Тяжело, когда болеют взрослые. Это страшно, грустно, печально. Про них говорят: «Мог бы еще пожить...» А когда от неизлечимых болезней страдают дети — это вообще с трудом укладывается в голове. В детях обычно столько жизни...
Смертельно больных детей в России больше 40 тысяч. Государственный детский хоспис пока только один — в Санкт-Петербурге. Его основатель и бессменный руководитель протоиерей Александр Ткаченко любит повторять: «Хоспис — это не про смерть; хоспис — это про жизнь». Как из учреждения, от одного только названия которого у многих пробегает по коже холодок, удалось сделать дом улыбок, читайте в материале «МК».
Симпатичное историческое здание в глубине шикарного парка с вековыми дубами и кленами. До Невы пешком несколько минут. Там с набережной можно сесть на лодку и оказаться, например, на Валааме или в Кронштадте. Да мало ли еще где! Столько всяких возможностей дает людям жизнь, когда все здоровы. Но большинству не понять, что даже просто прогуляться по парку — это уже большое счастье.
Обитатели хосписа — и пациенты, и персонал — умеют ценить каждую минуту. Ведь, что такое боль, в хосписе знают очень хорошо. Знают и то, что физическую боль можно снять уколами, а вот с душевной все гораздо сложнее, ее вынести бывает гораздо тяжелее. Но самое главное, что здесь также знают, что такое жизнь и как сделать так, чтобы ее пусть и считаные дни были счастливыми, яркими, спокойными.
Ситуацию изменил не врач и не чиновник, а священник
Неизлечимых детских болезней немало — в официальном медицинском перечне их больше пятисот. Среди них есть и такие, когда счет идет буквально на дни.
— Еще совсем недавно детей из больниц просто выписывали домой со словами: извините, мы больше не можем вам помочь, — вспоминает основатель и руководитель Санкт-Петербургского детского хосписа отец Александр. — И сейчас выписывают. И хотя стационарный хоспис есть только у нас, в Питере, такие семьи тут же подхватывают государственные службы. На дом выезжает бригада: врач, психолог, социальный педагог. Они составляют план лечения (обезболивания) и помощи — психологической, материальной и человеческой. Иногда родителям надо просто понять, что они не одни. А иногда необходимо элементарное — побыть с ребенком, чтобы мама могла выспаться или сходить к парикмахеру.
Так получилось, что ситуацию в стране изменил не чиновник и даже не врач, а простой священник. К медицине отец Александр никогда не имел отношения, так же как и к больницам. В начале 2000‑х он служил священником в Никольском морском соборе. А в церковь всегда приходят люди, у которых в жизни сложные времена. Часто те, кому просто больше некуда пойти за помощью.
— Было несколько прихожан, у которых сильно болели дети. Я старался им помочь не только духовно, но и материально: собирал деньги, искал лекарства, сиделок. Видимо, делал это довольно успешно, потому что таких подопечных становилось все больше. Тогда я решил создать координированную службу помощи. Назвали мы ее «Детский хоспис», помогали на дому всем, кого находили. Дело пошло. Через два с половиной года зарегистрировали медицинское учреждение, отремонтировали две палаты в обычной больнице и открыли в ней первое отделение паллиативной помощи детям. Потом губернатор Санкт-Петербурга Валентина Матвиенко выделила нам несколько машин «скорой помощи» для обслуживания пациентов на дому, сразу стало легче, конечно. Еще чуть позже, в 2007 году, появилась возможность передать под детский хоспис целое здание.
Санкт-Петербургский детский хоспис — пока единственное подобное учреждение в России. Но его опыт использовали, чтобы создать федеральную законодательную базу. Таким образом, отец Александр не просто создал отдельно взятый хоспис. Он вообще изменил в нашей стране отношение к неизлечимо больным людям. Во многом благодаря его стараниям в законодательстве, а значит, и в жизни, появилось такое понятие, как паллиативная медицинская помощь (направление в медицине, когда лечение основного заболевания невозможно, но возможно улучшить качество жизни и избавить больного от побочных эффектов).
