Год назад, 15 октября, артист Дмитрий Марьянов умер в реабилитационном центре для зависимых. Ему не смогли грамотно и вовремя оказать медпомощь. Все пошумели, прошла волна проверок ребцентров, и об этой стороне жизни опять забыли. Конечно — больно, страшно, стыдно... Неудивительно.
Недавно Всероссийский центр изучения общественного мнения представил данные опроса о том, какие болезни нашим гражданам трудно обсуждать даже с врачом. На первом месте оказался ВИЧ, на втором — сифилис, а на третьем и четвертом — наркомания и алкоголизм. И поэтому в нашем обществе об алкоголизме на самом деле не знают почти ничего. А то, что люди считают знаниями, — в большинстве случаев мифы и легенды. Так же, как и в случае с «ребухами» и загадочными «Анонимными алкоголиками».
Как это работает, знают только те, кто столкнулся с проблемой сам. Например, я. Потому что я — алкоголик.
Главный миф
Начать придется немного занудно, но без этого не понять всего остального. У нас принято думать, что алкоголизм — это такая вредная привычка, а алкоголик — ну, просто слабовольный человек, любит выпить и не может остановиться, меры не знает. Помните — «папка у нас хороший, только слабохарактерный»… Все это — заблуждения.
Алкоголизм — это болезнь. Всемирная организация здравоохранения утвердила понятие алкоголизма как болезни еще в 1952 году. Если брать определение, то это «первичная, прогрессирующая, рецидивирующая, хроническая, смертельная болезнь, поддающаяся специфическому лечению». Она разрушает все сферы жизни человека — биологическую, психологическую, социальную и духовную. В списке ВОЗ по степени тяжести и смертности химическая зависимость (алкоголизм — это тоже она) стоит сразу после онкологии. Причем 95% зависимых имели к формированию зависимости генетическую предрасположенность.
Я могу даже лекцию прочитать на эту тему, но сейчас достаточно понять, что алкоголик — больной человек. И в силу своего заболевания он часто не может поступать так, как от него требует общество. Или даже так, как он хочет сам: его больное сознание все равно обманет его самого.
Никто ведь не говорит паралитику «встань и иди», ожидая, что так и будет (был, правда, один, у которого получалось, но давно). А алкоголику говорят «не пей» — и почему-то очень огорчаются, что он снова выпил. Так это не работает.
А как работает?
По этапу
В тот мартовский день, когда меня выписали из наркологической клиники, в Москве было не слишком морозно, светило солнце. Я шагнул с больничного крыльца в этот сияющий и пахнущий начинающейся весной мир. С тревожными мыслями о будущем в моей голове довольно успешно боролся вколотый с утра медсестрой транквилизатор. Он же не позволил и реально оценить происходящее.
— Тебе надо после больницы восстановиться. Давай поедем, это типа санатория, — сказали подошедшие ко мне люди.
— Да не надо мне…
— Слушай, пару недель всего. Там бассейн, спортзал, все условия. Давай сядь в машину, что на улице стоять, поговорим просто…
Позже я узнал, что завотделением, в котором я лежал, был в курсе моей отправки на реабилитацию. Скорее всего, именно поэтому мне в день выписки (обычно так не делают) вкололи успокоительное. Чтобы особо не дергался.
Я сел в машину на заднее сиденье. И только открыл рот, чтобы еще раз сказать, что мне ничего не надо и обсуждать тут нечего, как машина рванула с места.
Я попытался на ходу открыть дверь. Она была заблокирована. Попытался позвонить. Телефон вырвал сидящий рядом со мной довольно крепкий татуированный мужик.
— Какого хрена? Я никуда не поеду!
— Да успокойся уже. Здесь недалеко. Тебе понравится. Выпить хочешь?..
В затуманенных лекарством мозгах все окончательно смешалось: «вроде надо сопротивляться, но машина же несется, ну вообще-то две недели это недолго, а потом разберусь, а еще и выпить предлагают, так что мне терять...»
— Выпить? Давай. Далеко ехать?
— Недалеко.
— Тогда — три банки крепкого пива. Не меньше.
Я получил свои три банки. Дешевое пойло на фоне успокоительного (так делать вообще-то категорически нельзя) дало чудесный эффект. Мир стал розовым и даже дружелюбным. Дорогу я не заметил и не запомнил.
