Я боюсь кого-нибудь обидеть...
Ситуация проста до невероятности. Она так же проста, как и сложна.
С Дмитрием Дмитриевичем Шостаковичем я познакомился, в пятнадцать лет, в 1955 году в доме известных в то время режиссеров Григория Львовича Рошаля и его жены Веры Павловны Строевой в семье которых я долгое время воспитывался.
Они боготворили этого застенчивого до болезненности человека и ценили его гениальность, тяжело переживая те перипетии, которые возникли в жизни Дмитрия Дмитриевича, когда в постановлении ЦК партии большевиков его музыка была названа сумбуром.
В конце шестидесятых годов я работал на радио в "Маяке" и "Последних известиях". Перед открытием очередного съезда композиторов меня попросили взять у Шостаковича интервью. Я был уверен, что мне он не откажет.
Созвонились. Договорились о встрече. Встретились в Союзе композиторов Российской Федерации.
- Понимаете ли, - начал Дмитрий Дмитриевич, - а может быть, не надо? Говорю я плохо, да и, признаюсь, не люблю говорить. Я ведь и на роль секретаря Союза композиторов с трудом согласился и только потому, что, может быть, удастся помочь кому-нибудь. Вы знаете, я всегда боюсь кого-нибудь обидеть...
- Дмитрий Дмитриевич, - продолжал я свои уговоры, - давайте попробуем. Назовете несколько имен талантливых композиторов, представляете, все услышат, разойдется кругами, им ваше имя поможет, никто их ругать не будет.
Он постоял некоторое время в раздумье, нервно потирая подбородок. Я открыл на всякий случай магнитофонную сумку, доставая из нее микрофон.
Тут в комнату вошла секретарша.
- Дмитрий Дмитриевич, я хотела бы чуть пораньше уйти, если вы не возражаете...
- Конечно, конечно, идите... - тут же разрешил Дмитрий Дмитриевич, словно извиняясь перед ней, что не догадался сам пораньше отпустить.
- Но вам принесли зарплату. Получите ее. - Секретарша передала Шостаковичу конверт.
Он не глядя положил его в карман. Секретарша вышла. Я включил магнитофон.
Снова стук в дверь, и вошел представительный молодой человек. Высокий, плечистый, элегантно одетый. Кивнув мне мимоходом, он подошел к Дмитрию Дмитриевичу и, протягивая руку, сказал:
- Дмитрий Дмитриевич, не могли бы вы меня выручить, дать мне денег, поиздержался я чуть-чуть...
Дмитрий Дмитриевич вытащил из кармана конверт и, вопросительно посмотрев на вошедшего, спросил:
- Сколько вам нужно?
- Да рублей пятьсот-шестьсот.
Дмитрий Дмитриевич вытащил из конверта деньги и, невнимательно пересчитав, виновато, я подчеркиваю, виновато, произнес:
- Тут не хватает ста рублей, вы уж простите... берите сколько есть.
Молодой человек, взяв конверт и широко улыбнувшись, покинул кабинет.
Я приготовился к записи.
- Мы, советские композиторы, - начал чуть беспокоясь говорить гений, - готовимся к своему съезду Российской Федерации. - Он рукой придерживал не только подбородок, но и губы, и от этого слова его становились не очень отчетливыми. Я понимал, что ОТК на радио зарубит запись.
- Дмитрий Дмитриевич, простите, пожалуйста, но, если нетрудно, уберите руку... звук... понимаете, будет неразборчивым.
- Да, да, хорошо, - покорно согласился Дмитрий Дмитриевич и тут же руку убрал за спину. Но как только продолжил рассказ, его другая рука оказалась между губами, он как бы покусывал кончики пальцев, размышляя ...
И снова я остановил запись. И снова попросил, убрать на этот раз левую руку. Дмитрий Дмитриевич скрестил обе руки за спиной и продолжал говорить:
- Для нас это большое событие... событие... - И тут возникла пауза. Дмитрий Дмитриевич легким движением взял очки и дужки от них зажал во рту.
Я смирился и записывал, как записывается.
Дмитрий Дмитриевич перечислил имена талантливых композиторов, которым, он считал нужно всячески помогать, ибо они талантливы. Были названы Андрей Эшпай, Родин Щедрин, Владимир Дашкевич, Альфред Шнитке и Моисей Вайнберг, в Ленинграде, добавил Дмитрий Дмитриевич, работает невероятно талантливый композитор Исаак Шварц. И в конце Дмитрий Дмитриевич довольно громко и внятно, хотя и во рту с дужками от очков сказал: "Я боюсь кого-нибудь обидеть".
Мы закончили запись. И тут Шостакович сам заметил, что дужки от очков во рту. Мы оба улыбнулись.
- Что, невнятно получилось? Я же говорил, что не умею выступать.
Я уже хотел было все-таки попросить переговорить весь текст или хотя бы фамилии композиторов, уж больно они неразборчиво были произнесены. Но тут вошла в кабинет молодая женщина. Мягкая, скромная.
- Дима, - сказала она, но, увидев меня, поправилась. - Дмитрий Дмитриевич, мы хотели, - кивок в мою сторону, - заехать в магазин...
- Да, да, мне принесли зарплату, но вот ведь какая история, тут ко мне подошел один молодой человек, и я его выручил, он совсем без денег...
- Кто он? - тихо спросила женщина.
- Не знаю, - чуть оправдываясь, говорил Дмитрий Шостакович, - кажется, он из консерватории.
Они оба посмотрели на меня, чуть извиняясь. Я решил поблагодарить за интервью и не мешать разговору гения с той, которую он любил. До меня донеслось еле слышное "Опять тоже самое". (Только потом я узнал, что в кабинет входила жена!)
Приехав на радио, пытаясь отмонтировать пленку для вечернего выпуска последних известий я обнаружил - абсолютную неразборчивость фамилий. Конечно, можно было давать и без них, но стоило ли?
И тут мой взгляд остановился на сидящем в кресле, рядом со студией, молодом человеке. Известном актере Викторе Чистякове, блестящем пародисте.
- Виктор, - взмолился я,(мы были довольно хорошо знакомы) - выручай. Послушай пленку. Переговори за человека, великого человека, несколько фамилий. Он их неразборчиво произнес.
Мы сели в студию. Оператор Алла Петрищева дала пленку с крючка, есть такой термин среди радистов, зазвучала речь Дмитрия Дмитриева, а как только пошли фамилии, то вступил Виктор Чистяков с первого же дубля он произнес их четко, быстро, легко.
И... самое удивительное, что произнес не только голосом Шостаковича, с его интонацией, но и с его жестом - покусывая кончики пальцев.
Запись получилась отличной. Прошла в эфир.
Имена композиторов Андрея Эшпая, Родина Щедрина, Владимира Дашкевича,
Альфреда Шнитке и Вайнберга, Исаака Шварца прозвучали сверхразборчиво.
Вечером я позвонил Дмитрию Дмитриевичу.
- А хорошо все получилось. И имена композиторов, вы так боялись,
что будет неразборчиво, все было слышно, мне уже многие звонили. И хорошо,
что последнюю фразу оставили - что нельзя обижать друг друга, ведь действительно
нельзя. Спасибо вам и большой привет Вере Павловне и Григорию Львовичу,
мы уже у них познакомились.
Об этом я всегда думаю, когда смотрю на любительскую фотографию журналиста
Андрея Гречухина. Но она сделана в Большом зале консерватории, после первого
исполнения 14-ой симфонии Дмитрия Шостаковича. Но это уже другой рассказ.
