашался на такие проекты, когда просто танцевать становилось скучно. И хотелось чего-то еще, хотелось отвлечься. Но важнее всего была работа с фотографами: я всегда соглашался сниматься у классных фотографов, а если бы не бренды, то не было бы и возможности сотрудничества. Это было мое начало работы с камерой: я стал постепенно понимать, что работает, что нет. Можно сказать, что съемки для глянца стали началом моей актерской карьеры.

— Реклама Diesel, которую снимал фотограф Дэвид ЛаШапель, — вы появляетесь в ней, — имеет очень сильное политическое высказывание о строительстве мексиканской стены. Вы разделяете эти взгляды, критикуете конкретную политику?

— Мне надоели визы: в своей жизни я как будто только ими и занимаюсь. Это так странно. Когда много путешествуешь по миру, понимаешь, что нет плохих или хороших стран, все они великие, все они интересны. А барьеры раздражают, хотя многих людей сразу отталкивает все чужое. Но если взять и разобраться, то окажется, что главные вещи везде одинаковы: что большие политики, что инженеры и осветители беспокоятся о работе, семье и детях. Если начать думать об этом, то человеческое отношение к остальному миру возникнет само собой.

— Что у Нуреева, что у Барышникова были сильные антисоветские политические взгляды. А у вас?

— Мне нравится коммунизм как идея. Я не люблю деньги и то, что они вызывают в людях. Как в погоне за деньгами мысли заняты чем-то неестественным. В Советском Союзе было много плохого: и закрытые границы, и давление людей. Но попытка делиться с другими — это правильно. Я знаю очень богатых людей, и они занимаются этим. А банки помогают подняться тем, кто обанкротился. Было бы здорово, если бы и нас больше занимало, как помочь друг другу.

— Вы в одном из интервью говорите о том, что у ЛаШапеля есть четкое видение будущего балета. А у вас? Как вам кажется, куда балет двинется дальше?

— Я хочу совместить театр и танец. Танец — такое большое и широкое явление, а пространство театра камерное. И эта смесь может быть очень мощной: в таком сжатом пространстве танец становится просто огромным. Я хочу работать с известными артистами, у которых есть свое видение, свежие идеи. Не думаю, что можно изменить что-то в самом танце, его алфавит уже давно написан, но его можно подавать по-новому — и это всем будет интересно.

— Зачем, как вы думаете, сегодня зритель приходит смотреть балет? Он смотрит на танцоров, ищет современное искусство или все-таки приходит в балет, как в музей, — за классикой?

— У каждого свои причины, но мне хотелось бы верить, что зритель идет за новыми идеями. Конечно, некоторые отправляются выпить шампанского, но в этом нет ничего дурного. Главное, чтобы балет в целом и артист в частности создавали интересный продукт, а не сухо повторяли классику. Это палка о двух концах: нужно показывать что-то новое, но не менее важен и интерес публики.

— Диана Вишнева говорила про Мариинку, что театр болеет. А что вы скажете про «Станиславский» с Большим?

— Я думаю, что во всем мире балет умер. Нужно открывать двери театров. Нужно, чтобы директора хотели что-то изменить, чтобы музыканты были в этом заинтересованы. Чтобы привлекали лучших режиссеров и менеджеров, достойных агентов. Чтобы это было коммерчески и идейно выгодно. Тогда это будет интересно более широкой публике.