А «недалеко» — оказалось под Рязанью.
Мне повезло (я еще не раз напишу это). Я попал в очень хороший сертифицированный частный реабилитационный центр. И попал пусть не совсем честным путем, но мирно.
А бывает, что доведенные до отчаяния родственники готовы уже на все, лишь бы попытаться спасти своего алкоголика или наркомана. И тогда с их согласия сотрудники ребцентра разрабатывают целые спецоперации по доставлению пациента. Иногда сидят в его квартире в засаде, иногда ждут сигнала от родственников, что человек уснул. Есть ребцентры, которые работают за гранью закона (об этом ниже). Их сотрудники действуют бесхитростно: бьют, вяжут и увозят. На моей реабилитации со смехом вспоминали одного клиента, которого привезли в багажнике, спеленатого скотчем, как контрабандного попугайчика на таможне. Самое забавное, он понимал, что ему надо на реабилитацию, но просто очень не хотел.
Саня Три Побега
Довольно большой дом в два этажа плюс цокольный этаж со стороны выглядел как обычный особнячок средней руки бизнесмена. На огороженной территории — беседка (ее использовали в качестве курилки), неработающий фонтанчик с водоемом примерно метр на два (тот самый обещанный бассейн), гараж (точнее, склад), яблоня, вишня, кусты и полтора десятка туй.
На цокольном этаже, вполне светлом, стояли пластиковые садовые стулья и обычные столы. На стене — доска и телевизор. Здесь проходили групповые занятия. Там же, в цоколе, в закутке был «уголок культуриста» — пара тренажеров, настенный турник, штанга, гантели — в принципе все что нужно. Был даже складной стол для настольного тенниса.
На первом этаже — кухня, общий зал с диваном и столом (здесь ели), отдельный кабинет для консультантов, психологов и директора. Для простоты его называли консультантской. Здесь проходили индивидуальные занятия.
На втором — три комнаты с двухъярусными кроватями для пациентов, санузел с душевой кабиной (душем, правда, каждый день пользоваться было нельзя: экономия). У женщин, естественно, была отдельная комната и отдельный туалет с душем. По всему дому стояли цветы.
Впрочем, все это я разглядел далеко не сразу. В первый вечер я был просто пьян, на второй день отсыпался, а более-менее соображать стал на третий.
— Вам (нецензурно)! Немедленно верните документы и телефон и выпустите меня! Вы все сядете! Здесь будут и полиция, и прокуратура, и Росгвардия! Эту халабуду по бревнышку раскатают! — примерно так орал я на всех сотрудников ребцентра, включая директора, когда до меня дошло, где я оказался.
— Это не ты говоришь. Это в тебе говорит алкоголик, — спокойно отвечал мне директор.
Тогда я не понимал его. Но и деваться мне было некуда. Ключи от двери были только у консультантов. Окна — без ручек, не открыть. Да и куда бежать? На улице — снег. Из окон видны какой-то поселок и дорога. Я не знал, даже в какой стороне Рязань. (Позже у меня была масса возможностей свалить, поскольку мне доверяли, — но не было желания.)
А бегуны у нас были. При мне, возвращаясь с курилки, через забор махнул молодой (в сыновья мне годится) наркоман Никитка. Ломанулся в глубь поселка, но провалился по пояс в снег в двадцати метрах от дома. Там его и настигла погоня. Никитке пару раз врезали в грудь для вразумления и вернули в дом.
А на День Победы заехал уникальный персонаж по прозвищу Саня Три Побега. Тоже совсем молодой алкаш и наркоман, постоянный клиент ребцентров. У него действительно было три побега. Причем один — за пять дней до окончания шестимесячного курса реабилитации. Весь день на занятиях Саня рассказывал всем, как надо правильно выздоравливать, и растолковывал основы программы. А на следующий день сбежал: как-то умудрился все-таки открыть окно, пока никто не видел. Он был местный, и это ему помогло скрываться. Но чуть больше чем через месяц его снова сдали в наш ребцентр родственники.
Кстати, основной ошибкой всех бегунов как раз и было то, что они первым делом звонили родным: мол, еду, встречайте. Родственники тут же звонили в ребцентр, и перехватить беглеца было уже делом техники.
