В том, что обвиняемые в чудовищном теракте в «Крокус Сити Холле» будут приговорены к пожизненному заключению, сомневаться не приходится. Но где они будут отбывать этот срок? И насколько такой вид наказания уместен для тех, кто, по мнению многих, заслуживает смертной казни?
О том, как живется террористам в колониях для ПЖ, — в материале обозревателя «МК».
«Тела умерших террористов никто не забирал. Их хоронили одетыми в тюремную робу. В гробу, сколоченном из досок». Это слова сотрудника мордовской колонии для пожизненно осужденных. Террористы даже в этих колониях (где содержатся совершившие самые тяжкие злодеяния) — изгои. Потому их нередко сажают в одну камеру к педофилам и маньякам.
Про то, что в России должны появиться специальные тюрьмы для террористов, впервые заговорили в 2016 году (одним из первых об этом заявил в Совете Федерации представитель Главного управления по противодействию экстремизму МВД РФ). И все для того, чтобы они не могли вести вербовку среди осужденных по другим статьям. Но прошло почти 8 лет, специальных учреждений так и не появилось. Да и нужно ли это? Ведь организаторы и участники терактов находятся в колониях ПЖ в таких условиях, что им точно не до вербовок.
В России на сегодняшний день семь колоний для пожизненно осужденных. Террористы есть в каждой из них, но больше всего, пожалуй, в «Полярной сове».
Эта колония расположена в крае вечной мерзлоты, в поселке Харп Ямало-Ненецкого автономного округа. В свое время автор этих строк была первым журналистом, который туда попал. Отмечу только два факта. Чтобы добраться туда, нужно ехать двое суток на поезде, потом преодолеть водную преграду на судне на воздушной подушке (или вертолете) и после 50 км по тундре. Зимой там температура опускается до минус 60 градусов.
В колонии есть участок для приговоренных к строгому режиму и колония-поселение. Осужденные, которые там отбывают наказание, по сути, готовят пищу для ПЖ, но сами к ним не приближаются. Территория, где находятся корпуса с пожизненниками, — это «тюрьма в тюрьме». Там содержатся около 300 человек. Все они сидят в камерах по двое-четверо. Условия суровые: железная кровать, стол и тумбочка. Им не разрешено иметь никаких личных вещей (полученные в посылках или передачах продукты и предметы гигиены находятся в особых помещениях, выдаются по мере необходимости).
Во время своего визита туда я поговорила с террористом Нурпаши Кулаевым (внесен в перечень террористов и экстремистов. — Прим. авт.) — единственным оставшимся в живых после захвата школы в Беслане 1 сентября 2004 года. Напомню, в тот страшный день погибли 314 человек, в том числе 186 детей. Кулаев тогда рассказал про то, что мечтает увидеть своих родных. «Я сожалею, что принес столько горя и слез матерям. Я сожалею, что оказался в Беслане. Я выбрал не ту дорогу, это точно. И я виноват в этом». А еще он рассказал про суровый быт «Полярной совы», где впервые попробовал кашу и макароны («дома я ел шашлык, зелень»).
Но кто лучше расскажет о террористах в «Полярной сове», чем тот самый сотрудник, на которого они больше всего жаловались? Юрий Сандрыкин долгие годы был главным оперативником колонии. Он в числе прочего распределял террористов по камерам, вел с ними «разговор по душам».
— Юрий Петрович, нет сомнений, что террористы по делу «Крокуса» получат пожизненный срок. И наверняка кто-то из них попадет в «Полярную сову». Какой прием их там ждет?
— Первым делом долгая беседа, цель которой предотвратить конфликты. Мы поясняем, что Россия — светское государство, что тут живут не по закону шариата, а по правилам внутреннего распорядка. Я обычно говорил: «Вы попали в чужой монастырь, тут со своим уставом не получится. Не будете соблюдать ПВР, сидеть вам в штрафном изоляторе». Ну и объяснял им все правила.
— Вы имеете в виду конфликты, которые могли возникнуть из-за религиозных ритуалов?
— Именно это. Абсолютное большинство осужденных по этой статье — мусульмане (или, по крайней мере, себя таковыми считают). Они возмущаются, что им не дают делать намаз во время проверки, после отбоя и т. д. Я им объяснял, что законом это не предусмотрено. Но они спорили. И знаете, что я им тогда говорил на это?
