Выпуск N 79 от 24 марта 2003
05.10.2002
Бумажное счастье, бумажное, как платье из салфетки на карамельной невесте, воткнутой криво в свадебный торт.
"Смысл меня в твоем контексте фриволен".
Ухо к стеклу от холода паркетному вдоволь прикладывать.
Водитель посмотрел на бегущие монетки по грязному полу:
"Девушка, не сорите, пожалуйста". А я подбирала. Перчатки сняла: подбирала руками. С пола.
Неужели люди не могли себя занять как-нибудь иначе? Почему обязательно надо было придумывать работу? Придумали бы что-нибудь другое. А то вся эта мифическая "польза обществу, эквивалент зарплаты" - понятие расплывчатое.
Точнее, часто уплывает из голов. Никто даже и не помнит теперь, для чего "работа" была придумана.
Ну да, было это придумано, чтобы "помогать обществу", а вылилась в какую-то нехорошую штуку, честно слово!
Сами посудите: вставать каждый день в семь часов, ехать куда-то в толпени, где люди треплются и волокнятся - в общественном транспорте. Это нарочно придумали, чтобы волокнились, поскольку на работе так легче веревки вить, если человек уже потрепанный в приехал. В офисе сидеть или еще где-нибудь, где неприятно и все время кушать хочется.
Мне в таких помещениях, например, все время кушать хочется!
Можно было бы придумать что-нибудь поинтересней, если нечем себя занять. Жили бы люди как-нибудь по-другому.
А то... надоело. Точно, я, когда стану совсем-совсем взрослой, работу отменю. Поотменяю. Будут люди с большей полезностью жизнь свою проводить. Работа - работа это от нечего делать. А когда человеку есть, что делать - он делает, то есть - творит.
06.10.2002
Трамвайная романтика
Большие трамваи, синие, обклеянные яркими марками с кленовыми зубчиками по краям.
Давно я не ездила на трамваях. Я даже так до сих пор и не знаю, где трамвай, а где - троллейбус.
Но как-то они различаются. И еще никогда не могла запомнить про "замуж": он вышел замуж или она вышла замуж? Это потяжелее, чем троллейбус.
Пришлось поехать. Там так интересно, в этом трамвае (или троллейбусе, не знаю). Там надо ходить, стучать в окошко водителю...
Точнее, нет, не так: сначала надо дождаться остановки, потом стучаться, билет просить. Не знаю, мне было не жалко. Я десять рублей отдала. А там такое слово интересное написано: "книжечка". Для детей, наверное. Но очень смешное слово - "книжечка".
Я давно такого смешного не слышала.
А потом, потом надо ходить в рот Дырочкину сувать. Я не помню, кто-то из взрослых так называл эту штуку - товарищ Дырочкин.
Ему на язык кладется билет, нажимается на голову и... твой билет в дырочку. Билетопортиловка.
А в трамваях ездят одни студенты. Еще пенсионеры. Но студентов больше. Это потому, что ехали от Университета.
Много приличных людей ездят. Так, ездить наверху по городу можно, я думаю.
Студенты хохотали и докуками, как желудями друг в друга бросались. Смешно смотреть, как кто-то нелепицы говорит.
Я когда говорю нелепицы, это не так смешно. Да и не знаешь ведь, что нелепецы говоришь, пока не услышишь со стороны.
Ракушка сама себя послушать не может.
07.10.2002
Василий Васильевич, взрослый уже мужчина, стоял в прихожей, наматывал шарф на душистую шею. А шея, действительно, надушена была сильно. Аж щипало. Даже побрился. И голову помыл. На голове было, конечно, мало чего мыть, но помыл. Мама попросила.
Его мама, Дарья Семеновна, стояла рядом. Придерживала зонтик в руках: старенький, в клеточку. Провожала сына.
- Вася, может, я с тобой пойду... а? - ведь чуть не плачет. Или заплакала уже. Руки в сеточку. Ладони сухие.
Так лет тридцать в муке и терла. Как сухарь руки черствые.
И зонтик в руках. Он уже влажный. Вроде из дома. Да, значит, уже плачет. Василий Васильевич заметил.
- Мама, ну зачем? Там всякие профессора будут. Будет скучно довольно. Лучше дома сиди. Я газет вчера свежих купил.