«Макарики» и служение
Дней через десять мне надоело валяться на кровати и строить планы мести один коварнее другого (первые две недели считаются карантином, и клиент ребцентра может не соблюдать режим и не посещать занятия). Я решил сходить на групповую терапию.
Что меня зацепило на занятии, я точно не помню. Кажется, разбирали ситуацию Кости, который после разговора с женой (разрешался 10-минутный звонок раз в неделю) воспылал ревностью и ходил сам не свой. Психолог настолько спокойно, точно и мягко разобрал ситуацию, что Костя успокоился. А я — заинтересовался тем, как это работает, и задумался о себе. Тем более что уже успел внушить себе, что больше месяца тут не пробуду. Ну а раз так, можно и на занятия походить — время быстрее пройдет. Вечером я взял у консультанта положенные мне тетрадки и ручки и на следующий день включился в процесс.
Это был день, когда проходило так называемое собрание терапевтического сообщества: все реабилитанты, консультанты, психологи, руководство собирались вместе и решали хозяйственные вопросы. Зачем это клиентам? Очень просто: мы сами себя обслуживали.
Из числа реабилитантов выбирались повара, хозяин дома, хозяин двора, библиотекарь, физрук, цветочник и даже так называемый будильник. Самая простая задача была у человека-будильника — заводить будильник, чтобы он вовремя зазвенел. Физрук отвечал за проведение зарядки и вообще за спортмероприятия. Библиотекарь — за сохранность книжек и канцелярские принадлежности для арт-терапии. Хозяин двора — за порядок во дворе, хозяин дома — за порядок в доме (убирали мы дом каждый день все вместе), цветочник — понятно, за цветы. Повара посменно готовили на всех еду и составляли списки для закупки продуктов. Все это называется служение. И есть мнение, что оно помогает выздоровлению.
Так получилось, что я взял служение цветочника. И был очень горд, что у меня сначала зацвел декабрист, а потом распустились и розы. А еще месяца через полтора я стал хозяином дома, отбившись от служения повара. Хотя на кухне мне нравилось — каждый по графику один день дежурил по кухне. Нужно было помогать повару: чистить картошку, резать овощи, мыть посуду. Особо много ее было после обеда, но требовалось успевать: ни дежурство, ни служение от занятий не освобождали.
Ну и раз зашла речь о кухне, стоит рассказать о кормежке. Увидев первый раз на завтрак реально огромную тарелку макарон с зажаркой (лук, морковь, маленькие кусочки курицы и томатная паста), я сказал, что это хрючево есть не буду. Через неделю — ел, как их тут называли, «макарики» за обе щеки. Повар Степа всегда боялся, что еды не хватит, поэтому готовил с запасом. В результате порции получались огромными. На обед — традиционно суп, второе и чай. На ужин — чаще всего каша. В кашу обычно добавляли какой-нибудь сладкий соус собственного изготовления: в миксере смешивали сгущенку с чем придется — печеньем, шоколадками, бананами, вареньем. Иногда пекли оладьи или пирог — пародию на шарлотку. По большим праздникам мы скидывались (у каждого на счете были присланные родственниками деньги на мелкие нужды типа зубной пасты или сигарет), начальство покупало нам мясо, и мы жарили шашлык.
Домашнее лечение
Численность группы все время плавала. За время моего пребывания было и 18 человек, и восемь. Дело в том, что у кого-то заканчивался срок реабилитации, кого-то увозили родственники, думая, что так будет лучше. Но одновременно прибывали новенькие — как мы их называли, «абстиненты».
По-хорошему в ребцентр должны попадать люди после детокса. Но часто бывает так, что привозят пьяных или обдолбанных. И здесь есть серьезная опасность: во время похмелья или наркотической ломки у человека без медикаментозной поддержки могут случиться проблемы со здоровьем (как и произошло с актером Дмитрием Марьяновым). В частных ребцентрах редко есть свой квалифицированный медперсонал. В моем, например, клиента, которому было совсем плохо от абстиненции, по старинке похмеляли. А еще один наш повар, заехавший в ребцентр месяца за полтора до меня, рассказывал, как первые две недели его кумарило: трясло, крутило суставы и мышцы, болело все тело, он постоянно потел, не мог спать… Но в принципе заболевших лечили как дома — мы же действительно редко обращаемся к врачам. Сами же знаем, что от простуды, а что от поноса. Там было так же. И точно так же, как дома, в случае серьезных недомоганий клиентов просто возили в поликлинику или больницу. Ну, или приезжал проконсультировать местная знаменитость — Виталий Максимович, вообще-то психотерапевт, но в принципе лечивший все.
