Вы любите ли сюр?

Дети елку ведут под уздцы: это наши дети, советские дети 1950-х. И они, натурально, несут свое звонкое счастье по головам. Пролезают с елкой масштаба ЦПКиО имени Николая Островского по рядам зрителей к сцене, хлещут по мордасам флажками, шарами, облезлыми Айболитами на ветках.

На лицах — линялый зверинец, папье-маше времен «Карнавальной ночи», на ногах обвислые коричневые колготки в резинку. Чистый «Сон Татьяны»: один в рогах с собачьей мордой, другой с петушьей головой… А одна в синем платье с кружавчиками-воротничками-рукавчиками стоит во тьме, воздев бенгальский огонь — девический факел. Холодное пламя искрит, бросая тень на поросячью маску и острые тряпичные уши толстенькой семиклассницы. Свинский пятачок неудержимо вытянут вперед, к идеалу.

Очень чисто сделанный «театральный блиц». Красивый и страшный.

Новый учебный спектакль Дмитрия Крымова и студентов 2-го курса РАТИ (курс Крымова и Евгения Каменьковича поддержала Международная организация по изучению цветного сна (московское отделение). Ежели, конечно, разговоры о гранте от солидной институции не есть художественный свист: опять, небось, собирали спектакль по сундукам, антресолям и торговому пустырю платформы Марк — как собирали реквизит для «Донкого Хота», «Шостаковича» и той инсталляции вселенского потопа в арбатской коммуналке, что принесла Крымову и его студентам предыдущего выпуска пражскую «Золотую тригу»-2007, высшую европейскую премию для сценографа.

…И почерк тот же. «Театр художника» почти без слов, сопрягающий в метафорах страшную выразительность измученного советского хлама. Та же смесь Брейгеля-старшего с крепкими-румяными, как яблоко, картинками из книжки-раскраски 1958 года: особенно хорош момент, когда по зимнему дворику сцены везут хороводом кукол на санках. Тот же принцип: предмет сечет предмет. Чучело в тулупе, кофтах-шалях-башлыках, медленно сбрасывает все зимние нищие шкуры. Под ними — юная женщина с 8-месячным животом. В полупрозрачном чреве медленно ворочается голова из папье-маше. Черты ее чеканны, лоб высок: скоро в Москве родится поэт или пророк. А то и сам Иоанн Креститель.

Безумный сюжет поиска в деревне Козлы девочки Нади, прототипа Катерины в «Грозе» и жертвы коллективизации, напоминает старые коллажи Крымова из фото 1940-х. Фантазия студентов расторможена по самое не могу. На учебный спектакль ломится чуть не весь личный состав РАТИ: студенты сидят на полу у рампы, как горошины в стручке.

Занятно. И страшновато: этот театр жив чистотой и точностью. Жесткой внутренней обязательностью своего сюра, своих чокнутых метафор (так прошлой осенью премьерная публика охнула, увидев у Крымова воздушный бой роялей, обитых ржавой жестью в звездах и свастиках, — под гром Ленинградской симфонии Шостаковича).

Потому этот театр и нельзя ставить на поток. Даже на поток сознания.

Елена Дьякова