Легенды гласят, что после упоминания страшного слова «депрессия» в комментариях обязательно появляется тот, кто сообщает избалованной общественности и изнеженному автору, что депрессия — это выдумка, лень, порок или вообще грех, если аудитория религиозная, а сам он бегает по утрам и не страдает ни от каких душевных мук. Смею сообщить: депрессия — это правда, друзья! И нет, это не только печальное сидение у окна в черном пеньюаре. Чаще всего депрессия принимает другие формы: вот вы давитесь любимыми макаронами, вот не можете помыться неделю, а вот перестаете взаимодействовать с кем-либо, потому что любая коммуникация кажется вам невозможной.
Особенно это неловко, если вся ваша работа связана с общением с людьми и избегать их долго нельзя. Коммунальные платежи никто не отменял, задачи и дедлайны тоже никуда, к сожалению, не делись, а необходимость написать маме в Вайбер, что все нормально, и вовсе гремит двенадцатью уведомлениями. Я буду свидетельствовать от лица поколения двадцатилетних, но, как показывает мой скромный опыт, депрессии все равно, когда кусать вас за нежное ушко, и она приходит ко всем: тридцать вам или семьдесят, работаете ли вы фотографом или начальником управления кадров, замужем вы или нет.
Мой случай — это психогенная депрессия, возникшая из-за внешних обстоятельств, и я не могу говорить о случаях депрессии эндогенной, вызванной нарушением выработки гормонов в мозге (впрочем, последняя случается с людьми значительно реже, нежели психогенная). Мне хотелось бы не углубляться в причины, ввергшие меня в дебри книжек по экзистенциальной психологии, а попытаться выявить основную линию развития болезни, а также обозначить возможные способы облегчить ее течение. Я не клинический психолог, не ведущий семинаров по достижению счастливой жизни и тем более не бизнес-коуч, у меня другое «достоинство»: с пятнадцати лет я почетный специалист по лежанию в углу и тяжким вздохам. Возможно, кто-то круче меня и провздыхал восемь или сорок шесть лет. Такое бывает. Но почему-то в данный момент перед компьютером и открытым вордовским файлом оказалась именно я. Так что давайте попробуем вместе понять, а что же, собственно, знаменует желание раствориться в небытии.
«Как что? Влечение к смерти!» — скажете мне образованные вы. «Ну да, а чего помирать-то?» — парирую не менее испорченная школой неофрейдизма я. На свете много грязи, боли и горя: выносить их — задача нелегкая. Но чаще всего в депрессию человек впадает не по причине мировой несправедливости, а потому, что в его частной жизни что-то не так. Или нет: ЧТО-ТО НЕ ТАК. Или вот: ВСЕ НЕ ТАК! С огромным количеством восклицательных знаков, возмущения или тихого плача — в зависимости от темперамента и оставшихся сил.
Человеку надоедает его окружение, работа, семья — а в конечном счете ему надоедает он сам. Порой окружающим кажется, что страдающий от депрессии — как неблагодарный поросенок, рушит идиллическую картину: вот есть замечательная квартира, непыльная прибыльная работа, еще что-нибудь такое приятное, а он берет и проваливается в непонятное угрюмое состояние, не реагирует на шутки и перестает радостно покупать тарелочки на распродаже. С последним все тоже неоднозначно: люди в депрессии не хотят ничего покупать, их больше привлекает возможность уединенно смотреть в никуда, нежели новая акция компании X. Потому образ человека в разнообразии его реакций никому не выгоден: лица в рекламе лучатся приторными улыбками, в норму введен позитив в горошек, и на впавшего в депрессию вдобавок проливается ведро социальной вины — не соответствуешь правилам, злыдень. Хорошо еще, что мы живем в России, и каменные лица сограждан в метро знаменуют тотальное неприятие всего живого. Тут можно грустить на здоровье: выйдешь в ноябре на промозглую улицу и уже получаешь оправдание своей мировой тоске. Правда, среди знакомых и коллег все равно нужно сохранять какое-то приветливое выражение. Это становится одной из задач, которые раньше совершались в фоновом режиме.
