Читать Часть 1: Мечтал только об одном: поесть и согреться
Читать Часть 2: Ручки-ножки на проводах
Читать Часть 3: Редкие крошки
Читать Часть 4: Крысиный обед
Читать Часть 5: Заворот кишок
Читать Часть 6: Мне нравилось, что я умирал
Читать Часть 7: Не всех собак съели
Зима. Ночь. 1943 год.
А может быть, зима, ночь, 1944-й?
Мне ещё нет и пяти лет, но многое понимаю и многого боюсь. А если точнее и честнее: многого не понимаю и всего боюсь.
Коммунальная квартира на Ждановской улице. В квартире несколько комнат. Они пустуют — все соседи умерли.
Хотя нет, не все умерли. Соседи из двух комнат уехали: один человек — на фронт, а одну семью эвакуировали.
В коммунальной квартире мы с мамой единственные жильцы.
В нашей небольшой комнате холодно. Буржуйка давно остыла, топить нечем.
Мама уложила меня спать, а сама что-то вышивала мережкой.
С потолка свисал фонарь. Да-да, не люстра, а голубоватый светильник из стекла в виде фонаря. В целях затемнения (светомаскировки) даже простые лампочки в Ленинграде красили в синий цвет. И наш фонарь был синего цвета.
Я панически боялся темноты. Нередко просыпался: если в комнате темно, начинал плакать и снова заснуть не мог. Страшно.
Это я сегодня понимаю, почему боялся и так себя вёл, а тогда просто истерикой реагировал на темноту. Мне нужно было, чтобы мама — рядом, чтобы я её ощущал, чувствовал, осязал.
Обычно она, положив руку на мой лоб, что-то рассказывала. Я её слушал и засыпал.
После наступления определённого часа зажигать в квартирах свет категорически запрещалось. Светомаскировка! Мама из двух зол выбирала меньшее. И, чтобы я заснул, а не плакал, рисковала — не выключала свет.
Я лежу в кровати, мама рядом, свет горит.
Наша комната была близко ко входной двери, и одна стена выходила на лестницу. Мы слышали, как кто-то по лестнице не то спускался, не то поднимался. Остановился у двери нашей квартиры и начал стучать. Или раздался звонок? Не помню.
Мама сказала почти шёпотом:
— Тихо! Нас здесь нет.
Щёлкнула выключателем. В комнате стало темно.
Чуть-чуть через окно проникал небольшой свет с заснеженной улицы. Естественно, на окне были крест-накрест наклеенные белые полоски. Это для того, чтобы при бомбёжке от взрывной волны стекло не разлеталось на мелкие куски.
В дверь упорно стучали.
Мы не шевелились.
Я не понимал, почему мама не открывает дверь. Не понимал, кого она боится. А было видно, что она боится.
— Если мы откроем дверь, нам выпишут штраф, нас накажут.
В дверь продолжали настойчиво стучать.
Мы сидели не шелохнувшись.
Я боялся, что маме выпишут штраф и нас посадят в тюрьму. Да-да, был уверен: за наш проступок полагается тюрьма.
Через некоторое время стук прекратился.
Мы успокоились.
Я хотел пить.
Мама сходила на кухню и принесла воды. А ещё — записку (оказывается, её вставили во входную дверь):
Вы нарушаете правила светомаскировки. К вам будут применены меры административного воздействия.
Наверное, записка была другого содержания (не помню), но смысл её именно такой.
Мама прочла записку вслух. Как я понимаю, такие записки заранее были напечатаны на машинке или в типографии.
Я разволновался.
— Вот видишь, ты боишься темноты, я включаю свет. Включаю свет — нам стучат. Немцы увидят свет в нашем окне и кинут бомбу. Наш дом разбомбят.
Не знаю, понимал ли я смысл услышанного, но мне стало ещё страшнее. Кстати, повзрослев чуть-чуть — года на два или на три — нередко слышал истории-легенды: мол, когда начиналась бомбёжка, шпионы специально зажигали свет, чтобы немцы знали, какое здание бомбить.
В то же время было удивительно: мама (самая честная, самая умная, самая добрая!) делает что-то скверное, плохое и ужасное — обманывает. Стучат в дверь, а мы притворяемся, будто нас нет дома.
Обманываем.
У меня это не укладывалось в голове. Первый раз в жизни я столкнулся с обманом. И каким! Обманывала мама.
Заикаясь, я пытался уговорить маму, чтобы она не боялась, и обещал засыпать без света.
Я не мог высказать всего, что хотел. У меня не получалось. Я мычал. Мычал: меня мама не может понять. И от этого нервничал ещё больше.
Но мама — понимала:
— Ты у меня взрослый. Всё получится! Не бойся... В темноте я с тобой, рядом.
Сейчас мне 80 лет. Если в комнате горит свет, мне бывает трудно заснуть. У меня дома на окнах металлические жалюзи, чёрные занавески (чтобы не проникал свет), а поверх них плотные зелёные шторы. Мне требуется абсолютная темнота. Только тогда высыпаюсь.
Конечно, если сильно устал, засыпаю и при ярком свете — дневном или искусственном, но в этом случае сплю тревожно, часто просыпаясь, и не чувствую себя отдохнувшим.
Каждый раз, укладываясь спать и погружаясь в темноту, слышу голос мамы: «Не бойся, я всегда с тобой».
Читать Часть 9
Владимир Шахиджанян