Вот-вот в Московской области откроется второй государственный стационарный детский хоспис, выполненный по модели санкт-петербургского. В Казани год назад открыли стационар. Должен открыться детский хоспис и в Москве.
— Любые формы в деле помощи страдающим семьям хороши, — считает отец Александр. — Главное, что люди не остаются один на один со страшной болезнью.
Пятизвездочный отель с грустной комнатой
Санкт-Петербургскому детскому хоспису вот уже тринадцать лет. Пациентов у него около 300 человек. Большинство на дому, в стационаре находится 23 ребенка — больше не позволяет площадь. Кто-то попадает сюда на плановую госпитализацию. А иные тогда, когда болезнь становится абсолютно невыносимой.
Честно говоря, само здание мало напоминает больничные корпуса. Розовое деревянное строение — в нем когда-то располагалась летняя резиденция Николаевского сиротского пансиона.
— Мне сразу понравилось это место, — вспоминает отец Александр. — Тихо, спокойно и до центра не очень далеко. И опять же парк, по которому приятно гулять. Видите, во дворе мы организовали детскую площадку. Все оборудование специально приспособлено, в том числе и для детей на инвалидных колясках. Ребенок сам, без посторонней помощи может заехать и на качели, и на горку. Я такой игровой комплекс увидел в Англии, и наши друзья помогли доставить его в Санкт-Петербург. А у здания мы полностью сохранили его внешний исторический облик — таково было условие Комитета по охране памятников. Внутреннее содержание разрабатывал я сам.
В детском хосписе все специальное и выполнено на заказ. Постельное белье в палатах цветное и радостное, мягкие диваны, на окнах струящиеся шторы, учебный класс с космосом на потолке. В хоспис можно приезжать со своими домашними питомцами — кошками и собаками. Столовая больше напоминает ресторан: жизнерадостный интерьер, коллекция забавных часов, вдоль стен полочки с игрушками и милыми статуэтками.
— Это все не только для красоты, — поясняет отец Александр. — Ребенок отвлечется на эту вот куколку, и мама сумеет засунуть ему в рот дополнительную ложку каши. Можно заказать и что-нибудь особенное в меню. Например, красную икру. А что вы удивляетесь, бывает, что после химиотерапии положен этот деликатес.
В подвале куча полезных помещений: камера хранения, комната психологической игротерапии, бассейн.
— Строители никак не хотели согласовывать наличие бассейна. Но тяжелобольным детям он очень нужен — это и релаксация, и тренировка, да и вообще все малыши любят плавать. Тогда я придумал вот какой ход: по документам у нас уже был согласован больничный храм, и я сказал, что мне как священнику в храме обязательно нужна купель. Так что по документам этот бассейн у нас значится как «купель (с гидромассажем)».
На втором и третьем этаже палаты, которые скорее напоминают гостиничные номера, с мягкими диванами, плазменными телевизорами, приятной, домашней обстановкой. И еще в хосписе незыблемое правило: палата — это личное пространство пациента, заходить сюда без стука строго запрещено, будь то хоть главный врач, хоть президент.
— К нам часто приходят высокие гости. Но правилу этому мы никогда не изменяем.
Еще есть уютный каминный зал, где можно пообщаться с семьей, почитать книги, просто помолчать. Конечно же, имеется и свой больничный храм, службы в котором ведет директор — отец Александр.
То, что хоспис не похож на больницу, — самый приятный для сотрудников комплимент. Когда я заметила, что все это похоже на пятизвездочный отель, отец Александр заулыбался:
— Мы так и хотели. Я много думал о том, как должен выглядеть хоспис. Как больница — нет. Как детский сад — тоже нет. Пятизвездочный отель с хорошим рестораном — вот идеальный вариант. Я даже возил архитекторов в Диснейленд и поселил в гостиницу при парке, чтобы они все как следует изучили и сделали у нас так же. Вот, например, нет привычного для больниц вестибюля с регистратурой — вместо них симпатичная стойка-ресепшн, а за ней улыбчивые охранники, их у нас двое. Они не просто смотрят за порядком, это в первую очередь надежные и добрые мужские руки, которые и коляску помогут закатить, и вещи отнести.