О задачах: без депрессии ежедневник заполняется штуками разной степени увлекательности. Там может быть визит к родственникам, сроки важного проекта, концерт, список книг и кораблей, даты предполагаемого отпуска. После того как в груди поселилась клокочущая пустота, придется добавлять следующие пункты: почистить зубы, не забыть поесть или, наоборот, не есть сразу все, что найдется в доме. Надеть шарф. Постирать вещи. В клинических случаях — важно не забыть вылезти из кровати. Если из кровати вылезти не получается, то можно остаться там на день-два. Важно не забыть проснуться. Важно дышать носом. Важно не делать резких движений. Важно убрать маникюрные ножнички, чтобы мозг не предлагал быстрых и интересных решений по их использованию. Вся жизнь становится большой мучительной задачей, за выполнение которой никто не похвалит и не подарит шоколадную медаль. А если дорогие друзья или близкие начинают концерт «а почему ты ничего не делаешь, сходи развейся, не ной, все пройдет», — она усложняется примерно в сорок четыре раза. Потому что чувство вины и отвращения к себе — то, что отлично питает черную дыру под названием депрессия. И если она разрастается, все происходящее постепенно теряет смысл. Ну, работа и работа. Еще кого-нибудь найдут. Ну, дела и дела. Я ничего не знаю. Отстаньте от меня, пожалуйста. Отстаньте от меня. Отвалите.
Человек остается один на один со своей болезнью. Это самое важное и страшное, что нужно знать. Семья может поддерживать или не поддерживать, психотерапевт или психолог (я не заостряю внимание на встрече с ним, так как рассматриваю депрессию как в первую очередь экзистенциальную проблему, но обращаться за квалифицированной помощью все-таки очень рекомендую) — очень значимая в деле фигура, но и он не проживет мое состояние за меня. Первое, чему учит депрессия, так это жизни в тотальном, огромном, бесконечном одиночестве. Я начала выходить из депрессии тогда, когда приняла, что в этом мире меня никто не спасет. Вот никто. Вообще никто. Как я это приняла? Труднейший вопрос. Это, знаете ли, дико больно: ни мама, ни папа, ни какая-нибудь вселенская любовь с красивым гуманитарным юношей, ни плеяда русских классиков не сможет меня вытащить.
Сначала данная мысль вгоняла меня в еще большую апатию. Я мучилась бесконечным вопросом «зачем это все», потому что этого всего было очень много. А потом полезла самокопаться дальше, вооружившись другой простой мыслью: «Я не знаю, зачем, но мне надо». В «я не знаю, зачем» входили разные составляющие: Феодоровский собор, Васильевский остров, поэзия Ольги Седаковой, книги Аверинцева, мама, готовящая бутерброды с колбасой, клен у нашего дома в Дзержинске, усы нашего кота и сам кот, кофе с огромным количеством сиропа, хихиканье в районе Сенного рынка, объятия и дача в романтичном месте под названием Горбатовка. Помните, как дементоры в «Гарри Поттере» пугались счастливых воспоминаний? А как падали вниз несчастные в «Небе над Берлином», не сумевшие их найти? Кажется, депрессия работает именно так. Я не знаю наверняка, зачем мы живем — то ли в ожидании Страшного суда-праздника, то ли ради тех, с кем мы помещены на одну пространственно-временную точку, то ли ради искусства, то ли ради любви — но в этом «я не знаю» есть и любовь, и иконы Рублева, и мои друзья-разночинцы, и чаяние воскресения мертвых и жизни будущего века. Это очень внушительное «я не знаю» — но я верю, что ваше «не знаю» даже чуточку больше.
Итак: я точно не знаю, зачем это все, но я остаюсь здесь. Не лезу под поезд, лишая машиниста метро премии. Не покупаю мыло и веревку, потому что не хочу пугать соседей. Я остаюсь здесь и начинаю думать, что пошло не так и как же это исправить. Мне открылась очень неприятная правда: меня не устраивает то, чего от меня ожидают другие. Я не хочу быть успешной в том ключе, в котором меня растили и который считала важным я сама: раньше мне думалось, что для счастья мне надо много денег, заграничные поездки и публикации во внушительных СМИ, а оказалось, что мне очень нравится мой плащ, который я таскаю с одиннадцатого класса, читать с друзьями стихи в Переделкино ничуть не хуже, чем заседать в Будапеште, а сайт «Матрон» настолько крут и близок мне, что подаваться на «Кольта. ру», которую еще год назад я читала с восторженным придыханием, у меня просто нет времени. «Кольта» — отличный источник, Будапешт — замечательный город, но если они и случатся со мной, я просто обрадуюсь и пойду дальше, а не буду трястись от злости, видя, что все прекрасное проходит мимо.
Мне пришлось избавиться от некоторого числа знакомых, перестроить бытовые привычки и начать делать ненавистную зарядку (если б вы знали, как я люблю лежать в пижаме, не шевелясь!), чтобы в конце туннеля показался если не свет, так хотя бы приятная иллюминация. А еще я сделала важную вещь: я перестала читать коротенькие статеечки, посвященные выходу из депрессии. Они в основном предлагали купить пену для ванны, нагрянуть в кофейню или позаниматься йогой на солнышке. И люто меня раздражали. Маленькие радости — это приятно, но вы не заметите их, если у вас есть Огромные Трудности. А они решаются медленно и мучительно, требуя труда, рыданий и концентрации. Что это за «просто сходи на прогулку», когда я еле-еле переставляю ноги, мучительно взывая к Господу Богу? Вот именно. Сначала важное, потом шопинг.