Дарья Сергеевна отдала зонтик сыну, расправила ему лацканы на пиджаке, да... Нерешительно руки загибала.
Не знала, куда деть.
- Взрослый ты, взрослый... да... и... - и плачет. Погоди, погоди... Я сказать хочу: мы с тобой вдвоем. Ты и я. И... больше ведь нет никого у нас. Ты уже не женишься, может, я виновата... но... Внуков я не увижу никогда, старый ты уже, Вася...
- Мама, я опоздаю, после поговорим, хорошо?
- Да, да, сейчас... Чуть робко, а потом с правом матери, бросилась на сына, как в последний раз, обняла, привстала на пятки, прижалась маленькая, маленькая старая женщина к груди, и плачет, и глаза прячет, и перед сыном стыдно... И...
- Защитник... ты защитник мой, хранит тебя бог. Защитник - слабый голос рыданиями. Волнами в его грудь через ее.
Он ведь так и не вернулся. Мой защитник... А я ведь ждала, ждала... чтоб защитил... некому, некому... один ты у меня, защитник...- рыдания все сильней. Она отшатнулась, закрыла руками лицо, последние слова не расслышишь.
Василий Васильевич снял с себя руки матери, усадил старушку на табуретку, взял ключи. Молча вышел.
Сыро, промозгло. Посмотрел на часы: десять минут первого. Кафедра уже в сборе. До защиты его диссертации оставалось менее двадцати минут.
10.10.2002
А у меня племянник родился
Да, теперь я - тетя. И Наташка тетя. А папа - о, ужас - папа теперь дедушка.
А моя мама - бабушка.
А Оксана - мама. Все перепуталось.
Оксана лежит в роддоме, у нее под окном - первый снег и темные следы ребристых подошв:
"Оксана, спасибо за сына!" на снегу вытоптано.
Рождение родственника - явление очень странное. С одной стороны, ты к этому явлению не имеешь никакого отношения, а с другой стороны, ты же к нему и причастен. Где правда?
Я же ничего не делала. Я дома сидела, газету читала, капусту тушеную разогревала. А меня, не спросясь, сделали тетей.
И в телефонной трубке: "Родился! Родился! Степашка родился! Поздравляю!"
Степашка... и кто это только выдумал, что Степашка? Степашка - это заяц из передачи "Спокойной ночи", а не ребенок.
Тем более... племянник. Тем более что у него отчество - Богданович.
Степан Богданович.
Это все равно, что Тарас Бульбович. Тарас Бульбович даже калоритнее звучит. Запоминается легче.
Меня поздравляют, маму поздравляют, папу поздравляют. А я - я дома.
Я даже в роддом не поехала.
Страшно мне...
Оксана теперь мать. Как я ей в глаза смогу смотреть? Вот как это: смотреть на нее, разговаривать с нею и помнить, что она теперь чья-то мама. Я так не смогу. Я же не умею...
Да и... ладно, ее семья.
Папа счастливился и улыбался. Чуть не прыгал. И всех целовал поочереди. Маму, меня, Наташку поочереди поднимал, кружил как барсук в лесу и целовал, подтягивая к себе за что придется. Смеялся и радовался.
"Папа, чего ты радуешься? Тебя теперь дедушкой сделали... Ужас!"
Мы с мамой сидели серьезно, смотрели друг на друга по-мятному и горюнились. Точнее, думали. Синхронно думали.
Папа смотрел на нас и не понимал, дулся: "Чего это вы не радуетесь?"
Мы радуемся. Но думаем. Когда серьезно думаешь, радуешься не так беззаботно и прыгательно. Не прыгается, когда думаешь.
Кстати, хороший рецепт: чтобы ни о чем не думать, надо попрыгать на одной ножке, наклоня голову набок, как после купания, потрясти головой - авось, все мысли, как вода морская, и повытрихаются! Вот какой рецепт хороший.
МЫ думали сидя, подбородок на ладони. Думали.
- Нет, я же вижу: не радуетесь! Давайте, радуйтесь!
- Папа, ты понимаешь, что у них дома даже воды нет. А он - новорожденный. Ему подгузники каждые полчаса менять!
- Ничего! Все так жили. Главное - человек. И родился.
- Папа, сейчас зима, ей грудью кормить, мыться даже негде: воду надо из колодца через весь квартал носить.