— Что?
— «А вы когда свои злодейства творили, прерывались на молитву?!» «Надо было молиться, а не взрывать ни в чем не повинных людей». У них сразу пропадала охота спорить.
— Террористов в «Полярной сове» много? И кто они по национальности?
— Их больше десятка. Только двое были славянами — это русский радикальный националист Николай Королев и принявший мусульманство у боевиков Максим Панарьин (внесены в перечень террористов и экстремистов. — Прим. авт.). Панарьин сам из Воронежа. Он мне рассказывал, что мать вышла второй раз замуж за карачаевца, и вот так он попал к боевикам — через отчима.
Остальные осужденные по 205-й статье УК РФ были уроженцами кавказских республик.
— Припомните кого-то?
— Несколько террористов были из басаевской группировки. Один, помню, вертолет сбил с нашими командирами. Еще Мехеди Тимербулатов, которого путали с чеченским полевым командиром Тимирбулатовым по прозвищу Тракторист (внесены в списки террористов и экстремистов. — Прим. авт.). Последний отбывает пожизненный срок в «Белом лебеде». У них разница в фамилии в одной букве. Тимербулатов мне рассказывал, что его с Трактористом еще на воле путали и однажды побили из-за этого.
— Какие проблемы с ними у вас были?
— Тот, который сбил вертолет, сначала делал вид, что русский язык вообще не понимает. Но потом то ли «вспомнил», то ли быстро научился. В общем, заговорил.
— Террористов сажали вместе?
— Нет-нет. Я старался их не группировать. Рассаживал не просто по разным камерам, но и по разным корпусам. И еще старался, чтобы осужденных в камере было трое. После многих лет работы пришел к выводу: так максимально безопасно. Если двое конфликтуют, третий успеет постучать, позвать на помощь.
— Королев мне жаловался, что его подсадили к битцевскому маньяку Пичушкину.
— Было такое. Недоволен был: мол, почему именно его с маньяком посадили. Когда Королева в Москву в «Бутырку» привезли по какому-то старому эпизоду, он жаловался на режим в «Полярной сове» в целом и на мои действия (якобы предъявляю необоснованные требования) в частности. Но это нормально. Многие, когда их вывозят из колонии в СИЗО, сразу начинают жаловаться. Вернутся — и претензий нет.
Террористы не любят сидеть с маньяками и педофилами. Но у нас не выбирают соседей. Был один командир, которому не положено вроде как по понятиям было с педофилом за одним столом сидеть. Я сказал, что у нас в «Полярной сове» нет никаких иерархий. Посадили-таки их за один стол. Никто никаких требований не выдвигал.
Но был случай — привезли одного из Москвы. Если не ошибаюсь, Александр Селицкий его звали. Он сибиряк, попал за решетку за убийства. Его в «Бутырке» посадили с педофилом, он того первой же ночью и убил. Утром постучался в дверь камеры, позвал контролера. Труп показал, извинился. Сказал, что не удержался… А этому сибиряку терять нечего, срок-то уже известен был — пожизненный. И вот когда я его в первый раз увидел в «Полярной сове», то сказал: «Тут не «Бутырка», церемониться-то не будут. Потому поаккуратнее ведите себя». Его к педофилам не сажали. Не провоцировали. Убийство в тюрьме — это ЧП. Кому надо за мертвого террориста срок получить? При мне все они были живы-здоровы. В штрафной изолятор попадали, это да. Если что серьезное, то мы и физическую силу, и спецсредства имеем право применить. Они это знают, потому боятся. Большинство сидят тихо-тихо, как мыши.
— Осужденные за терроризм поддерживали социальные связи?
— Да, почти все. Им писали, посылки какие-то посылали. Каждый, кто отправлял, был у нас на контроле. Письма, разумеется, цензурировали. Вчитывались в каждое слово.
— Террористов в колонии пытались как-то «перевоспитывать»?
— Грубо говоря, каяться их не заставляли. У меня была другая задача — получать информацию. Разговаривал часами. И они раскрывали мне неофициально какие-то факты, называли имена, раскрывали схемы. Я передавал все в соответствующие органы. Сотрудники потом приезжали, а террорист, бывало, с ними отказывался говорить или все отрицал. Кулаев, к примеру, наговорил мне, а потом отказывался — дескать, не было ничего такого. Но были случаи, когда террористы подтверждали данную мне информацию. А она помогала следственным органам разоблачать спящие ячейки.
