В берлинском Музее архитектурного рисунка проходит выставка «Сиза: невиданное и неизвестное» (Siza — Unseen & Unknown), посвященная прославленному португальскому архитектору, лауреату Прицкеровской премии Алвару Сизе. Она показывает живого классика модернистской архитектуры с той стороны, которая читателям архитектурных журналов менее известна — как рисовальщика и представителя художественной семьи.
Алвару Сизе 95. Человек, чьи работы с их негромкой, природной величавостью — в ряду самых своеобразных вещей, созданных архитектурой второй половины прошлого века, он по-прежнему в строю. Его бюро проектирует музеи, церкви, фонды современного искусства, жилье буквально по всей планете — в Европе, в Штатах, в Азии, куда же без нее. Он по-прежнему степенный и обстоятельный собеседник, по-прежнему мудро улыбается в бороду. И по-прежнему рисует, рисует, рисует — в блокноте, на салфетках, в подносимых на подпись книгах, на сигаретных пачках (врачи, конечно, не рекомендуют, но немножко-то можно).
Но для Музея архитектурного рисунка, детища Сергея Чобана и его фонда, и сам по себе этот материал — если и «невиданное», то в массе своей непривычное. За несколько лет своего существования музей, в полном соответствии со своим названием, показывал на своих выставках в основном именно что архитектурную графику par excellence, от Пиранези до ведут отечественных «бумажников». Но тут другой случай — целый экспозиционный этаж отведен графике, которая к процессу проектирования отношения (прямого, во всяком случае) не имеет. И рассказ здесь не о творческой лаборатории архитектора, а о семейной художественной манере, меняющейся от поколения к поколению, находящей в каждом случае индивидуальное лицо, но все же и демонстрирующей любопытные черты общности.
Это работы самого Алвару Сизы, его рано умершей жены Марии Антонии (1940-1973), их сына Алвару Лейте и внука Энрике. Прихотливо задрапированные фигуры Марии Антонии, замершие в сложных позах, сравнивают с Эгоном Шиле (хотя от экспрессионизма в них, пожалуй, и поменьше, чем от старых мастеров). А вот сам Сиза-рисовальщик неожиданно заставляет вспомнить Матисса или Пикассо — так, свиток-фриз с условными квазимифологическими сценами, выставленный в отдельной горизонтальной витрине, кажется ни дать ни взять отзвуком какой-нибудь «Сюиты Воллара». И неоклассика, и модернизм, и пластичность, и геометричность, и лаконичность линии — все это у сына и внука преломляется, микшируется, проступает на разные лады, словно фамильные черты физического сходства.
На другом этаже — только архитектурная графика, на этот раз исключительно пера самого Сизы. Здесь есть некоторые реверансы берлинскому контексту: среди прочих эскизов можно узнать, например, и монументальный жилой дом у Шлезишес Тор, известный под прозванием «Bonjour Tristesse» — одну из самых узнаваемых работ Сизы, когда-то социальное жилье, ныне превратившееся, на правах памятника модернистской архитектуры, в жилье дорогое и роскошное. Есть и набросок с занятными градостроительными идеями по повод Культурфорума, увы, нереализованными. Впрочем, никакой парадно-педантичной систематизации по городам, странам, годам и жанрам на выставке нет: работы чередуются как будто бы спонтанно, реализованное, нереализованное, даже неопознаваемое — все идет сплошным потоком. Завершенное энциклопедическое представление о творчестве Сизы так вроде бы не создашь: нужна как минимум известная тренировка, чтобы в быстром рисунке сходу ощутить, например, его чувство материала, объема, природного контекста.
Форма, пропроции, композиция ухвачены моментально, наметившиеся идеи зафиксированы как будто бы наспех, но вот штрих, другой, третий — и рабочая почеркушка обретает достоинство изящного графического листа. И это не все: то в чинном эскизе интерьера какого-то торгового центра, испещренном цифрами расчетов, на переднем плане Сиза возьми да и нарисуй лежащую кошку. То подле очередного фасада выводит профиль или фигуру — как будто случайно, как будто по рассеянности, но при этом на поверку так все скомпоновав, что глаз не отведешь. И точно так же, как на другом этаже нагие фигуры приводят на память все что угодно, от аттической вазописи до модерна, в этих рисунках все быстрое, частное и прагматичное в конце концов оказывается инструментами не ремесла, а большого и древнего искусства.
Сергей Ходнев