На стойке огромная ваза с конфетами, которая никогда не пустеет. Также здесь стоит поминальная траурная свеча. Края ее порядком уже оплавились и обгорели:
— Мы ее зажигаем, когда кто-нибудь уходит от нас навсегда. В дни траура она не гаснет ни днем, ни ночью. Это и знак сочувствия родителям ушедшего ребенка, и напоминание всем, что сегодня — день памяти.
Я заметила, что ни сотрудники, ни врачи, ни тем более сами подопечные хосписа слово «смерть» в разговоре не произносят. Отец Александр вспоминает, что когда у них в хосписе умер первый пациент, это был такой шок для всех, что многим работникам даже отгул пришлось давать, чтобы люди пришли в себя.
— Паллиативная помощь — это совсем не то, что привыкли делать врачи. Любой медик хочет видеть результат своей работы — выздоровление. Его этому учат, он на это нацелен. А в хосписе говорить о выздоровлении не приходится. И, к сожалению, смерти случаются в стенах нашего учреждения…
Внизу в подвале есть и траурная комната (здесь ее называют «грустной»), где родители и родственники могут проститься с ушедшим ребенком. Изначально в плане ее даже не было. Появилась она после того, как тот самый первый пациент умер и все увидели, как обращаются с телом приехавшие санитары.
— Нас это ужаснуло. И тогда вот появилось решение сделать такую грустную комнату для прощания. Это тоже уникальный объект для медучреждения. Во многих больницах мам и пап не пускают в реанимацию, да и в случае смерти часто для прощания дают буквально пару минут перед отправкой тела в морг. Я ни в коем случае это не осуждаю, в крупных больницах, где лечат тысячи людей, трудно создать необходимые условия для прощания. Но обряды — это очень важно. Родителям нужно время, чтобы осознать то, что случилось, поплакать, погоревать, им важно собрать ребенка в последний путь.
Работать в хосписе — это испытание на человечность
Время от времени дети в хосписе уходят, и ничего с этим поделать нельзя.
— Существование человека на земле имеет начало и конец, — говорит Александр Ткаченко. — Здесь у нас от понимания этого не уйти, потому что наличие конца слишком ощутимо. А смерть — это всегда страшно, не надо иллюзий, что кто-то может относиться к ней как-то легко. Конечно, работать в хосписе тяжело. Тяжело видеть вокруг себя столько боли и трагедий. Какие-то дети родились с неизлечимыми болезнями, некоторые попали в страшные аварии, кто-то узнал о том, что у него рак, в самом расцвете сил — в 15, в 16 лет...
Отец Александр замолкает ненадолго.
— Для наших сотрудников важны не только профессиональные качества, но и душевные. Не все оказываются готовы к встрече с людьми, находящимися в таком глубоком стрессе, как наши пациенты и их близкие. И даже те, кто готов, в определенный момент могут сломаться и уйти.
— А как же вы? Вы ведь не уходите...
— Я тоже устаю и иногда уезжаю куда-нибудь. Но главное отличие меня от других сотрудников — это то, что я все же священник, а не просто руководитель медицинского учреждения. В молитвах я отдыхаю, очищаю душу перед Богом. Это помогает. Но главное, что я чувствую, что занимаюсь своим делом: помогать другим людям, делать мир лучше — это то, ради чего я и живу на этой Земле. В таком месте, как хоспис, обязательно должна быть своя философия.
— Так что это за философия такая?
— О том, что нужно обнимать каждый день, находить смысл в каждой встрече, каждой минуте и в каждой улыбке. О том, что хоспис — это не про смерть, хоспис — это про жизнь, яркую и радостную. Если здесь дети улыбаются и родителям у нас хорошо, значит, мы создали именно то учреждение, которое им нужно в этот тяжелый момент. Я счастлив, что нам это удается. Многие дети, побывав у нас на плановом лечении, просят мам и пап: «Отправьте меня еще раз в хоспис». Им тут хорошо, можно поесть вкусной еды, поиграть, пообщаться со сверстниками, узнать что-то новое. Конечно, мы не можем избавить всех от болезней, но можем подарить яркие и сильные впечатления.
Не знаю как, но отец Александр всех может настроить на этот лад.