- Ну и что! я вот, например, новорожденным в чемодане спал - кровати не было. Однажды даже крышка захлопнулась. И ничего: с тех пор даже веселее стал! - и опять запрыгал. На этот раз на кухню. Кушать.
Да... и денег у них нет. А маленькому много всего надо. Столько много - разоришься, даже если деньги есть. А когда денег нет - обанкротишься. Не пойду замуж.
12.10.2002
На память with love
(памятка мужчинам)
Я бы памятку такую для мужчин написала: как вести себя в обществе девушки. Я думала, это уже прописные истины, их даже рассказывать не надо. Оказывается, надо.
Итак: когда вы встречаетесь с девушкой, стоит точно запомнить время и место встречи (лучше записать). Следует, на всякий случай, прийти на пять-десять минут пораньше. Особенно, если темно и холодно. А еще хуже - если зима. После приветствия рекомендуется сразу же обсудить, куда вы пойдете (если вы не обговорили это заранее). К завязыванию глаз и другим подобным сюрпризам на первом свидании девушка отнесется в лучшем случае настороженно.
Идти следует справа от спутницы, если на ее пути встречается какое-то препятствие, увлеченную (я надеюсь, искренне) собеседницу разрешается придержать за локоть или даже взять за руку и обвести минуя препятствия вслед за собой. После рекомендуется руку спутницы высвободить. (если это свидание первое, на последующих свиданиях рекомендуется действовать по вашему усмотрению).
Если вы идете и разговариваете, не следует увлеченно шпынять попадающиеся на пути бутылки и жестяные банки. Приличествует смотреть на собеседницу, если она что-то говорит. Если инициатива разговора перешла к вам, то стоит продолжать разговор, обернувшись к ней.
Заходить в метро следует первым, придерживая за собой дверь, пока не пройдет ваша спутница. Если из ее рук что-то выпало, будь то карточка, монетка, билетик (хоть и использованный), следует наклониться и поднять. Не дожидаясь, пока эту процедуру проделает она. Даже если после того, как вы подняли предмет, она его выбросит.
При входе в кафе или ресторан следует предоставить выбор столика даме. Сняв с нее пальто, присесть вместе с ней, обсудить ее вкусовые пристрастия, а не бежать к стойке, на ходу выкрикивая названия напитков.
Чтобы произвести приятное впечатление, рекомендуется дамой интересоваться: что любит, что не любит, что читает, чем занимается, замечать перемены в ее настроении, почаще использовать назывные местоимения (ты, вы) - это, как правило, повышает внимание реципиентки.
Следует делать в своем монологе хотя бы небольшие паузы, чтобы девушка тоже имела возможность вставить свое замечание или высказать свое мнение. Перебивать не стоит не в коем случае, если перебили - извинитесь. На первом свидании не следует говорить о вещах остроугольных: политических, сексуальных, религиозных пристрастиях. Если суждение девушки показалось вам жизненно не совместимым с вашим, лучше отложить выяснение этого вопроса на другой раз, чтобы у вашей спутницы не осталось неприятного ощущения собственной неправоты. Не следует настаивать, если девушка явно готова перевести разговор на другую тему.
Если вы курите, рекомендуется поинтересоваться, будет ли девушке удобно, если вы закурите прямо сейчас (это в случае, если девушка не курит). Ни в коем случае не стоит делать критических замечаний в адрес девушки, даже если она настаивает (ну, ведь правда у меня один глаз больше другого, да?). Не поддавайтесь - это провокация, придуманная единственно для того, чтобы вы сказали ей комплимент.
Не рекомендуется на свидании (особенно первом) говорить о деньгах (как об их достатке, так и о нехватке). Не следует комментировать цены в меню или рассуждать вслух, сколько вы оставите на чай официанту. О своих проблемах или недостатках лучше тоже не говорить.
Побольше узнавайте о приглашенной девушке - и восхищайтесь. Даже если восхищаться особенно нечем. Найдите и докажите, что есть.
To be continued...
Заслуженная бегалка на свидания - Саша Ше.
15.10.2002
А хороший сегодня день... Правда!