Коллектив у нас был разношерстный. Например, был банковский клерк Степа — коксовый наркоман, работяга Витя, употреблявший все подряд, риелтор Максим, тоже так называемый «винегретчик», госслужащая Аня, в буквальном смысле убивавшая себя водкой, продавец Вита, здорово поплавившая мозг «травой»… Вообще, количественное соотношение «алкоголики/наркоманы» тоже постоянно менялось. Но главное — большинство понимало свою проблему и пыталось ее решить.
Корона и лампочка на шее
Проблема — это зависимость. Алкоголизм, наркомания, игромания (ВОЗ, кстати, приняла решение включить и ее с 2019 года в Международный классификатор болезней), шопоголизм, переедание и так далее имеют общие корни. Но для простоты я буду писать об алкоголизме.
Главная проблема алкоголика — вовсе не алкоголь. У меня с ним проблем нет: я знаю, что он сильнее меня. Проблема — неумение жить трезвым. Именно умению жить трезво и учат в ребцентрах.
Здесь нужно немного оговориться: в нормальных ребцентрах. Дело в том, что в этот бизнес влезло много шарлатанов. Они работают вчерную, нарушая все законы. Пациентов там часто используют как дешевую рабсилу, например, на лесозаготовках. Непокорных — избивают. А вся «реабилитация» заключается в чтении каких-нибудь молитв, иногда собственного сочинения. При этом с родственников еще и деньги берут. Так что, если есть необходимость в реабилитации, будьте внимательны при выборе центра.
Мне повезло. Дисциплина у нас, конечно, была. Но, скажем так, в легкой версии. Например, за мат можно было нарваться на отжимания. Приехавший к нам из другого ребцентра молодой парень с необычным православным именем рассказывал, что у них все было значительно жестче. Там новичка могли и побить за провинность. Но в целом применялись другие наказания. Так, человеку, забывшему погасить свет, вешали на шею огромную лампочку, и он ходил с ней целый день. Проявивший эгоизм должен был ходить в неудобной короне и тому подобное. У них срок реабилитации составлял год. У нас — до полугода (я справился за 4 месяца). В государственных центрах — 45 суток.
Назвали козлом — скажи спасибо
В нашем ребцентре обычный день начинался в 7 утра. Подъем, умывание, зарядка.
— Сегодня я постараюсь жить заботами о сегодняшнем дне, не пытаясь избавиться от всех моих проблем сразу… — перед зарядкой мы хором читали лозунги, очень похожие на те, которые произносят на своих семинарах всякие лайф-коучи.
Затем — занятия. Еще раз повторюсь: мне повезло. Я попал в перестройку программы. Дело в том, что большинство ребцентров в нашей стране, да и во всем мире, используют так называемую программу «12 шагов». Но внедряется и когнитивная терапия. Центр, где я был, как раз переходил от 12-шаговой программы к методам когнитивной терапии. Так что я получил и то, и другое.
На лекциях и видеолекциях рассказывали о различных аспектах заболевания, о признаках рецидива и срыва (срыв, кстати, это еще не возврат в употребление), о постановке и достижении целей, об основах структурного анализа личности, о когнитивной модели и прочих психологических заморочках.
Были групповые терапии — когда ведущий-психолог разбирал ситуацию кого-нибудь из реабилитантов, а группа включалась в процесс обсуждения. Были арт-терапии и даже сказкотерапии. Мне очень не нравилось рисовать, а вот сочинять сказки нравилось (что, в принципе, при моей профессии понятно). На психотренингах в основном отрабатывались навыки взаимодействия в социуме. Раз в неделю мы смотрели какой-нибудь «программный» фильм. Например, с Леонардо Ди Каприо — «Дневник баскетболиста» или «Остров проклятых». Три раза в неделю — так называемый «антистресс». Занятие, где можно было почитать книжку (у нас была небольшая библиотека), поиграть в настольный теннис или позаниматься в «уголке культуриста». Я выбирал последнее и, надо заметить, свою физическую форму благодаря этому неплохо подтянул. Два раза в неделю были либо прогулка (обычно по лесу, в сопровождении консультанта, благо не строем), либо спортмероприятие на воздухе (футбол или волейбол), а то и купание на местном пляже.