— Я когда пришла работать сюда, вовсю шла стройка, — рассказывает сотрудница хосписа Ирина Кушнарева. — Отец Александр ходил по строящемуся зданию и говорил: «Так, вот здесь будут стоять мягкие диваны, здесь надо сделать камин, повесить шторы....» Я знала прекрасно все нормативы для медучреждений, так как до этого работала в ФОМС, и всегда его останавливала. Какие шторы? Какие диваны? В больницах это все строго запрещено. Ну что ж, отвечал мне он, значит, иди и меняй эти правила. Поначалу я даже злилась, а теперь... а теперь у нас все есть. И я сама сделаю все, чтобы объяснить проверяющим, что шторы — не мелочь, почему это так важно... Мы все тут работаем для души. Нет такого понятия — выходной. Надо будет — выйдем на работу. Психологи и на похороны ходят, если зовут. И на поминки... Да и просто часто звонят пациентам, из отпуска например.
Настя
Непоколебимая вера в чудо — вот что толкает и отца Александра, и всех, кто так или иначе причастен к детскому хоспису, на ежедневные маленькие подвиги для тяжелобольных детей. Есть у Санкт-Петербургского детского хосписа проект «Мечты сбываются». Каждый новый год собираются мечты маленьких пациентов хосписа и городских больниц и активируются все возможные ресурсы, чтобы эти желания исполнить.
— Кто-то мечтает увидеть своего кумира, мы организуем такую встречу. Кто-то хочет самый навороченный ноутбук, и это мы исполняем, конечно, за счет спонсоров чаще всего. Кому-то обязательно нужно увидеть аквапарк или получить в подарок инвалидную коляску с пультом управления, — рассказывает заведующая социально-психологической службой хосписа Ольга Шаргородская. — Недавно маленький мальчик, фанат мультика про свинку Пеппу, попросил привезти к нему хоть на часок настоящего поросенка. Оказывается, он живых свиней за свою маленькую жизнь никогда не видел.
— Мы стараемся исполнить все! — вступает в разговор отец Александр. — Ведь сбывшиеся мечты оказывают уникальный психологический эффект. Я видел не раз, что это дает детям силы для продолжения лечения. А медицина, слава богу, не совсем точная наука. И когда промысел Божий вмешивается в человеческое предопределение, то все может поменяться. Случаются чудеса, я лично видел.
Все близкие знают, что сложнее всего Александру Ткаченко говорить о девочке Насте. Она умерла от рака несколько лет назад.
— Для любого священника учителями являются сами прихожане. То, каким должен быть хоспис, придумал не я. Была такая девочка Настя... — отец Александр замолкает ненадолго, опускает глаза. — У нее была тяжелая форма саркомы, уже ампутировали одну ногу, остро стоял вопрос об отнятии другой. Я очень много беседовал с Настей, и она много рассказывала о том, что ей пришлось пережить и с чем столкнуться в больницах, чего не хватало и как многие трудности и неприятности можно было пережить легче. И так получилось, что все то, что впоследствии мы создали, было результатом этого общения с ней.
Отец Александр вспоминает, как он однажды отправил к ней вместо себя молодого священника. И тот, увидев молодую, красивую девушку при смерти без ног, не смог справиться с эмоциями и расплакался.
— А она ему так резко сказала: «Так, утри слезы, ты мне нужен не как плакальщик, а как священник. Нечего тут рыдать». И я понял, что пациенту не всегда нужна наша жалость. Если он хочет плакать вместе с нами, то мы даем ему свои слезы. Ну а если он хочет поговорить о других вещах, то твои слезы ему будут только мешать. В хосписах надо стараться уходить от вечного сострадания и печали в глазах людей, окружающих больных.
Хорошо помнит отец Александр и их с Настей последнюю встречу:
— Было уже всем все ясно. Настя понимала, что происходит. Я пришел к ней в очередной раз причастить. И было такое горькое понимание того, что мы больше никогда не увидимся с ней. Помолились вместе, подержали друг друга за руки. А потом она сказала: «Все, иди. Встретимся в раю»... И я понял, даст Бог, мы с ней еще встретимся.