Нет, действительно: утро-то сложное, сложное... Буду знать, как по телефону до четырех разговаривать. Опаздывала-опаздывала, билет на электричку не купила, пришлось опять зайцем с перрона на каблуки прыгать. Ногу подвернула, подвернула. Это потому, я думаю, что всю дорогу я ехала с внутренним ощущением грядущего контролера. Прямо, надо сказать, звала его, внутренне: "Эй, ну где же ты, злой дядька-контролер, который потребует минимум оплаты моего нетруда в качестве штрафа, высадит меня на Сетуни и убережет от головотерки на философии?" , "Где же ты? Дя-день-ка! Мы тебя ждем!" Не пришел.
Пришлось по-зайцевски прыгать, совать ноги в стрелки полированные мазутом и ковылять до метро. На философии голову не натерли. Хотя опоздала.
В метро по мне молодой человек взглядом елозил. Я думала: "а ведь интересный человек, черт возьми. Интересный! Из Англии похоже недавно приехал... И свитер у него такой смешной: лапками заканчиваются рукава, туда большой палец можно совать". "Но ведь плохо я утром выгляжу. Плохо. Нечего на меня смотреть. И знакомиться я с ним не буду, потому что утром сонная. Да. И смотреть на меня нечего по утрам. Это точно".
А красиво я шла: полы отогнутые, углами кленовыми шарф ветвится, иду как моделька подиумная. Как у Готье. С ассиметричным румянцем в обе щеки. Счастье откуда-то...
А потом в метро спускаюсь. Навстречу Паша с девушкой. А я счастливая, и он счастливый. Он меня хватает и поднимает в воздух, крутит и улыбается. Как конфету крутит. И так весело, и так смешно, и так без слов: мы знаем друг друга вечность, нам и разговаривать не надо, и так все понятно. Девушка Лера - с глазами-трещинками каштановыми. Тоже улыбается.
И прибежала я обратно. А мне Катя говорит, что статья вышла моя. А Факел уже разобрали. И я, как Шурик в "Наваждении" заглядываю в любое открытое чтиво бумажное, через плечи, через сумки, через капюшоны... Бегаю по факультету и журнал ищу. Кто что читает: Men's Health, лекции, конспекты, у всех бумажки, все что-то глазами ворочают, а Факела нет. Лишь у колонны, обняв Олю, похвасталась и убежала с журналом. А ничего... ничего получилось, ладная такая статья. Мне все время кажется, чушь какую-то пишу. Оказывается ничего, печатают, не исправляя.
Открываешь, читаешь знакомые наизусть строки и... хорошо, хвастливо так становится. Себе самой радуешься. Это еще Мопассан в "sher ami" писал, что хочется журнал забыть где-нибудь, "случайно" оставить, лишь бы кто-нибудь поднял, фамилию твою прочитал. Хорошее, горделивое такое чувство.
Так я с этим журналом и пробегала. И до Киевского опять ехала на трамвае. И засовывали меня двое мужчин, под попу пихая, чтобы дверь закрылась. Еле удалось. А потом место освободилось. И женщина злобно так мне: "Да садитесь, вы, девушка!" Ой, так покорно: конечно же, села. А бабушка на меня придавленная - как сколопендра смотрит. Будто фашистка я подзаборная. Вот как смотрит! Я бы все равно не смогла ее усадить: людей до нее много - не протолкнуться.
Шла мимо, сначала прошла и ушла, задумалась, вернулась. "Хризантемы, южно-украинские, мелкобуточатые" - желтые шарики, таблетки солнца. Надо взять. Купила.
***
Мама прочитала статью и простила мне разбросанную одежду на полу. Выгодно быть творческой личностью. Ага. Она перебрала мой шкаф, сложила одежду стопочками-квадратиками и места стало неприлично много. Я задумалась.
Мама собрала все кнопки, которые лежали у меня под столом. Я так думала: все равно под стол голыми ногами кроме меня никто не ходит, поэтому, если колкие кнопки будут лежать острием вверх, это никого не потревожит. Вот они и лежали.
А на столе - бумажный сверточек квадратиком. Листок в клеточку сложенный. На нем надпись: "глаза снеговика". Откуда мама его взяла? Я уже и забыла совсем.
Мама: Я вот нашла у тебя. Положила тебе на стол.
Я: а... Мам, а ты читала, что тут написано?
Мама читает: "глаза снеговика"... Это что, живой там кто-то?