Самыми нелюбимыми абсолютно у всех были так называемые письменные. На них нужно было письменно ответить на вопрос из — для простоты скажем — руководства. Затем — зачитать то, что получилось, перед группой и ответить на вопросы, которые, возможно, у членов группы появились. Все это было направлено на то, чтобы человек лучше начал разбираться в себе и своей болезни.
Ну, утрируя, что-то типа «как проявлялась твоя одержимость в период употребления». И вот человек рассказывает: «Я не мог думать ни о чем, кроме выпивки. А денег не было, и я их достал и выпил». А кто-нибудь из группы спрашивает: как достал — своровал, что ли? И человеку приходится сознаваться в том, в чем он не хотел признаваться даже себе. Некоторых особо впечатлительных доводили вопросами до слез. Вот примерно так это и работало. Надо сказать, действительно помогало взглянуть на свою жизнь по-новому.
А в конце дня были так называемые итоги. Вся группа, как на терапии, садится в круг, и по очереди все зачитывают свой дневник — что было за день. После чего тебе дают так называемую обратную связь: любой желающий может высказать замечание. Причем, даже если тебя назвали козлом, отвечать можно только одним словом: «спасибо».
Ежедневная отсрочка
Проводились и индивидуальные занятия по психокоррекции. Именно на одном из них психолог и сообщил мне: «Чтобы доработать с тобой, окончательно разобраться, составить когнитивную карту и рекомендации, нам осталось не больше месяца». Я был счастлив. Но в группе ничего не сказал. Вообще называть сроки выхода было не очень-то принято — чтобы не подрывать спокойную атмосферу.
И вот, светлым летним утром, когда подошел срок, я просто обнял всю группу и вышел с чемоданом за порог. Это начиналась уже другая жизнь. Да, с кучей старых и горой новых проблем. Вот только решать их я учился в ребцентре и продолжаю учиться сейчас совсем не так, как раньше.
Еще раз скажу: мне повезло. Оба психолога, которые работали с нами, — дипломированные специалисты с высшим профильным образованием. Один больше занимался структурным анализом личности, другой — когнитивной моделью. Но самое важное: оба — бывшие наркоманы. Если вы алкоголик, вас не поймет до конца даже самый именитый психотерапевт, если сам он никогда не выл как зверь в аду абстиненции.
Кстати, идея, что именно выздоравливающий алкоголик может помочь другому алкоголику выздоравливать, — одна из основополагающих в программе «12 шагов». Она была разработана в конце 30-х годов прошлого столетия и считается одним из лучших изобретений человечества в ХХ веке. Благодаря ей от алкоголизма спаслись десятки миллионов людей.
Наверняка видели в кино — сидят люди в кругу, и кто-нибудь говорит: «Привет, я Джон, алкоголик», и все начинают хлопать. Примерно так все и происходит в реальности: групп АА (анонимных алкоголиков) в Москве множество. Это не секта, совершенно не коммерческая история, вообще не организация в общепринятом смысле слова, — это содружество мужчин и женщин, объединенных одной целью: жить трезво и помогать другим алкоголикам обрести трезвость. Программа «12 шагов» — программа духовная (не путайте с религиозной). Это определенные принципы и, конечно, действия, которые дают человеку ежедневную отсрочку от гибели. Эта программа используется и выздоравливающими наркоманами, и членами семей зависимых, и игроманами, и так далее. В среде АА есть популярная фраза: «Для алкоголика существует два лекарства — алкоголь и программа «12 шагов», но у алкоголя слишком много побочных эффектов…»
В сообществе АА есть традиции. Одна из них — анонимность. Потому что «главным являются принципы, а не личности». И именно поэтому все имена в статье изменены. И подпись под статьей — именно такая.
Член содружества АА