А этот абзац я бы хотела посвятить борьбе с депрессией у людей верующих. Если вы атеист или агностик, то просто листайте дальше — там будет трогательная концовка. А если мы с вами являемся частями Тела Христова, давайте побеседуем подробнее. Часть я довольно хулиганистая, не образцовая, но я твердо верю в одно: без Христа нам было бы невыносимо. Тот фирменный вопрос «а зачем?», присущий не только людям в депрессии, но вообще всем мыслящим человеческим существам, у меня находит адекватный ответ исключительно в христианстве, а именно в православии. Всем хорош светский гуманизм, кроме одного: он не объясняет, откуда берутся добро и любовь. Вот есть откуда-то они и все, будем дружить. Но зачем дружить в таком случае? Для призрачной взаимной выгоды? Млекопитающие сбиваются в стайки? Христианство дает гениальный ответ: просто так. Незачем.
Нет никакой прагматичности в любви к ближнему — и именно потому она так ценна и необходима. «Бог есть любовь, и пребывающий в любви пребывает в Боге» (1 Ин. 4, 16). Мне очень нравится все, что совершается просто так: зло зачастую возникает из желания кого-то обидеть или рассмешить, а добро сваливается на наши головы и оставляет нас смущенными и счастливыми. Но почему это перестает работать? Почему люди, знающие Благую Весть, теряют пасхальную радость? Мой церковный опыт еще находится в стадии новоначалия, и потому меня пока преследуют всякого рода чудеса, встречи и откровения: признаюсь честно, что меня вера держит на плаву и не дает окончательно свернуться грустным калачиком. Но моих старших друзей с большим опытом огорчает или обрядовая сторона, или политическая обстановка, или ощущение отсутствия любви внутри.
Первых двух причин я здесь касаться не буду — а вот последнее игнорировать нельзя. Человек не чувствует ни Бога, ни любви, ничего: он пуст. Здесь вспоминаются и Экклезиаст, и Книга Иова, и Федор Михайлович Достоевский. В первую очередь приходит ощущение собственной негодности: вот, мол, не потянул. Нет во мне любви, со мной что-то не так. Плохо верю. Плохо люблю. Но, как мне кажется, здесь бесполезно ставить оценку — мы либо верим, либо нет. Кризисы приходят и висят над нами, требуя разрешения, и в случае депрессии решение их может быть либо затянувшимся, либо, наоборот, ускоренным — болезнь выступает как мощный катализатор перемены ума, покаяния, метанойи. Мы можем молиться вне зависимости от того, получаем ответ или нет. Молиться своими словами, а не только по молитвослову: «Господи, мне настолько плохо, что я больше не выдержу. Помоги мне, пожалуйста. Меня не было с Тобой, когда Ты затворял море воротами, но побудь, если можно, сейчас и здесь со мной немножко». Думаю, что Христос был не только с мытарями и блудницами: он был и с депрессивными, которые достали своим плачем всю благополучную округу. Потому что они утешатся.
Депрессия — это отказ от мира и себя и последующее примирение с ними обоими. Это катастрофа, после которой нужно жить дальше: не читать ерунды на ночь или, наоборот, читать ее и смеяться, учить латынь или бросить ненавистную секцию, защитить диссертацию или взять академ. После нее возвращаешься, как после долгой болезни: улица пахнет чем-то новым, асфальт невообразимо асфальтен, а сам факт существования кошек вызывает огромное удивление. Все, что было картонной декорацией, приобретает дополнительное измерение и больше не думает рушиться: а даже если и надумает, ты знаешь, что в таком случае будет нужно перестроить ежедневник, снять с себя хотя бы четверть задач и засесть в укромном месте, снова размышляя, что не так. Потому что депрессия — это не ненавистный враг и не бич нашего времени, это сигнализация. Сигнализация о том, что мы слишком много занимаемся какой-то бессмысленной ерундой. Тянемся к людям, которым не очень нужны. Боимся неизвестности или не можем до конца прожить какую-то давнюю травму. И приходится собирать себя, как белый пазл из двадцати тысяч кусочков: занятие специфическое. Но оно вознаграждается каким-то обновленным видением, потому что в прежнем тусклом стекле живому человеку существовать неуютно и больно.
Привыкать к хорошему самочувствию тоже достаточно сложно: приходится предупреждать друзей, что мое восхищенное рассматривание некой Особо Классной Травинки или восторг от умения прыгать вызвано резким переживанием жизни. Но если друзья хорошие, они все поймут. А плохих друзей нам не надобно.
Елизавета Трофимова