Я разворачиваю квадратик, в нем - два уголька. Это я в нескучном саду от избушки сгоревшей отковырнула, сложила в бумажку и записала, чтобы не забыть, зачем мне они: "глаза снеговика". Обязательно сделаю зимой.
16.10.2002
Умру я
Вчера я ощущала себя причудкой, чудачкой. Сегодня - сегодня затянутое небо. На улице - что-то не так. Это сразу понятно. Почему не так? Потом догадываешься, что снег. Снег. И все не так.
Воздух звенит рябиновыми кистями. А у меня шелковая нить алеет на левом запястье. Оберег. Как чувствовала. Не убереглась.
Мы по Ленгорам гуляли. Там рябины. На рябине - ворона черным исполином, костлявым католическим священником. Лапы сползают - ветви влажные, градом битые. Света показывает на нее. Посмеялась. Дальше пошли. Жизнь сухарями сушить и как семечки лузгать. Из ладони в ладонь пересыпать. Она мне, а - ей. Так всегда. Я испугалась, так неожиданно: ворона в спину мне смотрела, потом - резко параболой тяжелой на меня, и в меня, когтями. Целилась. Лапами по кудрям проехалась. И улетела. Молча. Плохая примета. Ведь специально на меня. Я знаю. Плохая примета. Плохая. К смерти.
Смерд
В электричке - вонь и смрад. Тупость и ограниченность. Сруб шинели - мозги с копейку. "Чтоб тебя". Вжали в дверь. Сказать что как блин - не скажешь. Блины масляные - скользкие. А у меня - у меня пальто, шершавое. В тамбуре - говор крупными клубнями и ладони в кулак. И в себя. И локти. И пихают. И локти в тебя впихивают. Больно, а не скажешь.
Мужчина, винный уксус, - женские руки комкал, пуговицы отрывал. Потому что электричка из Вязьмы. Одинцовскую отменили. Чтоб вас. Все ворчит. Все усталое-с-работы-чтоб-вас-всех.
- А вы до Вязьмы езжайте.
- А в Вязьме что?
- В Вязьме хорошо... Я вот, из боярышника настойку сделал.
- Вы в Вязьме живете?
- Не... в Одинцове. Но в Вязьме хорошо.
- Зачем нам в Вязьму, когда настойка в Одинцове? Бабоньки, поехали в Одинцово! - и крепче в себя теток вдавливает. Аж валятся. Матрешки шершавые.
- А чего? Я уже привык. Тридцать пять лет в электричках езжу. Всеми частями тела привык. Че? Не нравится? Ага, всеми частями: кому-то нравится, кому-то не нравится...
- Осторожно, девушку раздавите! - про меня.
- Че ей... Вон, улыбается, - врет.
- Это она смущается, - неправда.
- Ути какая... не, улыбается, - улыбаюсь.
Я молча стою. Думаю о своей тонкоорганизованной натуре. Как такую натуру тонкочувствующую - в тамбур. С винным мужиком-грузчиком. Ай-яй-яй! Пропадает натура. В вонючем тамбуре, когда локтями в грудь - и сказать не можешь. Натура такая - тонкая.
Да нет, чего там, натуре.
Я о другом: хороший ведь мужик. Трудящийся, усатый, крепкий и нрава веселого. Интонации у него такие... русские очень. Я глаза закрыла и представила, что я в повозке еду, меня потряхивает. А он - он кучером на облучке. "Йеть-йеть-йеть... но!..." Русский он. Голос с переливами. Все мы такие. Русские.
18.10.2002
Так встречает мама
Я думала о том, как я буду воспитывать своего ребенка. Я буду веселой с ним, причудливой, занятной. Я буду его любить и жалеть. Когда он придет с дождя с промокшей ножкой - так, что хлюпает, громко хлюпает и от воды щекотно, что хочется сказать "мокрица" или "мокрится" и не знаешь, что выбрать - я не буду кричать и таскать газеты, чтобы он разулся и не запачкал коврик в прихожей, не буду ругать за то, что не надел сапоги. Я обниму его, пожалею, скажу: "сладкий, снимай ботинок, будем ножку сушить, сделаем ей тепленько" и уведу его пить чай. С лакричными палочками или ментоловыми пряниками. Не знаю пока, что ему больше нравится.