— Если бы их расстреляли, они бы уже не могли ничего рассказать.
— Вот-вот. Я всегда говорил: расстрелять дело нехитрое, это вообще не проблема. Но мертвый ничего не скажет. А тут сидит террорист год, два, пять… И мы работаем с ним. И если подход правильный найти, он рано или поздно начинает говорить. И сказанное им можно использовать и теракты предотвращать, спасая тем самым жизни.
«Черный дельфин»
Самой страшной тюрьмой многие террористы считают «Черный дельфин», расположенный в Оренбургской области. Их, прямо скажем, тут не жалеют, как они когда-то не жалели людей. Предельно суровый быт чем-то напоминает «Полярную сову». Только если в ней многое обуславливалось особыми климатическими условиями и отдаленностью от Москвы, то тут дело в другом.
«Черный дельфин» расположен в курортной зоне Соль-Илецка. Люди сюда со всей страны приезжают отдохнуть, покупаться, исцелиться в озерах с минеральной водой, обладающей удивительными свойствами. Веселье и счастье, кажется, разлиты в воздухе. Радостные крики отдыхающих, запахи шашлыка… — и все это доносится до окон камер пожизненно осужденных. Некоторые признавались, что это невыносимая мука, — знать вот здесь, в нескольких метрах, течет нормальная жизнь, и не иметь возможности никогда к ней вернуться. Атмосфера в тюрьме напряженная до предела. Наказания следуют за малейшие оплошности. Штрафной изолятор никогда не пустует. Все 24 часа в сутки осужденный находится под тотальным контролем, любое его неосторожное движение могут расценить как попытку что-то нарушить.
Во время моего визита туда я поговорила со многими осужденными. Не все эти беседы публиковались. И вот одна из неопубликованных — с «последним из последних» террористов (так его почему-то называли), уже упоминавшимся чеченским полевым командиром Тимирбулатовым по кличке Тракторист (включен в перечень террористов и экстремистов. — Прим. авт.). Он не входил в число главных полевых командиров, но сегодня это единственный более-менее известный участник первой чеченской кампании, который до сих пор отбывает наказание. Все остальные либо уничтожены, либо находятся в бегах.
На беседу он согласился сразу. Худой, осунувшийся. Но главное не это, а его глаза. В них не было ни надежды, ни жизни. На тот момент в колонии он находился уже 20 лет.
— Можете рассказать про себя?
— Жил в горах в Шатойском районе, на границе Грузии. Закончил 10 классов. Служил в Советской армии на Дальнем Востоке. А потом обратно вернулся в свой родной колхоз. Женился, дети родились (всего шестеро). Работал механизатором, трактористом.
— Как раз оттуда прозвище потом появилось?
— Никак нет. У меня такого прозвища никогда в жизни не было. Но я тракторист, удостоверение было об этом. Журналист один увидел это удостоверение и выдумал.
Потом, в 1987 году, после перестройки, работал арендатором. Я очень много денег зарабатывал. Я кукурузу выращивал для колхоза. И у меня 2 комбайна, 2 трактора было, свои бригады. 50 гектаров земли у меня в аренде было. Дом я сам построил. Хозяйство было, двор был, склад. И все было у меня.
У меня до начала войны, до 1994 года, пятеро детей родилось. Все дочери. И шестая тоже дочь у меня была, но уже после родилась. А сейчас у меня еще 13 внуков.
— И вот вы все это бросили и пошли убивать?
— Ну, это большая история...
Террорист рассказывал про то, что выбора у него не было, что была сильная агитация, что помогал обменивать солдат. Но факт остается фактом — на видео от 1996 года он лично застрелил российского военного (что не отрицает и сейчас).
У терроризма нет оправдания. И прощения нет.
Напоследок я спросила:
— Хотели бы увидеть, как изменилась Чечня?
— Да.
В этот момент у него так вспыхнули глаза, что видно было: все бы за это отдал. Самая большая мука для него — осознание, что никогда не увидит горы и поля, никогда не заведет трактор…
«Мордовская зона», «Белый лебедь», «Снежинка» и другие
В Республике Мордовия две колонии для пожизненно осужденных — одна в поселке Сосновка, другая в Торбеево. В каждой содержатся террористы. Причем с каждым годом их становится все больше.