Я буду его ждать и ему будет хотеться спешить домой, а не прыгать по темным лужам под дождем, чтобы купить сандаловые палочки, чтобы было тепло... Я не буду кричать на него и ругать за то, что хочет посмотреть видеомагнитофон с "полуприличным фильмом". Не хочу, чтобы ему хотелось поскорее уйти из дома: на вечер, на ночь, навсегда.
Как мне сейчас: хочется уйти в ночь, где хлюпают чужие ноги и стукаются носами чужие зонтики, где никто не кричит, где, возможно, кто-то напоит ирландским кофе и приобнимет, скажет "не горюй" и расскажет, как правильно готовить глинтвейн и шить юбки "Гаде". Я думала, меня пожалеют, а меня обругали. И зачем я пришла домой?
***
А думала я о воспитании. Наверное, я научу своего ребенка только одному: быть собой. Как беречь себя, никогда не забывать, кто ты есть, и всегда быть себе верным. Это самое главное.
Говорить, что ты думаешь, выражать свое мнение, а не чужое, но более гладкое, как меня учили на уроках литературы, никогда не умалчивать несогласие, несправедливость к себе и неправду, - я так и не смогла отстоять это право перед завучами моей школы. Не переступать через себя - это самое главное. Всего остального добьешься. Добьешься, потому что знаешь, кто ты. А знаешь, потому что никогда себя не предавал.
***
О пользе нематериального
Или как за ничто платят деньги
Мне очень сложно это понять, но, думаю, я смогу. Понять, осознать ценность и общественную пользу умственного труда. Его эфемерность и не материальность. Я ничего не таскала, ничего не продала, не стояла на конвейере, прикручивая гайки, не мыла полы, убирая влажные пряди со лба, не возила гравий или щебенку, не учила чужих детей, никого не вылечила, не спасла ни одной жизни, ничего не охраняла и не воровала. Словом, я ничего не создала, не улучшила, не поддержала в прежнем состоянии, не предотвратила и не спасла. Все осталось, как оно есть.
И все-таки, господа: мне заплатили деньги. Это стоит признать, потому что это факт. Вот они, в белом конвертике едут со мной в сумке. Они - материальны. Их можно пощупать, разменять, обменять на юбку "Гаде", ароматические шарики для ванны или плюшевого медведя для моего племянника.
А теперь, самое интересное: общество позволяет мне приобрести это, это и, пожалуй, вот это в обмен на выражение моих мыслей, приправленных несколькими фактами, которые мне удалось раздобыть. Что есть моя мысль? Ее нельзя пощупать, потрогать, переложить как нафталиновый шарик из одной головы в другую, ее можно лишь изложить на бумаге и сунуть под нос какому-нибудь не слишком радивому редактору, который на свой страх и риск согласится это опубликовать, то есть: перевести эти черные буковки безликого шрифта в свой фирменный, дать моей мысли обложку, пристанище и яркую картинку под мышку, чтобы мысль смотрелась более выигрышно. И вот она какая: моя худышка-замарашка, дикая и остроуглая, неотесанная и плохо причесанная высовывается из какого-то журнала, наряженной дамой с узкими висками, заправленной в элегантный флакончик-платьице и машет мне ухоженной ручкой. "Не, бесовка, не проведешь: там моя фамилия, хе". Ты - моя.
Я не знаю, как на это реагировать, но пока у меня получается плохо. Я помню, когда присутствовала на "мозговом штурме" одного начинающего издания, которое должно вот-вот выйти в свет, мы обсуждали, из кого, собственно говоря, будет состоять штат, и один мужчина, очень для меня компетентный и уважаемый, сотрудник редакции "Огонек", сказал так: "Мы то, писатели, можем написать сколько угодно: нам главное выразиться, а билд-редакторы и художники люди другие - они деньги любят". Очень точно. Увидеть свою неряшку не глаженную с модной картинкой под мышкой - само по себе приятно, а тут еще и деньги платят... Лепота.
Человеческая цивилизация начинается тогда, когда протоптанную босыми ногами дорожку закатывают асфальтом. И вроде бы все хорошо, правильно, но: ходить по асфальту босиком неудобно, особенно, когда хочешь пройтись один, а тут толпа, потому что асфальт и луж нет.
Ваша А.И.Шевелева