Правила внутреннего распорядка — одни для всех. Но как относятся к террористам другие осужденные? Мне удалось спросить об этом бывшего арестанта, который не так давно освободился (ему переквалифицировали статью).
— Я почти 30 лет провел за решеткой в колонии ПЖ, — говорит он. — Террористы всегда были. Их процентов 5–10. В основном мусульмане. Отношение к ним стабильно негативное.
— Осужденных или сотрудников?
— Всех.
— И как это проявляется? Может, их хуже кормят?
— Не, такого нет. Может, бьют чаще. Но они сами нарываются иногда. А в целом все так же. Понимаете, там все в одинаковых условиях. Но у кого вера в Бога, тому легче.
В «Мордовской зоне» находится в прошлом руководитель экстремистской организации Никита Тихонов (внесен в перечень экстремистов и террористов. — Прим. авт.). Во время нашей встречи он рассказал, чем занимается. Работал он тогда на швейном производстве, читал, по радио слушал лекции на исторические темы, по телевизору смотрел — что включат (система трансляции централизованная — какой канал включат, такой и смотрят). Мечтал, чтобы жить можно было не в камерах, а в бараках.
Колония для пожизненно осужденных «Белый лебедь» расположена в Соликамске Пермского края. Она известна тем, что здесь умер «террорист №1» Салман Радуев. В свидетельстве о смерти было указано: «от геморрагического васкулита» (несворачиваемости крови).
До сих пор ходят слухи, якобы Радуева в «Белом лебеде» убили. «Кому он нужен был?» — говорят сотрудники. Рассказывают, что террорист попал в колонию уже тяжелобольным человеком, несмотря на достаточно молодой возраст. Медпомощь ему оказывали так же, как другим. Вел он себя обычно, ничем не выделялся. Сидел и сидел.
«Когда 15 декабря 2002 года он умер, это было потрясение для нас всех, потому что понимали, какой шум поднимется. Вскрытие тела записывали на видео».
Согласно инструкции соликамской колонии покойного одели в тюремную робу. Гроб из еловых досок сколотили осужденные. Они же и вырыли в замерзшей земле могилу (на кладбище Соликамска в специально отведенном для заключенных секторе). Опустили гроб, засыпали землей и снегом, а сверху деревянный столбик с табличкой с номером. Без имени и фамилии, дат рождения и смерти. Самый известный террорист был похоронен как простой уголовник без роду-племени.
Террористов в «Белом лебеде» на момент моего визита было несколько, но они обычные исполнители, которые зачастую совершали свои страшные преступления в наркотическом бреду. Жалеют ли они? Раскаиваются? Говорят, что да. Но чем измерить их искренность? Да и поможет ли она семьям тех, кого они убили?
А вот Али Тазиев (внесен в перечень экстремистов и террористов. — Прим. авт.) по прозвищу Магаc не раскаивается. Когда-то он был вторым в иерархии чеченских боевиков после Доку Умарова. Но без бороды, оружия он просто похож на худого пожилого человека.
У Магаса было два пожизненных срока: один за покушение на теперь уже бывшего президента Ингушетии Евкурова и второй — за теракты и организацию бандформирования. В январе 2023 года военный суд приговорил Тазиева к третьему пожизненному сроку за нападения на посты ДПС в Ингушетии. От рук боевиков Магаcа погибли сотни военных и мирных жителей Чечни и Ингушетии, так что этого могло хватить и на 10 пожизненных сроков.
Колония «Снежинка» расположена в поселке Эльбан Хабаровского края. Добираться сюда невероятно сложно, особенно в период паводка. И здесь тоже хватает террористов. Среди них — братья Яндиевы (внесены в перечень экстремистов и террористов. — Прим. авт.), которые организовали взрыв в аэропорту «Домодедово» 24 января 2011 года (почти 40 человек погибло, ранено 170).
Что говорят террористы? Что много думали (время для этого было) и пришли к мысли, что теракты ничем нельзя оправдать, не было и не могло быть в них никакой пользы (особенно для веры). А еще говорят, что жалко им и своих жертв, и близких, и себя. Только обратно ничего уже не вернуть. И вот с этой мыслью им придется жить дальше. Это хуже, чем смертная казнь. Так что завидовать палачам, убившим десятки людей в «Крокусе», точно не стоит.
Ева Меркачёва
